Танатонавты - Бернард Вербер

Его ученики засмеялись. По всему было видно, что они обожали учителя и его шутки. Меня же такой юмор несколько озадачил. Люди, страдающие слепотой, считаются угрюмыми и нелюдимыми, а вовсе не весельчаками и шутниками. Кроме того, здесь мы имеем место с религиозным деятелем и ученым-эрудитом, что по определению означает: сверхсерьезный человек.

Рауль недоверчиво помахал руками в нескольких сантиметрах от его носа. Мейер выразил бесстрастный протест:

— Прекратите устраивать сквозняк. Хотите, чтобы я простудился?

— Вы правда ничего не видите?

— Да, не вижу, но я не жалуюсь. Я мог бы и глухим быть. Вот это уже действительно грустно.

Его ученики были на седьмом небе. Он добавил, на этот раз более серьезно:

— Знаете, интересной информации в звуках содержится больше, чем в изображениях. Перед тем как стать слепым и раввином, я работал хореографом и с давних пор люблю играть на фортепиано. Как раз фуга Баха и натолкнула меня на мысль сплести эктоплазменные пуповины.

Раввин без посторонней помощи подошел к роялю, пододвинул табурет и сел. Квазиматематическая музыка, раздававшаяся под стеклянным куполом пентхауса, очаровывала буйные заросли тропических растений.

— Послушайте вот этот пассаж. Слышите два голоса?

Я закрыл глаза, чтобы лучше понять, о чем он говорит. Действительно, сосредоточившись, я различил два голоса, наложенных один на другой. Мейер пояснил:

— Бах был гением сплетения. Соединяя два голоса, он создавал иллюзию присутствия третьего голоса, несуществующего, который, пожалуй, более богат, чем два исходных по отдельности. Эта техника подходит ко всему: к музыке, литературе, живописи и кто знает, к чему еще. Так что держите глаза закрытыми.

Я подумал об открытии, позволившем моей эктоплазме выйти наружу. Глаза часто мешают видеть. Погруженный в темноту, я лучше понимал слова раввина. Он извлекал ноты из рояля. Два голоса сосуществовали вместе, но то, что я слышал, не походило ни на один из них. До сих пор музыка для меня была лишь фоном существования, иногда приятным, иногда раздражающим. Внезапно узнать ее как чистую науку было откровением. Раньше я только слышал, теперь мне предстояло научиться слушать.

Не переставая играть, Фредди Мейер рассмеялся:

— Извините, просто когда я счастлив, то не могу удержаться от смеха.

Амандина поставила на крышку рояля «Кровавую Мэри». Раввин прервался, чтобы выпить коктейль. Мы смотрели на него с таким же восхищением, что и его ученики. А затем он рассказал нам о своем путешествии.

За Мохом-3 простирается чрезвычайно широкая и перенаселенная зона. Громадная цилиндрическая равнина просто забита эктоплазмами с оборванными пуповинами. Там пребывают миллиарды усопших, пересекающих эту оранжевую прерию. Словно длинная река, они медленно перемещаются вдаль. Они уже больше не летают, а идут пешком. В центре потока покойники сжаты в плотную толпу. Ближе к краям они продвигаются чуть быстрее. Здесь образуются и распадаются разные группы, где они обсуждают между собой прошлую жизнь. Ученые спорят о правах первенства на свои изобретения. Актрисы пререкаются, кто лучше сыграл ту или иную роль. Писатели безжалостно критикуют произведения друг друга. Но большинство мертвых довольствуются тихим продвижением вперед. Кое-кто из них выглядит так, словно стоит в этой очереди уже вечность. Ну и разумеется, как и во всякой прочей толпе, находятся те, кто норовит пролезть вперед, расталкивая соседей локтями!

Вот как! За третьей коматозной стеной стоит гигантская очередь. А что, если покойников подвергают испытанию временем? Или же хотят научить их терпению? Они двигаются очень медленно. Просто стоят и ничего не делают. Просто ждут.

— Испытание временем… Может быть, это и есть ад, — сказал я.

— Во всяком случае, не для нас. Не для танатонавтов. Мы можем пролететь над головами миллиардов покойников, набившихся в этот оранжевый цилиндр. Кстати, страна эта очень красивая, немного напоминает то, что мне рассказывали о снимках с Марса. Вокруг главной реки мертвецов откосы и склоны, а вдали — свет, словно сказочное, притягивающее к себе солнце, туда впадает поток усопших… Я не осмелился зайти слишком далеко на эту четвертую территорию. Боялся застрять во времени, пока мои несчастные друзья-раввины ждут меня в… красном коридоре наслаждений.

