На грани счастья - Татьяна Алюшина

На ее крик прибежали перепуганные домочадцы, кроме бабушки Васнецовой, и стояли, потрясенные, в дверях, слушая приговор своему эгоизму, выносимый Дашкой. А она уже никого не видела, и не слышала, и не могла остановиться:

— Мы все! Все знали, что она беспомощна в горе своем, беспомощна в жизни, в социуме, в быту, и без зазрения совести выкинули ее! В чужую страну, без друзей, без знакомых, без денег, без поддержки! Иди, нам и без тебя тяжело! Мы все эгоистичные, безразличные суки! Ты знаешь, как она там жила? Она звонила, мы не спрашивали, как она! Она приезжала, мы поражались: тоненькая, как девочка! А знаешь почему? Потому что она год голодала! Ей есть не на что было! Она не жалуется, нет! Улыбается и абсолютно уверена, что это такая ерунда! Она не купила себе ни одной вещи за тот год и практически не ела! А деньги, копейки, копила, чтобы к нам слетать! Мы были здесь, все вместе, с квартирами, заработком, держались друг за друга, а она там одна! Брошенная всеми, кроме любимого мужа!

Бабушка Надя заплакала навзрыд, и это привело в чувство Дашку, как пощечина, остановив ее чернушное ослепление разъедающей вины. Она развернулась к дверям, увидела наконец всех, подошла к бабушке, обняла, подставив плечо для рыданий, гладила по голове и извинялась:

— Ну прости, прости. Это я себя обвиняю Себя. У мамы все сейчас хорошо. У нее, знаешь.

и тогда все хорошо было. Она мне сказала, что Васечка ей помогал во всем, поддерживал и даже напоминал, что надо поесть.

И разрыдалась давно сдерживаемыми слезами.

— Знаешь, — сказала она Власову севшим от непролитых слез голосом, — я этой вины, наверное, с себя никогда не сниму. Это так стыдно и больно. Я тогда первый раз разглядела ее по-настоящему, поняла и восхитилась своей мамой! Она совершенно потрясающая женщина! Женщина века девятнадцатого. Я тогда осознала, что, когда папа умер, ей было всего тридцать шесть лет, она на четыре года была старше меня нынешней! Молодая, необыкновенная, красивая женщина, и у нее кончилась жизнь.

— Мама, ты же в полной нищете жила! — шокированная тем, что узнала, прошептала потрясенно Дашка. — Ты же голодала!

— Это такая ерунда, шелуха глупая! — уверяла мама, обнимая Дашку. — Я всему научилась: и жить, и с бытом справляться, и деньги считать. Мне хватало на две чашки кофе и что-нибудь легкое перекусить днем, этого вполне достаточно.

— Мам, прости нас! — винилась Дашка.

— Да что ты, девочка! — успокаивающе поглаживала и целовала ее мама. — Я была тогда обузой для вас. Везде и во всем вокруг был только Васечка, и я целовала воспоминания о нем. В чем я могла в те времена найти в России работу и отдохновение? Я бы так и ушла следом за ним. А здесь я занималась любимым делом, и мне так это нравилось, что я не замечала ничего вокруг. И потом, каждую ночь я разговаривала с Васечкой, он мне помогал, подсказывал, направлял. И это было счастье.

И Дашка поняла и увидела, что мама стала сильной, другой. А может, она всегда была сильной, только они этого не понимали? Дашка стала ездить к ней при любой возможности, а Катька так и не поехала. Дарья с ней о маме больше не разговаривала. Не могла, боялась наговорить непоправимого.

Она закончила институт и, победив в трудном конкурсе на вакантное место, поступила на работу в очень серьезную, стремительно набирающую обороты корпорацию и начала делать карьеру.

Катька поступила работать в специализированный лицей, преподавала язык, Дашка работала, как конь заводной на карусели. Жили.

В две тысячи третьем умерла бабушка Васнецова. Похоронили. Через восемь месяцев от обширного инфаркта умер дедушка Стас. Остались они бабским коллективом — бабушка Надя, Лидия Ивановна и Катя с Дашей.

Напасти, заявив о своем появлении, похоронами не отделались.

Большая любовь у Катьки. О господи!

— Кать, — познакомившись с этой «любовью», спросила Дашка у сестры. — Ты знаешь закон нашего времени?

— Это какой? — спросила влюбленная.

— Красивый мужчина никогда не платит! — оповестила Дашка.

Он был настолько идеально красив по всем мужским канонам, что слепил звездностью глаза и аж зубы сводило, ну и разумеется, его собственная самооценка потолки царапала.

Катька умирала рабой любви, семье же он сразу и напрочь не понравился. Ну вот не обаял! И может, обошлось бы, но приехала мама.

После официального знакомства с «любовью всей жизни» дочери мама искренне поделилась своим мнением и опасениями:

— Катенька, этот молодой человек совершенно не предназначен для серьезных отношений.

— Он меня любит! — воспротивилась и двинула заяву Катька. — И я его люблю! Он сделал мне предложение, и мы поженимся!

— Катюша, — пыталась что-то объяснить мама, — никто не спорит, он необыкновенно красив и статен, но его жизненная позиция видна сразу: «Как тебе повезло, что я обратил на тебя внимание!» И за это внимание, обращенное на тебя, придется расплачиваться всю жизнь.

— Он меня любит! — бараном, упершимся в скалу рогами, упорствовала Катька.

— Этот мальчик любит только себя. И видимо, что-то мучает тебя в душе, если ты выбираешь такого мужчину для жизни. Катюша, женщина всегда знает и чувствует истинную цену своего избранника.

Но мама говорила о каких-то других женщинах, тех редких, которые с большой буквы, как и она сама, может, поэтому верила, что все женщины такие же и могут понять, почувствовать настоящего мужчину.

А нашу Катю переклинило по полной программе, в первую очередь наперекор маме, что-то из серии «Назло кондуктору пойду пешком!».

Все мамины попытки что-то объяснить, достучаться имели ровно обратный результат — Катька буром башкой в землю!

Дашка скрепя сердце согласилась на свадьбу. А и ладно! Ну, любовь у сестры…

И, убедившись в своих подозрениях в расчетливости жениха и его родных, свадьбу пришлось оплатить Дарье, вплоть до чаевых официантам.

Катьку, находящуюся под гипнозом предстоящего события, она старалась не посвящать в эти детали.

Ну расписались. И молодая семья поселилась с ними.

— А к нему жить — нет? — спросила Дашка у сестры на третий день ее официального замужнего статуса.

— У них двухкомнатная квартира, в которой живет его мама, у нас места больше, — благоухала счастьем Катька.

— Знаешь, дорогая, — подгорчила медовую сладость Дарья, — кажется, это ты замуж вышла, а не мы? Вот и начинай самостоятельную семейную жизнь, а не эксплуатируй бабушку и Лидию Ивановну, они обслуживать твое счастье не обязаны.

Катька надулась, выказав обиду, но ненадолго.

Леонид, новоиспеченный муж сестры, раздражал их троих сильно и устойчиво. Раза по три на дню. Дашка думала: «Убью! Вот притюкну к чертовой матери!»