Избранное - Александр Оленич-Гнененко

Я соскочил с подводы и подошел к бричке.

— Если артиллерия не хочет узнавать знакомых, так кавалерия спешится. Здравствуйте, Яков Лукьянович!

Пожилой мужчина секунду смущенно смотрел на меня и вдруг широко улыбнулся:

— Вот она, какая кавалерия! То-то, будто я уже видел вас, — и он назвал меня по имени.

— Как живете, Яков Лукьянович?

— Четыре года был на фронте… Три раза ранен… Теперь вернулся, и снова за дело. По прежней своей специальности: дрань заготовляю для леспромартели. Да мы еще об этом потолкуем. Обязательно будете ночевать у меня.

— А как Григорий Иванович Бессонный?

— Я его только что оставил на Лагерной. Сообща заготовляем дрань. Теперь он совсем старичок. Живет у себя дома, в Хамышках.

Оставив рюкзак в доме заповедника, я иду с Яковом Лукьяновичем на самый край села. Бородавкин, прихрамывая, ведет меня через выгон и заросли молодняка. За ними, у опушки леса, стоит потемневший бревенчатый дом. Здесь выросло два или три поколения хамышинских старожилов Бородавкиных.

По обычаю вымыв руки в сенях, заходим в горницу. Яков Лукьянович знакомит меня со старшим сыном Николаем, веселым темноволосым юношей в голубой майке, под которой пружинят упругие мускулы спортсмена, и тестем — Сергеем Тихоновичем Дубовски́м.

Сергей Тихонович — высокий широкоплечий человек лет шестидесяти — шестидесяти пяти. Несмотря на возраст и полноту, он сохранил могучее природное здоровье. На нем тоже майка-безрукавка, плотно облегающая грудь и обнажающая сильную загорелую шею. Его лицо и голова начисто, до блеска, выбриты.

Дубовско́й — примечательный человек. В 1920 году он был организатором и командиром краснопартизанского отряда в Алексеевском (так назывались тогда Хамышки). Алаксеевское попало в белое окружение. Белогвардейский генерал Эрдели, разъяренный неудачными штурмами, которые отбивались алексеевцами раз за разом, засылал свирепые листовки: приказывал немедленно сложить оружие, или все село будет сожжено дотла, а жители от мала до велика перевешаны.

Но лесорубы, охотники, дранщики держались крепко и выстояли до конца. Прошедшие через белое кольцо алекееевские партизаны связались с нашими частями на Черноморском побережье. Красная Армия неожиданно ударила на белых с тыла, разгромив их, разметав остатки белых банд по лесам и горам, и тяжкая многодневная осада кончилась. После того алексеевцы помогали Красной Армии хлебом, одеждой, бельем, и помощь эта была такой сердечней и всенародной, что командование отметило ее особой благодарностью.

Сергей Тихонович интересен и другим: он настоящий поэт-сказитель. Его сказы рифмованные.

Вот сейчас, стоя у распахнутого настежь окна и устремив взгляд на синеву гор, лесов и неба, он наизусть читает мне сложенные им стихи-сказы о защите Алексеевского, об отважном промысле лесорубов.

В сказах его, как живые, встают лесорубы и дранщики. Видишь, как с топором за поясом, пилой и котомкой за плечами взбираются они, цепляясь за камни и корни, на отвесные стены речных ущелий. Валят с опасностью для жизни столетние деревья, очищают их от коры и ветвей. С гулом сталкивают оголенные, сочащиеся смолой и соками, скользкие, толстые стволы-кряжи по отполированным постоянным трением деревянным желобам в кипящую горную реку. По пояс, а то и по грудь в ледяной бурной воде пропускают кряжи через камни и мели в быстрину. Или разделывают их, скатив с крутизны на пологое место, распиливают на большие чурки и щепят на сотни и тысячи тонких размеренных дощечек — дрань.

Эта работа требует острого глаза, сметки, молниеносной быстроты и в то же время мужественного спокойствия. Она выковывает богатырей даже из неказистых с виду и щуплых людей. И здешние люди любят свой нелегкий и опасный труд и привержены к нему потомственно.

…Род потомственных хамышинских дранщиков, лесорубов-и охотников Бородавкиных честно и хорошо сражался за родину в Отечественной войне.

В первые дни окружения Гузерипля гитлеровцами сын Якова Лукьяновича Николай Бородавкин вместе с дедом своим Сергеем Тихоновичем охранял стадо зубро-бизонов на Темной. Он с дедом косил и копнил сено на зиму, а когда налетали немецкие самолеты, Николай угонял зубро-бизонов из-под бомбежки в горы. Потом Николая призвали в Красную Армию одновременно с младшим братом Игорем.

