На грани счастья - Татьяна Алюшина

— Вы, Лидия Ивановна, неправильно посуду моете, надо тереть, тереть, а вы поливаете.

— Не умеют у нас дороги строить! — заявил Колюньчик заслуженному строителю, награжденному множеством наград, деду Стасу. — А почему? Я отвечу! Технологий не знают!

За недельку справился со всеми обитателями дома, «научив жизни», и пришла Дарьина очередь. Поздним вечером, когда она добралась до дому и пила чай в кухне.

— Вот что я тебе скажу, Даша, — взял добротную поучительную ноту Колюньчик. — Неправильно живешь. Симпатичная деваха, а без парня, ремонт этот затеяла глупый, деньжищ на него ухлопала, а надо было машину покупать и в бизнес какой залезть.

И тут у Дарьи сорвало все краны, крыши и тормоза в полный разнос! Да так, что попрятались по комнатам все, кроме Катьки, сидевшей рядом с Колюньчиком.

Озверевшая Дашка убийственно холодным тоном, делая ударение и акцент на каждом слове, пояснила расстановку дальнейшей жизни:

— Значит, так. Сейчас ты собираешь свои вещи. Если через пятнадцать минут ты еще будешь находиться в квартире, я вызываю милицию. Заявление на тебя такое напишу, роман! Суток на пятнадцать минимум. И еще. Вернешь до копейки украденные на строительстве деньги. Смету составляла я и знаю, сколько ты натырил. Если завтра не вернешь, посажу года на три. Чтобы ты знал, нанимал строителей для нас замминистра. Масштабом грядущих неприятностей проникся?

Колюньчик побледнел и оторопело хлопал глазами, напугавшись вусмерть. Но тут встряла Катька:

— Ты не имеешь права с ним так разговаривать! Это мой молодой человек и моя лич…

— Ка-тя! — отчеканила тем же тоном Даша. — В Под-мос-ко-вье! В строительную общагу! Со всей своей личной жизнью! Не устраивает? Лето на дворе, лавочки есть. — И повернулась к Колюньчику, недоуменно подняв брови: — Не поняла, чего сидим? Время пошло!

Катька принялась ругаться, возмущаться, что-то требовать, но ровно до того момента, пока не закрылась входная дверь за Колюньчиком, поспешившим ретироваться по тихой грусти.

— Ну рассказывай, сестра, — предложила Дашка. — Что вот это было?

— Не знаю, — сникла Катька и призналась: — Так мне осточертела наша жизнь. Тяжело, трудно, обидно. Захотелось что-то изменить, взбаламутить. Не знаю!

— И ты решила нам добавить, ну так, чтобы уж наверняка? — И высказала свое непонимание: — Кать, но как можно было вот на «это» запасть?

— Да не западала я! — призналась искренне Катька. — Вредничала! Все смотрела и ждала, когда кто-то из вас возмутится. А вы интеллигентно терпели! — И, выпустив пары, с грустной ноткой добавила: — Но сексом он занимался — это что-то фантастическое!

А Дашка начала смеяться, хмыкнув пару раз, и по нарастающей, до громкого хохота, вытирая слезы и пытаясь говорить:

— Да уж! Ду-у-умаю, наш контингент вспо-о-о-мнил живенько так, с о-огоньком, ка-ак э-э-то делается! Прослушивая ка-аждую ночь по-посо-бие по прикладно-ому сексу!

И Катька не удержалась, заразилась смехом и хохотала вместе с Дашкой.

В кухню осторожно вошла бабушка Надя, улыбаясь. А то!

— Девочки, — заговорщицки предложила она, — у нас с Лидушей в холодильнике бутылка шампанского припрятана. Думали, окончание ремонта отметим. Но сейчас повод тоже хороший, — с опасением посмотрела она на Катьку.

— А бабушка Васнецова? — спросила Дашка.

— Спит, — поспешила сообщить бабушка.

