Неизвестные Стругацкие. От «Града обреченного» до «"Бессильных мира сего» Черновики, рукописи, варианты - Светлана Бондаренко

Размышлений Г. А. о ненаказуемости преступника в первоначальном черновике нет. Есть лишь рукописная добавка, но и она не полна (выделенное добавлено уже при публикации): „Наказанию подвергается ВСЕГО ЛИШЬ тварь дрожащая — жалкая, перепуганная, раскаивающаяся, НИСКОЛЬКО не похожая на того НАГЛОГО, ЖЕСТОКОГО, БЕЗЖАЛОСТНОГО мерзавца, который ТВОРИЛ НАСИЛИЕ МНОГО ДНЕЙ НАЗАД (и ГОТОВ БУДЕТ ТВОРИТЬ НАСИЛИЕ ВПОСЛЕДСТВИИ, ЕСЛИ ЕМУ ПРИВЕДЕТСЯ УЙТИ ОТ ВОЗМЕЗДИЯ). ЧТО ЖЕ ПОЛУЧАЕТСЯ? ПРЕСТУПНИК КАК БЫ НЕНАКАЗУЕМ. Он либо уже не тот, либо еще не тот, КОГО СЛЕДУЕТ СУДИТЬ И НАКАЗЫВАТЬ… СЛАВА БОГУ, ЧТО ХОТЬ СМЕРТНАЯ КАЗНЬ У НАС ОТМЕНЕНА!“

После описания, как у него схватило живот, в черновике Мытарин замечает: „Нет, наверное, надо мне все-таки этим заняться по-серьезному“.

Атмосфера в городе по поводу Флоры удивляет Мытарина. В описание того, как выглядит город, Авторы добавляют: „Такое впечатление, будто никто сегодня не пошел на работу“.

В мысленный разговор с Аскольдом Авторы добавляют после „гении тоже ошибаются“: „Ньютон… Толстой… Эйнштейн…“, после „мы должны иметь свою голову на плечах“: „…хоть мы и не гении“. В слова Мытарина: „Лечить! Всех!“

Приводят Авторы и время действия повести к описываемому будущему. К описанию ревнителей доброй старины, спесивых свидетелей времен очаковских и покоренья Крыма Авторы добавляют еще один синоним: „…старые драбанты Перестройки“. А бывшие в черновике лозунги: „Узким брюкам — бой! Широким брюкам — бой! Женщинам в брюках — бой! Длинные волосы — с корнем! Бороды с корнем!“ — заменяют на почти современные и придуманные будущие: „Тяжелому року — бой! Не нашей культуре — бой! Цветоволосы — с корнем! Синхролайтинги — с корнем!“

Впервые ОЗ были опубликованы в журнале „Юность“ (1988, № б, 7). Практически одновременно с этим изданием появились фрагменты повести в журнале „Советская библиография“ (1988, № 3). Фрагменты включали в себя самое начало рукописи Манохина (описание дома и разговора Демиурга с Агасфером Лукичом) и инцидент в подъезде (встреча и последующая драка Парасюхина и Манохина). Затем ОЗ вышли отдельной книгой в серии „Новая фантастика“ (М.: Прометей, 1989) и в авторском двухтомнике „Избранное“ (М.: Московский рабочий, 1989; М.: Вся Москва, 1989) вместе с произведениями АБС о современности (ЗМЛДКС, ВНМ, ГО). Двухтомник потом переиздавался в 1990 году в двух видах — тот же двухтомник и в виде трехтомника, где ОЗ публиковалось вместе с ГО, причем на обложке этого тома была любопытная опечатка: „Отягощенные Злом, или Град обреченный. Сорок лет спустя“. Затем пришел черед публикаций в собраниях сочинений.

И если публикации в „Юности“, „Новой фантастике“ и „Мирах братьев Стругацких“ были взяты из одного источника, то текст ОЗ, вышедший в собрании сочинений издательства „Текст“, отличается мелкой, но частой правкой. Дальнейшие издания частично повторяют вариант разночтений „Юности“, но чаще — вариант „Текста“.

Разночтения эти мелкие. К примеру (первым дается вариант „Текста“), инициал Мытарина („В.“ а не „К.“), „человек“ или „человечек“ (по отношению к Агасферу Лукичу), „никого не удивляет тот ернический тон“ — „никто не удивляется тому ерническому тону“, „оживились комары“ или „объявились комары“, „имен своих клиентов Агасфер Лукич старательно бежал“ — „имена своих клиентов Агасфер Лукич старательно скрывал“, „и ежели где чего прибавится, то тут же соответственно другого и…“ „убавится“ или „убывает“, „отменена“ или „упразднена“, костюмчик у хомбре „варсовый“ или „ворсовый“, „верю“ или „верую“, „Иоанн отдался ему без остатка“ — „Иоанн отдался ему всей душой“, „говноед“ или „дерьмоед“, „антисемит“ или „юдофоб“, „неслышные“ или „беззвучные“, „заболтали“ или „заболботали“, „Ибн-Куттабы“ или „Ибн-Кутейбы“ (или даже „Ибн-Кутабы“), „бутон лямур“ или „бутон д'амур“, „счастлив, как птичка“ — „счастлив, как пчелка“. В издательстве „Текст“ почему-то изменили количество дочек у рыбака Заведея (десять, а не девять).

