Лазурь и Пурпур. Месть или Любовь? - Энни Вилкс

— Вы намекаете, что я слишком увлеклась погоней? — наморщила нос Кьяра. Озорная улыбка невероятно ей шла. — Сами сказали же. Нам нужно внимательно следить, чтобы не пропустить момента.

— Я сказал, что проще всего взять в заложники мудрецов, — скорее ради формальности напомнил Дэмин, давно решивший для себя, что предпочитает прогулку с любимой девушкой быстрому скрытному перемещению.

— И что пар-оольцы приведут нас в следующий лагерь, — подхватила Кьяра. — И что по времени разницы нет, ведь без пар-оольцев мы не проникнем в их логово и не узнаем, когда можно возвращаться во дворец. И что у них могут быть почтовые окна, через которые им дадут приказ перемещаться. Я одного не пойму: почему они не пытаются обнаружить нас магически?

— Они пробовали — и нашли наши тела, — усмехнулся Дэмин, приближаясь к девушке. — И видишь вон тех шестерых марионеток? Они все время следят за пустыней. Но слишком доверяют своим поисковым заговорам.

— Вы нас скрываете? — радостно уточнила Кьяра, послушно переплетая свои пальцы с его. — Подождите. Тела?

— Ты задохнулась под песком, а я был поражен одним из спинелевых зарядов, а после — красочно разорвавшим мою грудь заговором, — сокрушенно покачал головой Дэмин, гладя спутанные волосы своей спутницы, от чего Кьяра зажмурилась, как кошка. — Чудовищное зрелище.

— Кровавый и печальный конец великого и ужасного лекаря Дэмина Лоани, перед которым трепетала вся Империя, и последней дочери красного герцога, перед которой никто особо не трепетал, — серьезно кивнула Кьяра, а в ее желтых глазах блестел смех. — Достойно трагических легенд. Мы вполне могли бы попасть в песни. Вы — за самоотверженную храбрость, я — как прекрасная дама при герое. Кстати, это было бы обидно.

— Ты умерла с мечом в руках, — заверил ее Дэмин, целуя согретые солнцем щеки. — И это был меч кого-то из пар-оольцев. Вот насколько ты великолепна, воительница степей.

— Так уже лучше, — прыснула Кьяра. — И все же под песком… Могли бы придумать что-то более героическое, раз уж создавали иллюзию.

— Какое тщеславие, — продолжил ее целовать Дэмин, не уточняя, что создал иллюзию не на пустом месте, и что якорем для нее стал задохнувшийся под песком пар-оолец. Кьяре не нужно было об этом знать: что бы девушка ни думала о себе как о воине, она ни разу никого не убила и боялась, что стала причиной смерти даже врага, в которого случайно попала копьем.

— Я все-таки дочь Теренера, — пожала плечами Кьяра, нежно касаясь носом подбородка мужчины. — Мы такие. Нам подавай славную смерть в бою. — Увидев, что Дэмин чуть отодвинулся, и безошибочно поняв, почему он нахмурился, она спешно добавила: — Знаю, вы ненавидели моего дядю, но он лишь один из Теренеров. В моей семье есть и хорошие качества, которыми я горжусь. Мы верные. И считаем честь превыше всего остального. Никогда не прощаем обидчиков и мстим за своих близких, что бы ни случилось. И да, не хотим умирать как безымянные.

И снова это чувство — словно соль въедается в открытую рану. Дэмин попытался прогнать его, это дробящее ощущение беды, но не смог. Кьяра смотрела на него снизу вверх, красивая, серьезная — и в ее глазах он видел несгибаемость веры в то, что прощать обидчиков семьи нельзя.

И вдруг этот момент окрасился другим, ошеломляющим осознанием.

.

Солнечный свет омывал ее стройную фигуру, и лучи текли, завихряясь, вокруг него самого. Лекарь вдруг понял, что буквально видит эти переплетения, и что сияние проникает вглубь него, притягивая и привязывая его к Кьяре истинной, нерушимой связью эр-лливи, еще неокрепшей, лишь только зародившейся между двумя стремящимися друг к другу душами.

Разве мог Дэмин Лоани подумать, что подобное когда-либо произойдет с ним?!

«Вероятность встретить истинную пару так мала, что я бы не рассчитывал на нее всерьез, — говорил ему отец. — Она должна дополнять тебя, быть своеобразным отражением и компенсирующей твои недостатки деталью, усиливающей, но и кардинально меняющей твою жизнь. Я знаю лишь одного полудемона, выбравшего эр-лливи, и двоих людей, не давших связи открыться. — Он тогда замолчал, обдумывая слова, и когда произнес их, Дэмин понял, что отец предельно честен: — Я хочу, чтобы ты понимал, насколько это серьезно. У меня когда-то не хватило сил блокировать возникшую эр-лливи, и я убил женщину, которая могла быть мне парой, чтобы она не стала моим вечным ярмом. Только романтичный дурак пожалеет об этом. Поиск идеала — глупая затея, но если все же не повезет и встретишь — тысячу раз подумай, прежде чем дать ей развернуться. Она привязывает навеки. Никого нельзя любить вечно».

Никого нельзя любить вечно, ни к кому нельзя быть привязанным. У Дэмина было почти четыре сотни лет, чтобы обдумать это: отец погиб на бессмысленной дуэли, не дожив до сотого дня рождения сына.

Мысль о том, чтобы поступить с Кьярой так же, как отец со своей парой когда-то, обернулась в Дэмине яростью. Страх за жизнь девушки, еще не отпустивший лекаря до конца, счастье видеть ее живой, целой и свободной, сконцентрировались до одного сложно поддающегося анализу чувства правильности происходящего. Быть с ней всегда, всегда видеть ее улыбку, стать неразлучными и неразлучимыми ничем — ни внешними обстоятельствами, ни обидами, ни местью, — разве не это начертала судьба?

Даже непримиримая Кьяра смирится, когда поймет.

Дэмин знал: он мог прекратить становление эр-лливи, отгородившись от нее, мог оттолкнуть, предотвратить… Мог хотя бы замедлить, раз уж успел отследить процесс в самом начале. Мог сказать Кьяре.

Вместо этого лекарь разом распахнулся связи навстречу, питая эр-лливи своей силой — так губку наполняет вода. Переплетения вспыхнули и заискрились, крепчая, и сплошным полотном обхватили прижавшуюся к Дэмину Кьяру. Тут же отдача, словно цунами, ударила лекарю в грудь смесью чувств, и он покачнулся, на миг потеряв осознание реальности, сжавшейся для него до теплоты девушки в его руках — куска солнца и жара, самого ценного, что у него когда-либо было.

Кьяра подняла на Дэмина свои сияющие и почему-то пьяные глаза и тихо прошептала: