Факел в ночи - Саба Тахир

Авитас нахмурился:

– По большей части, это книжники, а Комендант их всех либо казнила, либо упекла в рабство. Но я знаю нескольких человек. Что вы надумали?

– Мне надо передать сообщение, – произнесла я осторожно. Авитас не знал, что Кухарка помогла мне, иначе он бы отправился прямиком к Коменданту с такой информацией. – Певунья ищет пищу, – наконец сказала я.

– Певунья ищет пищу, – повторил Авитас. – Так?

Кухарка выглядела слегка чокнутой, но, надеюсь, она все поймет.

– Именно. Передайте это как можно большему количеству народа, и побыстрее, – произнесла я. Авитас посмотрел на меня с недоумением. – Разве я не сказала, что надо быстрее?

На его лицо легла хмурая тень. Затем он вышел.

Как только он ушел, я взяла сообщение Декса. Харпер не прочел его. Почему? Я никогда не чувствовала в нем злобы, это правда. Я вообще никогда и ничего в нем не чувствовала. А с тех пор как покинули земли кочевников, он казался… не то чтобы дружелюбным, но не таким бесчувственным. Какую игру он затеял, хотелось бы мне знать.

Я убрала письмо Декса и рухнула на койку прямо в обуви. Пройдет несколько часов, пока Авитас распространит мое сообщение. Потом еще несколько часов, пока Кухарка его услышит – если она вообще его услышит. Я это понимала и все равно подскакивала при каждом звуке, ожидая, что старуха возникнет внезапно, как призрак. В конце концов я уселась за стол и принялась читать документы прежнего Кровавого Сорокопута – сведения, которые он собирал о самых высокопоставленных людях Империи.

Одни отчеты были весьма откровенны. Другие – не настолько. Я, например, не знала, что клан Кассиа замял дело об убийстве слуги-плебея в их доме. Или что Мать клана Орелиа имела четырех любовников, причем все они – Отцы знаменитых патрицианских домов.

Старый Сорокопут держал у себя и дела своих гвардейцев. Заметив дело Авитаса, я потянулась к нему прежде, чем успела подумать дважды. Оно оказалось тощим, как и сам Харпер – всего один листок.

«Авитас Харпер: плебей.

Отец: боевой центурион Ариус Харпер (плебей). Убит на службе в возрасте двадцати восьми лет. На момент его смерти Авитасу было четыре года. Оставался в Джелуме с матерью Ринацией Харпер (плебейка), пока не был отобран в Блэклиф».

Джелум – город к западу от Антиума, в глубине Невеннской тундры. Одним словом, у черта на рогах.

«Мать: Ринация Харпер. Умерла в тридцать два года. На момент ее смерти Авитасу было десять. Впоследствии школьные каникулы проводил у родителей отца. Четыре года отучился под руководством Коменданта Горацио Лорентиуса. Дальнейшее обучение в Блэклифе продолжил при Керис Витуриа. В первые годы учебы показал большой потенциал. При Керис Витуриа числился в середнячках. Многие источники отмечают интерес Витуриа к Харперу с раннего возраста».

Я перевернула лист, но больше ничего не было.

Спустя несколько часов, как раз перед рассветом, я резко проснулась от скребущего шума. Я так и уснула, сидя за столом. Сжав в руке кинжал, я осмотрела комнату.

В окне маячила фигура в капюшоне. Глаза ее блестели ярко, как сапфиры. Я расправила плечи, вскинула кинжал. Губы, изуродованные шрамами, изогнулись в неприятной ухмылке.

– Это окно расположено в тридцати футах над землей, и я заперла его, – произнесла я. Маска, конечно, мог бы проникнуть. Но старуха-книжница?

Она пропустила мимо ушей мой недосказанный вопрос.

– Ты должна была бы уже найти его к этому времени, – заметила она. – Или, может, ты сама не желаешь его находить.

– Он, черт возьми, маска, – сказала я. – Он обучен избавляться от хвоста и запутывать следы. Мне надо, чтобы ты рассказала про девушку.

– Забудь про девушку, – прорычала старуха, тяжело впрыгнув в комнату. – Найди его. Ты должна была сделать это еще несколько недель назад и вернуться сюда, чтобы следить за ней. Или ты слишком глупа и не понимаешь, что эта сука из Блэклифа кое-что затевает? И на этот раз нечто действительно большое, девочка. Побольше, чем ее охота на Таиуса.

– Комендант? – фыркнула я. – Охотилась за Императором?

– Неужто ты думаешь, что ополченцы сами до этого додумались?

– Они действовали с ней заодно?

– Они не знают, что это она, откуда им? – Насмешка в голосе Кухарки резанула остро, точно клинок. – Скажи мне, зачем ты спрашивала о девушке?

– Элиас принимает странные решения, и я предполагаю только одно: она…

– Ты не о ней хочешь узнать, – произнесла Кухарка с облегчением. – Ты просто хочешь знать, куда едет он.

– Да, но…

– Я могу сказать тебе, куда он едет. За определенную плату.

