Свой против своих - Фридрих Незнанский

Милиционеры с трудом оторвали арестованную от своей жертвы, усадили на стул. Скворцовская поникла и неожиданно заревела. Лицо ее сморщилось и покраснело, уголки губ опустились, из превратившихся в щелочки глаз хлынули слезы. «Рушится! Все рушится!» — причитала она, словно деревенская баба на похоронах кормильца.

Дмитрий, получивший от нее несколько болезненных тумаков, по знаку следователя с облегчением ретировался из кабинета. Постепенно вода, нашатырный спирт, чистое полотенце сделали свое дело. Скворцовская успокоилась, перестала всхлипывать. Она снова приняла королевскую позу и заявила:

— Мне терять нечего — я все скажу.

Глава 43 Встреча на Кутузовском

Накануне вечером Тамара Афанасьевна позвонила ей и с места в карьер заявила, что хотела бы встретиться:

— Желательно это сделать до понедельника. Имеются важные новости, поэтому не стоит откладывать дело в долгий ящик.

Договорились, что завтра утром созвонятся, назначат время и место, чтобы во второй половине дня встретиться.

Так получилось, что охранник Ерофей Загорских впервые остался у нее ночевать.

Одно время Людмила Витальевна была в близких отношениях с Василием Загорских. И она, и он являлись противниками «служебных романов», все это рано или поздно становится заметным, начинается шушуканье. В данном случае альянс первого человека в банке и рядового сотрудника был вообще губителен для председательницы правления. Поэтому им удалось прервать любовные отношения, оставшись хорошими друзьями. Как мужчина Василий Скворцовской понравился, и с появлением брата-близнеца у нее появился к нему спортивный интерес. Внешне они такие одинаковые, а вот есть ли между ними разница в постели, думала она, интересно бы сравнить. Желанный случай подвернулся не сразу — только в эту пятницу она выдумала, будто банк провернул выгодную сделку, поэтому у нее радостное настроение, и предложила охраннику Ерофею отметить успех совместным ужином у нее дома. Дальнейшее было, как говорится, делом техники, которую Людмиле Витальевне не занимать. Деревенский увалень был потрясен тем разнообразием ласк, которыми осыпала его нежная женщина. Он и до того безропотно выполнял все приказания банкирши. Теперь же, после такой ночи, Ерофей был готов для нее в лепешку расшибиться.

Легли они рано, угомонились и проснулись поздно. Утром тоже долго ласкались. В любовном угаре Скворцовская и думать забыла о вчерашнем разговоре с Пресняковой, та сама позвонила.

Тамара сообщила, что днем ей обязательно нужно заехать на Кутузовский проспект в тот дом, где она когда-то жила. Там до сих пор много знакомых, и ее просили кому-то чем-то помочь. Она сказала, что освободится примерно в восемь часов. Такой расклад вполне устраивал Скворцовскую.

— Я тоже могу подъехать туда, а потом где-нибудь поужинаем. Ты на машине?

— Да, мне еще нужно кое-куда заскочить. Поэтому Максим сегодня со мной.

В отличие от Скворцовской, Преснякова не умела водить машину. Однако Людмиле Витальевне меньше всего хотелось расставаться сегодня с Ерофеем. Ясно представила, что если после ресторана, а ужин не обойдется без выпивки, ей придется ночевать одной, она озвереет. Охранник тоже ничего не имел против того, чтобы провести с ней выходной день.

После завтрака Скворцовская позвонила своей подруге Лере Ветлугиной, хозяйке очаровательного пекинеса, и спросила:

— Ты можешь дать мне на сегодня своего Полкашу?

— Для чего?

— У меня вечером намечается встреча с одним деловым партнером, который буквально млеет при виде собак. Хочу задобрить.

— Надеюсь, партнер не кореец? — улыбнулась Лера.

— Нет, не съест твоего пса.

— Раз такое дело — бери, Люда. Мы с дочкой собираемся совершить шопинг, и я тебе его завезу.

— Лучше я сама заеду.

При появлении хорошей знакомой песик радостно запрыгал вокруг нее. Он был очень ласковый. У Ветлугиных имелась специальная сумка, в которой иногда переносили или перевозили Полкана. В ней-то и унесла Людмила Витальевна пекинеса. Вернувшись домой, выпустила его, тот побегал по квартире, после чего забрался в любимое кресло и заснул. Вечером, перед уходом, Скворцовская опять «упаковала» безропотную собачку в синюю сумку, а добравшись до нужного места, достала Полкана и понесла на руках.

Свою машину они оставили возле Бородинской панорамы и пешком дошли до того места, где их поджидал пресняковский «мерседес». Он стоял напротив того дома, где когда-то жила Тамара Афанасьевна.

