Философия достоинства, свободы и прав человека - Мучник Александр Геннадьевич

Но когда мы говорим о традиции невежества, то прежде всего имеем в виду тот передающийся из поколения в поколение по каналам социальной наследственности массовый стереотип поведения, который в основе своей отличается заметной грубостью нравов, бессердечием, бездушностью, жестокостью, склонностью к предательству и абсолютным равнодушием к судьбе друг друга. Эти особенности национального характера ведут свою родословную с глубины веков. Как весьма образно заметил историк Ю.Н. Афанасьев: «У нашей власти — гены Золотой Орды». Поэтому правящий класс Российской (большевистской) империи на всех этапах своей истории сознательно культивировал раболепие населения по отношению к себе и жестокость по отношению к оппонентам, которым всегда отводилась роль «врагов народа». Народ, надо отдать ему должное, всегда с превеликим удовольствием участвовал в расправах над таковыми. Подобная матрица поведения населения державы всегда играла роль незыблемой основы власти.

При этом советская власть, например, не чуралась приобщать к подобному «священнодействию» с детства. Так, в одном из постов интернета я обнаружил следующий поразивший меня рассказ, который заслуживает того, чтобы быть приведенным без купюр: «Когда в моем гомельском детстве мне было лет шесть, это 1971 год, мне бабушка 1908 г. р., уже покойная, рассказала страшную историю. 1946 год. Гомель. Р-н «Старый Аэродром» (если кто из гомельчан прочитает — поймет, где это). Приземляется «Дуглас». Оцепление. Оттуда выводят часть нацистов со споратыми погонами, часть каких-то людей в гражданском. Всего человек тридцать.

Приезжает «кино», арестованных загоняют вновь в самолет, сгоняют с окрестных школ деток младших классов. Самолет стоит. Нацистов и в штатском вновь выводят, эффектно, перед камерами. Детям приказано поправить пионерские галстуки и (не вру!!!) плеваться в арестантов перед камерой. Потом всех везут в воронках в ДК им. Ленина, это «Железнодорожников». Деток с галстуками освобождают от занятий, везут туда. Суд. В принципе, то, что нацистов присудили к смерти, правильно. Там было за что. Бабушка говорила, что на половине были черные мундиры, СС, значит, были нелюдями и скотами. Но почему присудили к смерти людей (они были в штатском), которые, как выяснилось в суде, при немцах были врачами, водопроводчиками или сантехниками? Что Гомель должен был быть с болячками, без воды и без канализации? Хоть при немцах, хоть при Советах?

А вот самое страшное было потом. На Ст. Аэродроме поставили большую шыбеницу. Подогнали бортовой ЗиС-5, петли накинули на висельников, «кино» снимает. Пионерам сказали, когда грузовик отъедет, «отдать пионерский салют», и чтобы оператор снял. Моя мама, Ирина Константиновна, тогда училась в 7 классе, ей было 13 лет. Была член Совета Дружины, поставили в первый ряд. Мама увидела среди тех, кого будут вешать, соседа-музыканта (мобилизовали для игры на немецких похоронах, мама дружила с его сыном). Расплакалась. Была настоящая истерика, я маму понимаю.

Бабушка увидела, что мать не отдает «салют», а плачет. Поняла, чем может закончится, сказала ментам, что у мамы неврастения после того, как побывала в госпитале у тяжело раненого отца, моего деда, и забрала от висельницы домой. Все это называется — вне морали, вне культуры, вне традиций, вне всего. А все детки смотрели, как вешают. И отдавали салют перед «кино» И наверное, многие, многие, многие из них еще живы… Так, видимо, по замыслу режиссеров сей постановки должно было воспитываться будущее поколение большевистского племени. Что же удивляться, что оно таким и выросло.

Почему в той же России, где «половина сидела, половина охраняла» — такой пиетет перед разными маньяками типа Сталина?».

