Наследница Роксоланы - Эмине Хелваджи

– Вас сейчас, до темноты еще, с берега на галеру переведут, – сообщил он, – и бóльшую часть экипажа тоже. Сам слышал приказ. Что-то задумал капитан…

– Знаю. О том Бек и расскажет.

Ламии сделал еще полшага и остановился. Незачем мелкой сошке, кюрекчи при посреднике, подходить к внуку Барбароссы совсем уж близко. А вот какой-то разговор между ними уместен: внук Барбароссы, пленник он там или гость, вполне может одарить такой милостью лодочника, выручившего его из затруднительной ситуации.

– Вам тоже сейчас прикажут убираться на шаик? – прошептала Бал едва слышно.

– Наверное, да. Чтобы прибыть завтра пораньше.

– Обойди шатер сзади, – Бал уставилась в землю, – сейчас, когда все заняты сборами, не заметят. Разрежь задний тент или шепни сквозь ткань, чтобы Айше изнутри разрезала, если тебе нечем…

– Мне есть чем.

– Тогда… дай это мне.

– Нет! – Ламии отшатнулся в совершенно неожиданном ужасе. – Не проси! Сейчас кинжал – смерть для тебя, сестра!

– Пусть так. – Она не стала спорить. – Значит, сам разрежь. И пускай Джанбек выберется оттуда, он, надеюсь, уже в своей лодочной одежде. Спереди, через вход, – никак… И проползти под полотнищем ему тоже сейчас будет тяжело.

– Ясно. Не с дураком говоришь. Я его, если понадобится, поддержу, доведу до лодки, никто и глаз не скосит. Ну, идут двое приметных кюрекчи, все правильно, им же сейчас отбывать… А ты?

– А я останусь здесь, – твердо ответила Бал. – Пока не прикажут перебираться на галеру, буду сидеть тут, у всех на виду. Чтобы все знали: Бек, внук Барбароссы, – вот он, сидит и страдает в обнимку со своей рысью. Не похищен он, не бежал. Не поменялся ни с кем местом и судьбой.

Глубже закуталась в плащ, отвернулась и села прямо на землю.

Ветер свеж, но не силен. От него по морю табунами бегут мелкие белоголовые волны: Джанбал вдруг вспомнила их роксоланское название – «барашки», ягнята то есть.

Вот и они сейчас – ягнята. В ожидании не стригаля с ножницами, а мясника с ножом.

Вчера еще оставалась надежда, что братья как-то помогут им, не зря же они оказались в числе кюрекчи. А теперь…

Впрочем, Джанбал утешалась тем, что самих-то братьев она вчера же и спасла. От рабства или… еще чего похуже. Потому как заморских пленников хозяева «Итбарака», возможно, все-таки постараются еще раз перепродать, уже за другое море, а вот своих соотечественников, наверное, заставили бы замолчать навсегда.

По крайней мере на сегодня спасла. Это тоже немало.

А потом…

Сколько времени потребуется посланнику, чтобы добраться до бейлика Медийе и узнать, что у прославленного Хайраддина в жизни не было дочери, а стало быть, нет и внуков, во всяком случае, таких, как они с «Дайе»? И сколько дней уйдет на то, чтобы вернуться с этой вестью?

На недели счет идет, конечно, не на дни. Все успеть можно.

…Как тогда Ламии отпрянул: «Кинжал – смерть для тебя, сестра!» Ну-ну. Смешон ты в своей заботе, братец, и ничего-то ты не понял: тот кинжал, который моя смерть, он уже есть, укрыт под паранджой Айше, а нужен мне был совсем другой, который будет смертью для самой Айше. Смертью и избавлением.

Что-то неправильное было в этой мысли. Джанбал еще раз повторила ее про себя – и с удивлением поняла: неправильным ей сейчас показалось называть Ламии так же, как и Джанбека, «братом». Отчего это вдруг? Всю жизнь правильно, а теперь нет?

Палуба затряслась: это из трюма тяжелой поступью поднялся Гергедан. Покосился на Джанбал слегка заплывшим левым глазом, удивленно хмыкнул, покачал головой. Девушка как бы попыталась гордо расправить плечи, но, тоже как бы, не смогла – и притворно охнула, показывая, до чего же ей скверно. Сидящая вплотную к ней Айше без всякого притворства затаила дыхание.

Бедная… Надо ей все объяснить, а то она, кажется, не до конца осознала, что им вскорости предстоит. Небось, как и Ламии, подумала, что кинжал нужен для побега. Да куда уж там: не настолько плохо на «Итбараке» знают свое дело, чтобы хоть какая-то надежда была на побег. Нет, это другое избавление…

Айше-то что, она все равно не в проигрыше: хотели два года назад убить – а убьют только сейчас. Как установят, кто она, сразу и убьют, просто и быстро. Только ее одну.

А ей, Джанбал, так просто не отделаться. Ее, возможно, тоже убьют быстро, – но не одну. Маме с отцом голов не сносить. И братьям, Джанбеку с Ламии.

(Да что это за дурацкое ощущение неправильности – уже второй раз подряд!)

Разумеется, установят, кто они такие. Сразу, как выяснится, что не было у Рыжебородого Хызра таких внуков, как Бек и Дайе. Умеют такие вещи… устанавливать. Ох, умеют. И вот это-то будет совсем не так просто и быстро, как смерть.

Потому нужен второй кинжал, чтобы им с Айше вместе обрести освободительную сладость избавления. От того, чтобы стать причиной гибели родных, от пыточных мук и от посмертных мучений, которые неизбежно положены, если убить не друг друга, но самих себя. Как оно там: «Не будет им ни милости, ни смягчения мук, из огня будут скроены их одежды, под огненным пологом будут спать они и на огненном же пласте, дышать удушливым дымом – а всякий раз, когда их кожа обгорит до мяса, ее заменит другая, чтобы дать вкусить им наказание сполна». И так всю оставшуюся жизнь… то есть смерть… то есть вообще навсегда, пока земля и небо длятся, если только Всевышний не захочет распорядиться по-другому, ведь Он поистине вершитель всего, что пожелает.

Ей и раньше порой случалось задумываться о том, как устроено Посмертье: согласно отцовской вере или материнской. Нет, они-то с братом, конечно, правоверные, да и об отце никто из посторонних не скажет, будто он иной веры придерживается. Однако было кое-что, позволявшее близнецам Джан, Бал и Беку, по реке всех этих рассуждений словно бы на двухвесельной лодке грести. Даже через такие стремнины, где обычный человек поневоле лишь на одно весло уповает.

Преимущество существенное. Другое дело, что в описании посмертных кар для самоубийц оба ада, мамин и отцов, сулили одинаковые муки…

Бр-р-р, нет уж. Поэтому у них с Айше будет так: в правой руке – по кинжалу, выставить клинок перед собой на уровне сердца, встать лицом к лицу и, обнявшись левыми, с силой припасть друг к другу.

Так и не испытав ни разу в жизни мужских объятий…

Прости, мама, но иначе не получится, так уж распорядилась судьба. Или вот это: немного боли – и все… Или куда больше боли, а потом, не выдержав, погубить всех вас.

И ты, отец, прости. И ты, Джанбек, брат мой.