А вот название того, что напевал Парасюхин, поднимаясь по лестнице, в изданиях представлено даже тремя вариантами: „Рассвет над Москвой-рекой“— „Рассвет над Москва-рекой“ — „Рассвет на Москве-реке“.

Жаль, что корректоры „Миров“ перестарались и исправили „вьялый“ на „вялый“ („Юрий Павлович Герман называл таких людей „красивый, но вьялый““). Также в обращении „Врачу, исцелися сам. Педагоге, воспитай себя…“ в „Мирах“ не к месту заменили звательный падеж дательным: „Педагоге“ на „Педагогу“.[20]

В основном же разночтения в изданиях минимальны и практически совпадают с двумя чистовиками — пришло время свободы в издательствах, ушли цензоры, и главной опасностью для авторского текста остались лишь излишне ретивые редакторы да небрежные наборщики.

„ЖИДЫ ГОРОДА ПИТЕРА“

Это последнее произведение братьев Стругацких после выхода в свет большинство читателей и критиков посчитали острозлободневным, сиюминутным, очень важным для текущего момента. Много было высказано сожалений по поводу этого, мол, вот пройдет некоторое время — оно перестанет быть актуальным и интерес к нему спадет до нуля. Затем, чуть позже, об этом действительно заговорили и считали, что время ЖГП ушло безвозвратно. Но минуло еще несколько лет, появилась угроза несвободы — и ЖГП снова стали актуальны.

Собственно, для любого государства в его устройстве существует две крайности — тоталитаризм и анархия (то, что сейчас любят называть демократией). Обычно государство балансирует между этими двумя крайностями, склоняясь то к одному, то к другому краю. И всякий раз, когда Россия будет сдвигать свой вектор хоть чуточку в сторону тоталитаризма, ЖГП вновь будут становиться актуальными.

Какие-либо материалы по ЖГП в архиве отсутствуют — ни черновика или хотя бы черновых набросков, ни разработки сюжета. Поэтому здесь будут рассматриваться только издания ЖГП.

АБС завершили работу над окончательным текстом ЖГП 7 апреля 1990 года, и в том же году в осеннем (№ 9) номере журнала „Нева“ пьеса была впервые опубликована. Затем были публикации в 1991 году — в „Библиотеке журнала „Нева““ вместе с романом „Слепящая тьма“ А. Кёстлера; во втором выпуске фантастического альманаха „Завтра“, после пришла очередь публикаций в собраниях сочинений.

В одних изданиях название „Жиды города Питера, или Невеселые беседы при свечах“ имело подзаголовок „пьеса“, в других — „комедия в двух действиях“. Сам же текст правился при переизданиях мало.

Уточнялись отдельные слова („цветистая“ или „цветастая“, „брюки“ или „брючки“, „неуклюжий“ или „неухоженный“, „абонентный“ или „абонементный“, „превосходительство“ или „высокопревосходительство“, „острить“ или „шутки шутить“, „погрязли“ или „увязли“), добавлялись некоторые определения (что Базарин отвечает „кротко“; что не просто „носки надо обязательно взять“, а именно „шерстяные“), изменялась интонация (на укоризненное „Шура!“ Пинский отвечает не „Что такое?“, а „Ничего не Шура!“).

Некоторые изменения более информативны. К примеру, в монологе Кирсанова о власти после слов „Ну какая же все-таки подлая страна! Ведь силища же огромная, ни с чем не сравнимая, из любого человека может сделать мокрое пятно…“ появляется вставка: „…из целого народа может сделать мокрое пятно!..“ В некоторых изданиях говорится, что в ссылке в Карабутаке Зоя Сергеевна была не в сорок девятом, а в тридцать девятом году. А вот когда Артур отвечает насчет предположительного прихода власти и за ними, молодыми („Зачем, спрашивается, им с нами связываться? Мы опасны. С нас гораздо спокойнее взять деньгами“), ВЗЯТЬ заменяется на СНЯТЬ.

Гораздо интереснее оказалась эпопея с названием пьесы при постановке в различных театрах. После публикации пьесы к АБС звонили из многих театров с одинаковой просьбой: снять первое название пьесы, оставив лишь „Невеселые беседы при свечах“. Объясняли они это свое желание по-разному. Ниже приводится отрывок из беседы группы „Людены“ с БНС в 1992 году.

БНС. Сколько я пережил по этому поводу, сколько мне звонили литработники театров и на коленях умоляли убрать название. Мне звонил лично товарищ Горбачев. Не тот, а из Пушкинского. И своим пропитым голосом говорил, что он — старый дворянин, говорил он, что „в моем обществе принято говорить любые слова, в том числе и матерные“, чему я охотно поверил. (Смех.) „Но чтобы слово „жид“ употреблялось — этого не было. Я вас очень прошу…“

Ю. Флейшман. А что он предлагал? Просто „Невеселые беседы…“?