На сборном пункте мобилизованных разбивали для отправки в части Николай и Игорь обратились к военкому:

— Просим нас, как родных братьев, по приказу товарища Сталина, отправить в одну часть.

Военком удовлетворил их просьбу. Они попали в связь минометного полка. Оба брата воевали вместе и в одно время стали сержантами.

В тяжелом бою в районе хребта Индюк была прервана связь. Братья вызвались найти и исправить повреждение. Немцы засыпали линию минами. Кругом дыбился снег, смешанный с черной землей; воя, летели мины, свистели осколки. Николай нашел одно повреждение, а дальше Игорь обнаружил другое: большой кусок провода, словно кем-то вырезанный из линии, лежал на снегу. Николай начал соединять концы разрыва. В это время пуля впилась ему в плечо, рука повисла. Тогда он, сжав один конец провода зубами, здоровой рукой произвел соединение. Тут он был вторично ранен осколком мины.

Догонять брага не было сил. Раненая рука, как непомерная тяжесть, тянула книзу. Николай по вершине хребта, глубоким снегом дошел до спуска. Но как сойти в казавшееся бездонным ущелье по отвесному, присыпанному ненадежным снегом склону? И Николай вспомнил, как зимой в детских играх, а потам на охоте он съезжал с горы. Наломав пихтовых веток, сел на них, поджав ноги, и оттолкнулся. Направляя движение здоровой рукой, он, пыля снегом, скатился к подножью хребта. Потом эвакогоспиталь, лечение в далекой Сибири и инвалидность.

Так братья расстались.

Яков Лукьянович в это время тоже был на фронте, старшиной в одном из полков гвардейской дивизии.

Из письма Игоря он узнал о ранении Николая и заявил командованию о своем желаний заменить выбывшего сына. Командир полка не хотел отпускать хорошего разведчика и затягивал разрешение вопроса.

Вскоре в полк приехал командир дивизии генерал-майор.

Яков Лукьянович подошел к нему по уставу, чеканя шаг, и приложил руку к пилотке:

— Товарищ генерал-майор, разрешите обратиться.

— Разрешаю обратиться, товарищ старшина.

— Товарищ генерал-майор! Прошу перевести меня в часть, в которой воевали мои два сына. Один тяжело ранен, хочу его заменить.

— Похвальное намерение. Разрешаю. Как ваша фамилия, какая часть?

Яков Лукьянович назвал.

— Товарищ подполковник, — обернулся генерал к командиру полка, — приказываю: перевести старшину Бородавкина в минометный полк. Документы выписать немедленно.

До самого дня победы Яков Лукьянович воевал вместе с сыном Игорем. Вместе с ним гнал врага с родной земли за государственную границу. Младший сын, Игорь, сейчас курсант артиллерийского училища в Ростове-на-Дону.

Прощаясь со мной, Яков Лукьянович говорит, улыбаясь глазами и чуть запинаясь.

— Увидите Игоря — передавайте привет. Пусть крепко берется за офицерское учение, чтобы Красная Армия была еще сильнее. А мы тут своими кряжами и дранью подкрепление строителям дадим. Теперь наша дрань тоже немалое дело: пойдет на крыши в села, колхозы… Всем родом воевали, всем родом будем и строить!

Через Белореченский перевал

Со времени моей последней поездки в Кавказский заповедник прошло два года. Как там сейчас? Чем живут и дышат его работники, как он восстанавливается и растет в послевоенную сталинскую пятилетку?

И вот я опять в пути. В семь часов утра пассажирский самолет, стремительно пробежав по широкой ровной площадке, отрывается от накренившейся на миг земли и уносит нас в безоблачное небо. За чертой города, внизу, под нами, блеснул стальной широкий меч Дона.

Дальше стелются степи Донщины, без края и границы, все расчерченные, как огромная карта, на прямоугольники колхозных и совхозных полей. Хлеба уже убраны, и прямоугольники, окрашенные в нежные зеленоватые и серебристо-серые тона испещрены вдоль и поперек вытянутым в нитку светлым пунктиром. На обоих концах прямоугольников тонкой спиралью узорятся закругления борозд, оставленных трактором на поворотах при пахоте.

От встречных скирд и построек (их видно сверху только в два измерения) в неоглядной степи ложатся густые черные тени. Пейзаж внизу кажется как будто двойным: плоские прямоугольники и квадраты построек, плоские, круглые и овальные зеленые пятна деревьев и черные их отражения, по которым только и можно судить, что их оригиналы — дома и деревья.