Безумно холодный - Тара Янцзен

И вот он дожил до конца августа, одинокий и озабоченный, к тому же еще и с эго, раздавленным байкерской цыпочкой в гадах. Вероятно, в этом была какая-то особая справедливость, но, будь он проклят, он ее разглядеть не мог.

— Псссс, Крид, — раздалось справа из переулка.

Псссс? Проклятье. Обернувшись, он сперва ничего не увидел. Потом от стены отделилась тень, помятая, грязная тень, от которой несло спиртом и раскаленным летним мусором.

— Да, Крид. Давненько не виделись, — протянул хриплый голос. То был парень — старик, очень грязный и в стельку пьяный. — Только услышал, что ты вернулся. Помнишь меня, так ведь? Рей, Рей Карпер.

— Конечно, Рей, помню. Как дела? — Казалось, сейчас не лучшее время и не лучшее место признаваться в том, что он не Крид Ривера.

— Да не особо. Думаю, я подыхаю. — Старик рассмеялся, потом закашлялся, потом икнул, потом икнул еще сильнее. — Хреновы доктора. Ни хера не знают. Я им сказал, что со мной не так. У меня рак локтя, но они ни хрена не собираются с этим делать.

— Рак локтя, приятель, это тяжко. — Вонь была практически невыносима, но Трэвис не сдвинулся с места, не послал парня куда подальше и не ушел. Он глядел улицу, чтобы убедиться в отсутствии хулиганов, впрочем, у него было такое чувство, что в этой части города никто бы не рискнул поднять руку на Крида Риверу.

— Да, я едва могу двигать своей долбанной рукой.

— Держи. — Он вынул двадцатку из кармана и протянул старику. — Отдай им и скажи, чтобы лечили тебя получше.

Рей убрал двадцатку и снова рассмеялся, что вызвало новый приступ икоты. Справившись с ним, он хмыкнул.

— Ага, я передам им, Крид. Скажу, что ты надерешь им задницы, если они не подлатают мой локоть.

— Так и сделай, Рей. — Он повернулся, чтобы уйти, но старик остановил его, схватив за руку.

— Погоди минуту, у меня есть кое-что для тебя, кое-что важное. — Он начал капаться карманах своей куртки. — Я слышал, что Супермен искал меня, а добро все еще здесь.

Снова Супермен, подумал Трэвис. Разносторонний мужик, этот Супермен.

— Впрочем, тебе повезло, что ты поймал меня. Я думал двинуть на юг, может, во Флориду. — Рей продолжал хлопать себя по карманам, пока не вытащил толстый грязный конверт. — Да. Вот он. Я хранил его все эти годы, хранил все. Посмотрите на это вместе с Суперменом, посмотрите, был ли я прав. — Он сунул конверт в руки Трэвису. — Гребаные копы еще хуже, чем гребаные доктора. Ты же знаешь, я пытался рассказать им, пытался все им рассказать, но они не хотели слышать старика Рея.

— Спасибо, Рей, — сказал Трэвис, забирая конверт. Он понятия не имел, о чем говорил этот старик.

— Бедная маленькая шлюшка не должна была так умереть. Парни обошлись с ней слишком жестко. Я все сидел той ночью, но никто не слушал старого Рея.

Трэвис замер на месте, почувствовав, как кровь заледенела в жилах. О черт.

— Кто, Рей?

— Джейн. Они звали ее Джейн Доу, но имя ей было Дебби Голд. По крайней мере, так она сама называла себя. Она думала, что имя «Голд» принесет ей больше денег, но оно лишь свело ее в могилу.

— Ты знаешь, где она сейчас? — Боже правый.

— Под землей, мой мальчик. Она пробыла там все тринадцать лет, она, мальчишка Трейнор и Потерянный Гарольд. Их убрали одни и те же резвые ребята, за исключением разве что Гарольда. На его счет я никогда не был уверен, но, похоже, один из них снова вернулся в ту ночь в Ботаническом саду. Просто посмотри это и поймешь, был ли я прав, вот и все, — бормотал Рей и, покачиваясь, побрел обратно в переулок. — Просто посмотри.

Трэвис сильнее сжал конверт, наблюдая за исчезающем во тьме стариком. Когда Рей скрылся, он побежал к машине, потом все же перешел на шаг, мечтая, чтобы здесь оказался настоящий Крид Ривера и забрал свой чертов конверт.

Через пару минут он вернулся в переулок, где бросил свой Джип. Скользнув на сидение, он полез в бардачок за фонариком. Лампочка в салоне не работала. Проклятье, половина его Джипа не работала.

