Фальшивые червонцы - Ариф Васильевич Сапаров

поступали в Лицей, вместе и кончили его в предвоенном, 1913 году. Шильдер всегда был высокомерен, спесив, с неутолимым честолюбием прирожденного карьериста. В жилах у него кровь надменных остзейских баронов, хоть он и скрывает это, выдавая себя за чистопородного русака. Бароны те, как всем известно, сплошь выродки и маньяки. Ради тщеславных своих замыслов способны вырезать половину человечества.

К нелегальщине и интриганству у Михаила Шильдера редкие способности. Словечка никогда не скажет в простоте, по-человечески, весь насквозь пропитан тайнами, умолчаниями, недоговоренностями.

Вдобавок еще и беспощаден этот Шильдер. Кровь людская для него на манер простой водицы. Взять, допустим, злосчастную историю с Афанасием Павловичем Хрулевым. Никаких не было доказательств его измены, одни лишь догадки и предположения, а велел уничтожить всеми уважаемого семейного человека.

Печатник не выдержал, усмехнулся:

— Вы так браните своего приятеля, что можно подумать, будто сами ходили в ангелочках...

— Я не ангел, гражданин следователь, я тоже виноват. Но в сравнении с Шильдером моя вина ничтожна...

— Это как раз мы и обязаны выяснить. Вернемся поэтому к делу. Так кому же было приказано уничтожить Хрулева?

— Мне и полковнику Рихтеру. Словом, нам обоим, совместно. Не знаю, выполнил ли распоряжение Алексей Александрович, а я прямо сказал Шильдеру, что на мокрые истории согласия моего нет...

— Верно ли это, Забудский? Разве не вами был сброшен в Фонтанку Иннокентий Иннокентьевич?

— Не мной! Клянусь собственным здоровьем, не мной! Лично я, гражданин следователь, на человека поднять руку не способен. Тем более на Иннокентия Иннокентьевича, с которым вместе учился и всегда был в добрых отношениях...

— Выходит, Замятин покончил самоубийством?

— Так писали в газете, но я думаю, что бедный Иннокентий был ликвидирован. Кто это сделал, сказать точно не могу — к сожалению, не знаю. Замятин был в подчинении у Шильдера, занимался какими-то особыми поручениями, совершенно секретными. Допускаю, что мог с ним расправиться сам Шильдер. Или кто-нибудь другой по его поручению. Насчет Иннокентия Иннокентьевича, кстати, шли такие же разговоры, как и про Хрулева: что предатель, что связан с Гороховой и тому подобное...

— Скажите, Забудский: когда и где вы познакомились с Константином Петровичем Угрениновым?

— Знаком с ним не был, но фамилию эту слышал от Иннокентия Иннокентьевича. Случилось это за день до его смерти. Мы с Иннокентием Иннокентьевичем совершенно случайно столкнулись тогда у подъезда Владимирского клуба...

— Случайно? Разве вы не следили за Замятиным по поручению Шильдера? Давайте уж не крутить, Владимир Николаевич. Решено говорить правду — вот и говорите...

— Да, я наблюдал за ним, вы правы... Шильдер распорядился докладывать ему о времяпрепровождении и всех встречах Иннокентия... Поверьте, я обязан был подчиняться приказу... За ослушание меня могла постичь страшная кара...

— Продолжайте, Забудский. Что было, когда вы столкнулись у Владимирского клуба?

— Иннокентий, конечно, понял что к чему. Он был достаточно умен. Обозвал меня полицейским шпиком, но не рассердился. Он вообще в ту ночь был как-то возбужден, разговорчив, может быть даже под хмельком... Пойдем, говорит, рядышком, господин Шерлок Холмс, как вполне порядочные граждане... Таиться нам стыдно, все-таки старые лицейские аборигены... И мы отправились вдвоем на Петроградскую сторону, где он квартировал...

— Почему у вас зашел разговор об Угренинове?

— Иннокентий, как я уже докладывал, был малость не в себе. Шагал рядом со мной и громко рассуждал на всякие отвлеченные темы. Об Угренинове он заговорил внезапно, без всякого повода. Сказал, что это настоящий мужчина, рыцарь своей идеи и умер по-человечески, не пискнув. Я спросил — кто это такой, но Иннокентий промолчал, не ответил. Потом велел мне запомнить эту фамилию. Хорошая, говорит, русская фамилия, не то что какой-то Шильдер...

— Что еще он говорил?

— Самого себя ругал нещадным образом. Я, говорит, тупоумный кретин, который по собственной охоте влез в кучу с дерьмом... И меня ругал, но больше всего почему-то Шильдера. Еще он сказал, что скоро со всем этим дерьмом покончит...

— Вы донесли Шильдеру об этом разговоре?

— Донес, гражданин следователь, о чем весьма сожалею. Правда, в подробности не вникал, рассказал лишь в общих чертах.

— Очень мило, Забудский. И после этого вы еще пытаетесь доказать следствию, что не убивали Замятина. Ведь донос ваш был и смертным приговором, разве вам это непонятно? Ну хорошо, поговорим о другом. Скажите, какой у вас был кодовый номер для письменных донесений?

— Мне было велено подписываться цифрой 440...

— А Замятин имел номер?

— Кажется, имел и он, хотя точно сказать затрудняюсь. Кажется, у него был номер 333...

Вот так все становилось на свои места. Тайный советник Путилов еще воображал, что созданная им круговая порука действует безотказно, что заповеди его стали нерушимым законом лицейского подворья, а следствие уже раскрыло многие секреты созданной им организации.

Допрос Ивана Корнеева, старого знакомца Печатника, помог уточнять многие существенные детали.

Похоже было, что парголовская линия связи использовалась лишь в крайних обстоятельствах. Курьером на ней раза три или четыре ходил рослый молодой мужчина в болотных сапогах и в брезентовом дождевике.

Из Парголова на подводе они доезжали до Агалатова, якобы к родственникам Ивана Корнеева, а оттуда по заболоченным лесным тропкам пробирались на финскую территорию.

Около Териок, на лесной мызе, принадлежавшей богатому судовладельцу из Гельсингфорса, курьера всегда ждали какие-то люди. Обратно он возвращался дня через три, за услуги платил в Ленинграде. В последний раз — это было в мае 1924 года — курьер вернулся раньше назначенного срока. Не то заболел, не то струсил, понять было трудно.

В предъявленном ему изображении Иннокентия Иннокентьевича Замятина контрабандист опознал курьера. И опять, конечно, слезно каялся на допросах, опять хотел убедить следователя, что до конца понял допущенную им ошибку и впредь обещает жить честно, не поддаваясь соблазнам легкой наживы.

Слушали Ивана Корнеева вежливо, но веры фальшивым клятвам не давали. Запоздалое раскаянье человека, предавшего память своего брата-героя, дешево стоит, веры ему нет.

Важно было побыстрее установить, как удалось тайному советнику обречь на мученическую смерть Константина Угренинова. И кое-что другое, все еще не разгаданное до конца, было чрезвычайно важным, требующим немедленного ответа.

Из докладной записки

...В гостинице «Баярд» (это неподалеку от фривольного театрика Фоли-Бержер) меня разыскал мужчина среднего возраста, с английскими усиками, опрятно одетый, весьма и весьма самоуверенный. Назвался полковником Зайцевым, Сергеем