Фредди Мейер рассказывал, Рауль записывал его слова в тетрадь.

— Ребе, пожалуйста, опишите эту зону подробнее.

— Чем дальше, тем становится жарче и тем быстрее вращаются стенки цилиндра. Мне казалось, что я очутился внутри вращающейся мельницы и там, в глубине, меня сотрет в порошок. Это ощущение скорости совершенно не соответствовало терпеливости и медлительности, которыми отличались местные души. А у меня эти стремительно вращавшиеся стенки вызывали желание мчаться вперед как можно быстрее!

— Это из-за центробежных сил черной звезды, — высказалась Роза.

Амандина вмешалась:

— Ваша эктоплазма действительно ощущала тепло и скорость?

— Да, мадемуазель, именно так. Мы от этого не страдаем, но все равно чувствуем.

Раввин поднялся, потом надел ермолку и снова стал похож на младенца. Он прикасался к предметам вокруг себя, словно это были игрушки. Он почувствовал — и, конечно, сильнее, чем я, — нотки обольщения в голосе Амандины, но это его не шокировало. Маленький иудей улыбался весело, как большой Будда.

— На вас не очень сильное впечатление произвел вид всех этих мертвецов?

— После первых двух-трех миллиардов как-то привыкаешь, — рассудительно сказал он.

Рауль взялся за карту. Он с удовольствием стер слова «Терра инкогнита», переместив их в другое место, и потом нанес сведения, полученные от раввина Мейера.

Координаты: К+27.

Цвет: оранжевый.

Ощущения: борьба со временем, комната ожидания, вращающееся «небо», огромная равнина. Зона воздушных потоков, влекущего ветра. Миллиарды мертвых продвигаются колонной, образуя гигантскую реку серого цвета (это естественно, таков цвет эктоплазмы). Столкновение со временем. Воспитание чувства терпения. Можно встретиться со знаменитыми покойниками.

— Ребе, вам удалось что-нибудь «воспринять» в глубине коридора? — спросила Амандина.

— Пожалуйста, зовите меня Фредди. И не бойтесь говорить слово «увидеть». Пока я эктоплазма, у меня стопроцентное зрение. Покинув тело, уже не страдаешь от каких-либо недостатков. И наконец, ответ на ваш вопрос. Да, в глубине, прямо на расстоянии нескольких сот метров, есть еще одна стена. Мох-4.

— Она уже, чем Мох-3? — задал вопрос Рауль.

— Немного уже. Мох-4 примерно в три четверти диаметра Моха-3.

Рауль делал пометки.

— Получается, кривизна воронки тангенциальна. Чем дальше вглубь, тем больше воронка начинает напоминать просто трубу. И еще один вопрос, ребе…

— Зовите меня Фредди.

— Отлично. Итак, Фредди, скажите, вы не видели там в очереди мужчину лет сорока, лохматого, в очках? Он такой же неуклюжий, как я, и все время держит руки в карманах?

На этот раз Фредди не рассмеялся.

— Это ваш родственник?

— Отец, — пробормотал Рауль, так тихо, что мы едва расслышали. — Вот уже почти тридцать лет, как он умер.

— Тридцать лет… — вздохнул Фредди. — Мне кажется, вы не очень хорошо поняли мои слова. В этой очереди стоят миллиарды покойников. Разве я мог рассмотреть их всех? Как я мог бы увидеть вашего отца в этой чудовищной процессии?

— Да, верно, — покраснел Рауль. — Я задал глупый вопрос. Но мой отец умер так быстро, а я был так молод… Он ушел и унес свою тайну.

— А что, если эта тайна досталась вам в наследство? — сказал раввин. — Покинув вас в сомнениях, он завещал вам ту движущую силу, что привела ко всем вашим действиям.

— Вы правда так думаете?

Фредди рассмеялся:

— Кто знает? Временами мне хочется соединить психоанализ и каббалу! Они нередко соприкасаются. Вы знаете об этом лучше меня.

Рауль вздохнул:

— Мне нужно задать ему столько вопросов… У него первого родилась идея танатонавтики.

Ученики рассеяли возникшее было ощущение неловкости, попросив показать наш танатодром. Они с уважением разглядывали нашу материальную часть с маршевыми танатонавтическими двигателями. Сами они довольствовались медитацией и варевом из горьких корней. Мы показали им, как определить точный момент расстыковки с телесной оболочкой, пользуясь приемником волн церебрального гамма-ритма, как мы программируем посадку посредством нашей электронной системы, одновременно с этим обеспечивая нормы полетной техники безопасности.

Их охватило страстное возбуждение.