Он разорвал конверт, действуя осторожно, чтобы не повредить содержимое. Внутри лежали вырезки из газет. Одна из них была совсем новой — из утренней газеты со статьей о взрыве фейерверков в Ботаническом саду, остальные — старые, тринадцатилетней давности, датированные одним и тем же летом: какой-то алкаш откинул коньки на Центральной станции, смерть Джейн Доу, которые вытащили из реки в июне и арест Кристина Хокинса за убийство Джонатана Трейнора III в июле. Только одно имя бросилось ему в глаза — оно было единственным, которое он знал: Катя Деккер. Оно мелькало во всех статьях, в половине из них — в заголовках.

Она тоже была в Ботаническом саду прошлой ночью, представляла картину из «Тусси». Он понятия не имел, кто такой Супермен, но он был явно связан с Катей Деккер — и, судя по всему, в основе этой связи лежало убийство.

Он не мог даже представить, что делать с конвертом Рея Купера — но кто-то, кто знал Катю Деккер куда лучше, сообразил бы. Он взглянул на здание, где находилась галерея, и увидел в окнах свет.

Алекс Чэнг, решил он. Вот, кому нужен этот конверт.

ГЛАВА 21

КАТИНО ПРОБУЖДЕНИЕ от ласковой неги сна было медленным и превратилось в ленивое скольжение сознания от одной приятной мысли к другой. Ее расслабленное тело было переполнено комфортным ощущением покоя и благополучия. Прошло очень много времени с тех пор, как она в последний раз просыпалась с таким же прекрасным ощущением гармонии в мире.

Вероятно, ей стоит чаще пить перед сном двойной шоколадный латте. Она всегда опасалась, что кофеин не даст ей уснуть, но, может, тройная порция взбитых сливок…

Ее глаза распахнулись, когда мозг пронзила неожиданная вспышка реальности, каждая клеточка тела проснулась, когда действительность обрушилась на нее с поразительной ясностью. Это не взбитые сливки в латте выкрутили ее до состояния полнейшего изнеможения, а потом высушили насухо. Это был Хокинс. Кристиан Хокинс.

О Господи, что же она натворила?

Или скорее: чего она не натворила?

Очень осторожно, задержав дыхание, она скосила глаза направо.

В самом деле, что она натворила и не натворила?

Как вопрос эти слова лежали за гранью разумного. Что она натворила было так же очевидно, как и шесть футов совершеннейшей наготы, совершеннейшей мужественности, татуированного изящества, лежащего рядом с ней; так же очевидно, как и жар, исходивший от него и согревавший ее этим серым, дождливым утром.

Именно таким она его и помнила. Он всегда был горячим. Даже тем далеким летом она любила лежать рядом с ним, ощущая тепло и силу, которые так естественно излучало его тело, ощущая скрытую энергию его мускулистых объятий. Он был самым красивым мальчиком из всех, кого она видела.

А теперь он стал самым красивым мужчиной. Даже Никки МакКинни не смогла бы улучшить его красоту. Суровые линии его лица разгладились во сне и тусклом свете утра. Его волосы были густыми и шелковистыми, цветом полночи контрастируя с подушкой. Скулы потемнели от щетины.

Простыни съехали вниз по его бедрам, открывая почти всю татуировку, а она — она взглянула на себя — была абсолютно голой.

Румянец разлился по ее телу. Она почувствовала, как он раскрашивает ее щеки и ползет вниз по коленям к пальцам ног. Ее одежда потерялась где-то в машине, задолго до того, как они добрались до постели. Насколько она помнила, она надела его рубашку, чтобы добраться до лофта — и, может быть, всего этого и невозможно было избежать.

Существовала причина, по которой они были неразрывны все эти годы. Это было больше, чем секс, хотя эта штука, похожая на медленную смерть от нескончаемого оргазма, которую они переживали, была сильной мотивацией, чтобы остаться — навсегда. Но она влюбилась в него с первого взгляда, еще когда о сексе даже речи не шло. Она так быстро убегала от Джонатана и других парней, бежала из последних сил, напуганная до смерти. Она ничего не слышала — так сильно стучало ее сердце — но видела, как машина появилась словно ниоткуда, сопровождаемая огромным облаком дыма, заполнившим переулок. А потом она увидела его, выходящего из дыма, словно ангела, темного ангела, и в тот же момент поняла: что бы не произошло дальше, это будет не та жестокость, которой она так боялась. Она знала, что он не позволит другим парням причинить ей боль.

Он поймал ее в объятья, и в ту секунду, когда он посмотрел на нее и она увидела его лицо, она влюбилась.

Она позволила взгляду скользить по его телу, пока гадала, что же ей делать теперь. Обычно она убегала, так она поступала на протяжении тринадцати лет, и это по-прежнему казалось единственным логичным ответом, но по какой-то причине она больше не хотела убегать. Столько лет беготни, и она все равно оказалась там, где начинала — так, может, на этот раз стоит подумать.