Невежество народа составляло незыблемую политическую «ценность» для любой партии власти Российской (большевистской) империи. А свои ценности, как известно, любое общество воспроизводит по невидимым каналам исторической (генетической) памяти. На это обстоятельство обратили внимание, например, авторы книги «Социология невежества» Адин Штайнзальц (1937–2020) и Амос Функенштейн (1937–1995). В частности, они отметили, что «невежество, как мы его понимаем, не является лишь временным или случайным недостатком знаний. Мы ведём речь о таком невежестве, которое создано обществом и намеренно им оберегается (или культивируется)». Безусловно, население царской и советской России никогда бы не оказалось в столь глубоком и вечном плену у традиции невежества, если бы не прямая заинтересованность в таком состоянии его умов и душ всех без исключения партий власти этой злосчастной империи.

Советник Президента России по вопросам помилования, писатель, автор знаменитой повести «Ночевала тучка золотая» Анатолий Игнатьевич Приставкин (1931–2008), характеризуя основные психологические недуги населения российской державы, отмечал, что «жестокость нравов у народа в исторической крови. Просто большевики вытащили её из дремучего народного нутра и поставили на поток. В России цена человеческой жизни всегда была — полушка. Что при Петре, что при Иване Грозном, что при Сталине. А уж унизить человека, растоптать его достоинство — это вообще ничто». Вот об этой особенности национального характера — не задумываясь, мгновенно унизить другого человека, растоптать его достоинство, запросто убить или замучить до смерти — и идёт речь при упоминании о господствующей роли традиции невежества в истории нашего отечества. Эта традиция уже обусловила содержание нашей истории в прошлом, предопределила нашу жизнь сегодня, с силой законов природы неумолимо формирует наше будущее. Это обстоятельство постоянно привлекает внимание исследователей. Так, И.А. Яковенко, утверждает: «Одним из базовых языков русской культуры по-прежнему является насилие. На этом языке властная иерархия говорит с подвластными… Для людей, сложившихся в лоне такой культуры, репрессия — это воздух, которым они дышат. Земное притяжение, в поле которого они существуют. Небо, под которым они ходят… Понятно, что культура, акцентирующая репрессию, принципиально внеправовая. Потому что репрессия эта имеет своим источником ничем не ограниченный акт воли властителя. Его чистое усмотрение переживается российской традицией как значимый атрибут «нашей», т. е. традиционной и сакральной, власти… На самом базовом уровне российского сознания насилие видится как основной и универсальный регулятор».

Весьма показательным в этом отношении представляется пример из обыденной постсоветской действительности, который привела журналистка, правозащитница, первый лауреат премии имени Анны Политковской (1958–2006), учрежденной международной общественной организацией RAW in WAR Наталья Хусаиновна Эстемирова (1959–2009). Павшая вслед за Политковской от руки наемного убийцы, в одной из своих острых прижизненных публикаций она поведала такой случай: «Молодой человек из Чечни пожил во Франции и поехал домой. Он уже видит крышу своего дома — а тут пост, проверяют документы. И говорят ему: а что это у тебя рубашка такая белая? А он, зараженный плевелами европейской демократии, отвечает: это мое дело, какую мне рубашку носить. А чего это у тебя волосы такие длинные? Это мое дело, какие волосы носить. Берут его за эти самые волосы и швыряют в яму… через месяц от рубашки остались лохмотья, волос у него уже не было, потому что его из этой ямы вытаскивали за волосы — и били. Один пожилой военнослужащий пожалел его и отрубил волосы, чтоб хотя бы так над ним не издевались. Когда его видел мой собеседник, этот молодой человек был доведен до состояния животного. Он был готов отдать все что угодно за кусочек хлеба». И, увы, это далеко не единичный случай, характеризующий подлинное отношение человека к человеку уже на территории бывшей советской империи. Единичными же, к сожалению, становятся случаи, когда подобные деяния становятся достоянием гласности и общественного возмущения. Способность в XXI веке вмиг довести человека до состояния животного в стране, провозгласившей себя демократической, правовой и социальной державой, можно объяснить лишь одним обстоятельством: в отношениях между людьми, между государством и человеком подлинной, фактической конституцией была и до сих пор остается традиция невежества.