Дневники - Неизвестно

Правил для “Известий” отрывок из романа.

17. [XII]. Четверг.

Тамара все хлопочет о телефонном разговоре. Ни работать, ни думать не хочется. В голове все мальчик.

Отрывок напечатали225. Затем в “Молодую гвардию”, обещал отдать читать роман. Получил письмо,— пишут, что послали со знакомым письма и машинку, но знакомый сказал, что письма — он привез, а машинку оставил дома. Обещал вечером занести письма, но, конечно, не занес.— Читал в “Комсомольской правде”

226

отрывки из романа. Идет разговор о том, чтобы печатать роман в газете,— сокращенный, конечно.

18. [XII]. Пятница.

“Известия” так и не добились телефона. Помог актер Рай-кин226: у него знакомая телефонистка, она и дала провод. У Миши десятый день температура 40°,— какая-то нервная форма тифа.

Встретил партизана Федорова. Они, видимо, утром улетают. Уже вылетали вчера, кружились в метели несколько часов над немецкой территорией и вернулись. Они в ватных куртках, штанах. Рядом с ним грудастая девка из “Комсомольской правды” с вытаращенными от патетики глазами. Но все остальные строги, и, кажется, того гляди пойдут в атаку.

Разговаривал с “Гудком” на предмет поступления туда.

19. [XII]. Суббота.

Глупое и бездарное заседание в НКО, ПУРе. Холодная и грязная комната. Холодные и грязные люди,— буквально, а не иносказательно. Выступил начальник агитации и пропаганды,— и стал доказывать нам,— уже поседевшим в боях,— что он умнее нас и знает больше нас. Ну, а мы, как всегда, промолчали,— да и всех не научишь. Однако, даже этот тупой и глупый человек понимает, что наша бездарная и сухая пропаганда, как и бездарная литература, приелись и никто читать эту “муру” не желает. Он выдвинул необходимость создания приключенческой литературы. Я напомнил ему, что надо опубликовать анекдоты, что анекдотом и шуткой можно бить врага не хуже, чем пушкой — “при условии, если и пушки хороши”, и ушел.

Вечером у Николая Владимировича на кухне справляли его день рождения. Они, как ни странно, живут “"на собачий счет", преимущественно”, т.е. получают большой паек на овчарку, едят его сами, а собаку кормят тем, что берут помои из столовой. Они Довольны — договорились с “донорской заведующей”, что кровь сдавать не будут, а вместо того Марина Ивановна будет преподавать ей английский язык, а “начальница” даст им донорскую карточку. Для того чтобы стать донором — дать кровь, дают взятки. Марина Ивановна за урок с одной ученицей, каждый раз, получает одно кило картофеля,— и очень довольна.

227

Получил категорическое приказание уехать из гостиницы. Пока сижу. Получил для Тамары командировку в Союзе — на Ташкент, в “Гудке” получил билет... Уф!..

20. [XII]. Воскресенье.

Тамара пошла к знакомому врачу227 достать лекарства для Миши. С утра множество телефонных звонков — посылки и письма в Ташкент.

Дочь профессора Сыромятникова — мужа матери Тамары — седая женщина, работающая во “Всекохудожнике”228, имеет лимит, достаточный ей для того, чтобы три часа в день жечь пят-надцатисвечовую электрическую лампочку. Горячей воды не пьет — согреть не на чем. От “ознобления” — есть такой термин — у нее язвы на концах пальцев, суставы рук и ног распухли. Она живет с матерью на 400 рублей в месяц, в комнате 4 градуса выше нуля и столько же на службе. Когда Тамара, месяц назад, передала ей письмо от ее отца, она попросила послать ему телеграмму. Вера Борисовна не послала, и только позднее Тамара догадалась, что не послала она из экономии. Тамара дала 10 рублей на телеграмму — и та взяла.

21. [XII]. Понедельник, 22. [XII]. Вторник.

Выселение из гостиницы, петиции к Пронину. Пронин прочел фамилии всех сорока заявлявших — и отказал. Я не подавал заявления и, наверное, потому меня не выгоняют. Впрочем, это, несомненно, явление временное. Но я не огорчен. Уже все вещи, понемногу, перенес на Лаврушинский, оставив самые необходимые.