Я подняла клинок.

– А как насчет такой вот сделки: ты говоришь мне, что знаешь, а я не вспарываю тебе брюхо?

Кухарка зашлась резким кашлем, я даже подумала, что с ней случился приступ, пока не поняла, что она так смеется.

– Кое-кто тебя уже опередил. – Она подняла рубашку. На теле, изуродованном давними пытками, гнила огромная рана. В нос ударил острый запах.

– Дерьмо.

– Определенно им и пахнет, правда? Получила эту рану от старого приятеля, как раз перед тем, как его убить. Совсем ею не занималась. Вылечи меня, маленькая певунья, и я расскажу тебе все, что ты хочешь знать.

– Когда это случилось?

– Ты хочешь поймать Элиаса до того, как казнят твоих сестер, или тебе хочется послушать сказку на ночь? Торопись. Солнце почти встало.

– Я никого не лечила после Лайи, – сказала я. – Я не знаю, как…

– Значит, я зря теряю время. – В один шаг она оказалась у окна и кряхтя влезла на подоконник.

Я шагнула к старухе и поймала ее за плечо. Та медленно спустилась назад.

– Все свое оружие клади на стол, – велела я. – И не смей ничего скрывать, потому что я буду искать тебя.

Она повиновалась. Убедившись, что у старухи больше нет никаких сюрпризов, я взяла ее за руку. Кухарка ее отдернула.

– Я должна тебя касаться, чокнутая ведьма, иначе не сработает, – сказала я.

Она искривила губы, издав рык, и неохотно протянула руку. К моему удивлению, рука ее дрожала.

– Это будет не так уж больно. – Мой голос прозвучал добрее, чем я ожидала. Проклятье, почему я ее успокаиваю? Она – убийца и шантажистка. Я крепко сжала ее ладонь и закрыла глаза.

Глубоко внутри клубился страх. Я одновременно хотела и не хотела, чтобы это сработало. То же чувство охватывало меня, когда я лечила Лайю. Сейчас, увидев рану и выслушав просьбу Кухарки вылечить ее, я сама ощущала эту потребность, точно тик, остановить который мне не под силу. Всем телом я чувствовала к этому непреодолимую тягу, что напугало меня. Это не я. Ничего такого я никогда не хотела, не развивала в себе. Я хотела бы отринуть этот дар.

Но ты не можешь. Если хочешь найти Элиаса.

До моих ушей донесся странный гул. Гудела я сама. Не знаю, когда это началось.

Я посмотрела в глаза Кухарке и словно нырнула в темную синеву. Я должна понять ее сущность, добраться до самой сердцевины, если желаю исцелить кости, кожу и плоть.

В Элиасе я чувствовала серебро, всплеск адреналина под холодной, ясной зарей. Лайя была другой. Она заставляла меня думать о печали и золотисто-зеленой нежности.

Но Кухарка… внутри у нее как будто скользили угри. Я отпрянула от них. Но в глубине, под клубящейся чернотой, я уловила проблеск того, кем она была раньше, и извлекла на поверхность. Мое гудение вдруг стало неблагозвучным. То хорошее оказалось памятью. Сейчас вместо сердца в ней жил клубок угрей, корчащихся в безумной жажде мести.

Я изменила мелодию, чтобы зацепиться за этот проблеск в ее душе, и дверь открылась. Я вошла, ступая по длинному коридору, который показался мне до странного знакомым. Пол втягивал мои ноги. Я посмотрела вниз, думая, что меня обвили щупальца кальмара, но увидела лишь темноту.

Я не могла петь о тайнах старухи вслух, поэтому мысленно выкрикивала эти слова, глядя в ее глаза. К чести Кухарки, она не отвела взгляд. Когда началось исцеление, когда я ухватила ее сущность и начала изгонять болезнь из тела, она даже не дернулась.

В боку у меня росла боль. Кровь просочилась сквозь униформу. Я не обращала внимания, пока не задохнулась, и тогда наконец заставила себя отпустить Кухарку. Рана, которую я забрала у старухи, была гораздо меньше и не так запущена, но все же болела адски.

Кухарка осмотрела себя. Ее рана пока еще немного кровоточила, но от недавнего воспаления остался лишь запах смерти.

– Ухаживай за ней, – выдохнула я. – Раз уж ты смогла забраться в мою комнату, то сможешь украсть травы, чтобы сделать припарку.

Она снова взглянула на рану, затем на меня.

– У девочки есть брат, связанный с… с Ополчением. – Она запнулась на миг, затем продолжила: – Меченосцы отправили его в Кауф несколько месяцев назад. Она пытается вызволить его. Твой парень ей помогает.

«Он не мой парень», – была первая мысль.

«Он сошел с ума», – вторая.

Меченосец, маринец или кочевник, отправленный в Кауф, имел шанс в конце концов вернуться. Но вернуться измученным, смиренным, не смея ни слова сказать против Империи. Книжникам же оттуда выхода нет, если только в могилу.