Комфортабельный салон был оснащен темно-красными кожаными сиденьями с замшевыми вставками по бокам. Скворцовская устроилась на заднем рядом с притулившейся там подругой. Оба охранника — Максим и Ерофей — сидели спереди, уставившись прямо перед собой, можно подумать, будто каждый из них внимательно ведет машину. В салоне слышалась негромкая ритмичная музыка — джаз. Людмила Витальевна капризным тоном попросила выключить «эту какофонию», сказав, что у нее ужасно болит голова. У Тамары Афанасьевны тоже нашелся веский повод для недовольства: она терпеть не могла собак, поэтому при виде пекинеса брезгливо поморщилась:

— Откуда вдруг у тебя этот кабыздох?

— Соседка в последний момент навязала, будь он трижды неладен, — в сердцах ответила Людмила Витальевна. — Кто-то из родичей у нее заболел, срочно нужно ехать за город, когда вернется — неизвестно, собачку оставить одну нельзя — кормить нужно. Пришлось взять, раз у человека безвыходное положение.

— Ты всегда была большой альтруисткой, — сказала Преснякова тоном, в котором сквозила насмешка.

В другое время подруга за словом в карман не полезла бы, отбрила бы по первому разряду. Однако сегодня чутье подсказывало, что Преснякову желательно не сердить. Во взгляде подруги сквозил победительный настрой. Обычно такой является гремучей смесью отчаяния и агрессивности.

— А почему мы здесь встретились? — Людмила Витальевна решила увести разговор в сторону. — Ты куда ездила?

— Сказала же, к старым знакомым. В том доме я когда-то жила, — кивнула головой Тамара Афанасьевна. — Правда, недолго, всего лишь год. Когда училась в десятом классе. С тех пор обожаю это место. Для меня здесь хороший микроклимат.

— Надеюсь, он и для меня окажется хорошим.

— Не уверена, Людочка. Поэтому и хочу серьезно с тобой поговорить. Дело в том, что при новой форме отчетности у твоего «Ориона» полный завал.

— Что значит — завал? Все реквизиты сто раз проверены. Какие тут могут быть ошибки?!

— Люда, чего ты сразу лезешь в бутылку? Ты же сама прекрасно понимаешь, что если просто сравнивать доходные и расходные части, то будет полный ажур. Однако мы-то при проверке учитывали поступления из-за рубежа, в частности из ооновского комитета, то бишь от Игорька, и переводы ваших активов за границу, на тот же пресловутый Кипр, будь он неладен. Вот и получается, что на каждом этапе этого многострадального пути деньги прилипали к рукам Коростылева, Альбицкого, Верещагина, не говоря уже о тебе.

— Больше ничего не хочешь сказать?

— Разве недостаточно?

— Мне кажется, нет. Твое сообщение зияет большим провалом. По-моему, ты совсем забыла, что кое-что прилипает и к рукам твоего дорогого сыночка, — язвительно прошипела Скворцовская.

Преснякова достала из сумочки пачку сигарет, предложила Людмиле. Они закурили, отчего лежавший на коленях Скворцовской пекинес сморщил нос и недовольно заурчал.

— Про сына я помню, — сказала после паузы Тамара Афанасьевна. — Поэтому-то и захотела предварительно встретиться с тобой.

— Предварительно? — с удивлением переспросила собеседница. — Перед какими решительными действиями, если не секрет?

— Перед теми, которые я обязана совершить по долгу службы. А обязана я всего-навсего лишить твой банк лицензии и сообщить о незаконных махинациях с ооновскими деньгами в Генеральную прокуратуру и ФСБ.

— Круто берешь, подруга.

— Не по своей вине, — парировала Преснякова.

— Вина, Томочка, тут у каждого участника рав-но-цен-ная. В том числе и у твоего благословенного Дмитрия.

— Нет, Людочка, разная.

Они называли друг друга ласковыми именами, но каждый раз такое обращение звучало, как «будь ты проклята».

— Твоя вина больше, поскольку ты более опытна. Молодому специалисту сложнее разобраться во всех хитросплетениях. При желании можно, что называется, подставить, можно свалить вину на него. Это ты и сделала, вскружив Дмитрию голову.

— Что именно?

— Втянула моего сына в преступление.

— Ой, батюшки! — натужно хохотнула Скворцовская. — Нужно было воспитывать его по-другому. Тогда бы никакая зараза к нему не пристала.

— Я с себя вины не снимаю. Поэтому мне захотелось поговорить с тобой. Предложить выход из положения. Попросить, чтобы ты оставила сына в покое. Убери его из этой офшорной фирмы и порви любые контакты с ним.