Хлопоты — доставание билетов, машины, продуктов, веревок, чтобы перевязать вещи, телефонные разговоры с Ташкентом. И государства, которое должно, казалось, помогать — не существует, т.е. Союза. Союз выдал Тамаре командировку,— и то слава богу. Билет достали через “Гудок”, машину — через Райкина, веревки дал Хесин и его машинистка, лекарство через главного терапевта Армии получили из Кремлевки, продукты — и те Тамара с руганью отвоевала в Союзе. Но, как бы то ни было, наконец, собрали и отправили! Уехали в начале восьмого, и даже на автомобиле. Сейчас половина десятого. Я на вокзал не поехал, т.к. обещал прийти украинский партизан — рассказать. Но партизан, конечно, как и подобает партизану, пьян и, хоть пообещал прийти,

228

но вряд ли придет... Только что позвонил Николай Владимирович: Тамара уехала, и очень хорошо, даже одна в купе. Сегодня, перед отъездом, говорила с Ташкентом. Миша, как будто бы, лучше — днем 38, вечером 39.3, но, что самое главное, спит. Захворал Кома, говорят — ангиной. Если не врут, то ангина ничего. У Татьяны были неприятности: Мишу хотели перевозить в больницу, Татьяна отстояла.

Есть еще добрые люди на свете! Прошлый раз Тамара говорила по телефону. Телефонистка, слушавшая ее, так была поражена разговором о болезни мальчика, что сказала после разговора Тамаре по телефону: “Я вас понимаю. Через неделю, во вторник, будет мое дежурство, я вам устрою еще разговор с Ташкентом”. И устроила. Мы просто были счастливы,— а то бы несчастной Тамаре ехать 7—8 дней и думать — как там Миша?

Нынче мне сказали самый лучший комплимент, который когда-либо я слышал в жизни. Утром, в 9.20, я читал по радио отрывок из романа, тот, что напечатан в “Известиях”229. Целый день бегал — за деньгами, веревками, билетом и, наконец, в пятом часу подхожу к черному дому — клубу писателей. Захлопнув дубовую дверь, выходит из клуба человек, голодный, злой. Раскланиваюсь. Лицо знакомое, но так как у меня плохая память на лица, то дело тем, думаю, и ограничится. Однако, человек остановился и сказал:

— С большим удовольствием, утром, слушал ваш отрывок. Что это за актер? Так хорошо читал.

— Читал я.

— Не может быть! У вас же совсем другой голос. Я сказал:

— В плохом репродукторе плохой голос преломляется в хороший.

Мне всегда хотелось, чтобы меня хоть однажды посчитали за превосходного актера!

Чтобы получить краски и полотно для Зинаиды Владимировны и Миши, Тамара написала во “Всекохудожник”, что я, Всеволод Иванов, занимаюсь живописью. Ей выдали краски и холст, и были очень польщены. Но, я, действительно, мечтаю о живописи!

23. [XII]. Среда.

Написал статью для “Известий” о Федорове230.

229

Вечером сидели у Бажана, потолковали, выпили кофе, — и вот 3 часа ночи, а заснуть не могу.

24. [XII]. Четверг.

Статья напечатана.

Вчера был в ЦК комсомола, говорили о литературе. Я высказал то, что думаю, — и меня пригласили высказать это на совещании о работе издательства “Молодая гвардия”, которое происходит у них. Дали серию книжек о Героях Советского Союза. Дрянь ужасающая.

Проснулся в 6 утра, и весь день ходил с пустой головой и с слипающими[ся] глазами. Гусевы переезжают в “Метрополь”, их пускают туда на две недели.

Читал книжку русских юмористов, относящуюся, примерно, к 1912 году. Боже мой, какое гигантское влияние Чехова — на всех! Почему-то раньше этого не было заметно.

Окончательно придумал сюжет “Сокровищ Александра Македонского”, — и очень доволен им: много неожиданностей, препятствий, поисков. Если бы удалось сделать характеры, — было бы чудесно. Уже хочется писать, хотя “Проспект Ильича” еще никак читают.

25. [XII]. Пятница.

День мелких и весьма чепуховых неудач. Утром — беспричинная тоска. К полудню позвонили, требуя, чтобы очистил номер. Обещал. За столом, напротив, сидит пьяный Л.Соловьев231, автор “Возмутителя спокойствия”, называет меня “гением”, а Тамару — никудышной, загубившей меня. Ругаться с пьяным? Не хочется. Голова будет болеть, да и как злиться на дурака, который и себя называет гением, да еще, вдобавок, больше меня. Идет война, погибают миллионы, а быт остается бытом. Писатели пьют водку, чествуют друг друга “гениями”, — и пишут вздор, как прочтенная, например, вчера книжка о Героях Советского Союза. Скучища. Пошел по книжным магазинам, и только рассердился. Книг нет, за прилавком в холоде стоят неграмотные девчонки в длинных штанах. Ну, я понимаю, что раньше, мерзли книжники, люди дела, а теперь? Пришел домой, — а ужинать нечего: дал официанту свой талончик на ужин, фамилию у него не спросил, и он, вместе с моими деньгами, исчез бесследно. — Идет митинг —