— Тогда, — распорядилась Дашка, — тихо, тихо переползайте все сюда. Отметим воплощение в жизнь библейской притчи: «Купи козу, продай козу».

Ремонт закончили по экономрасчету Дашкиному, и еще немного деньжат осталось. Они прикидывали, какие насущные покупки нужны, а тут…

Дефолт! Хорошо Дашка успела новых жильцов в юдинскую квартиру поселить и предоплату за полгода в долларах с них получить. У Кати родители всех ее учеников отказались от уроков, от услуг Дарьи обе фирмы тоже поспешили отказаться, и деда Стаса сократили, как говорится, до кучи.

Приплыли! Катька, закончившая институт, никуда устроиться не может, Дарья так вообще подрядилась уборщицей полы мыть. Поджались до минимума, боясь валютные сбережения трогать, — неизвестно, что дальше!

А тут мама стала девчонок уговаривать приехать к ней в гости, пока в стране неразбериха. Катька холодно отказалась, заявив, что будет работу искать, а Дашу уговорили бабушка Надя и Лидия Ивановна съездить, отдохнуть от них от всех.

Дашка поехала.

И вернулась совсем другая. С иным пониманием, иным вкусом и чувством жизни, с мудростью, выстраданной глубоким переживаемым чувством вины.

Остались они с Катей в вечер Дашиного приезда ночью в кухне разговаривать вдвоем, после отшумевшей встречи, застолья небольшого с семьей.

— Красивая Италия? — спросила Катька напряженным тоном.

— А почему ты меня не спрашиваешь, как там мама живет? — поинтересовалась Дашка, строго глядя на сестру.

— Как она живет? — пожала пренебрежительно Катька плечами. — Хорошо живет. В Италии. А что, там можно плохо жить?

— Кать, — жестко, бескомпромиссно сказала Дашка, — четыре года прошло, как умер папа. Тебе двадцать два, ты взрослая, умная тетка, что ты ей никак простить не можешь?

— А то! — прорвало годами лелеемую претензию из Катьки. — Мы тоже отца потеряли, а такое впечатление, что горе только у нее!

— Катя! — поразилась этой детской обиде Дашка. — Мы с тобой потеряли отца, это горе, это невосполнимая потеря, но мы потеряли только отца! А она потеряла все! Она с его смертью потеряла жизнь, себя, смысл — все! Он был ее дыханием, ее вселенной, всем! Ты не понимаешь, что это огромная разница — наша потеря и ее? Ты хотя бы представляешь, что она пережила, когда держала папину голову на коленях в момент его смерти? Она умерла тогда вместе с ним. Оболочка осталась, а она умерла!

— Да что ты мне тут объясняешь?! — взорвалась Катька своим непрощением. — Она нас предала! В самый трудный, самый тяжелый момент, когда нужна была больше всего в жизни, бросила нас и предала!

У Дашки аж в глазах потемнело от возмущения, боли за маму, от этих пустых, глупых обвинений, высказываемых маленькой девочкой, ревнующей отца к маме. Она подскочила с места, наклонилась над Катькой и, не сдерживая голоса, эмоций, вины, разъедающей сердце, орала:

— Это мы! Мы ее предали и бросили! Самые родные, самые близкие люди предали ее и выкинули из своей жизни за несоответствие нашим ожиданиям! Ты вот, например, знаешь, что она кандидат наук? Знаешь, что она окончила аспирантуру и защитилась еще при жизни папы? — И, увидев удивленное выражение Катькиного лица, продолжила обвинительную речь: — И я не знала! А почему?! Да потому, что нам по фиг было, кто она, чем занимается! Мы тупые и равнодушные дочери! Эгоистичные суки! Никто из нас — никто! — не поговорил с ней после смерти отца, не поплакал вместе, не поддержал, не расспросил ни о чем! Отпустили в эту Италию, как мусор выбросили! Она не в себе была, умирала, не жила, а мы отделались от нее! И ни разу, ни разу не спросили, как она там живет!