Избранное - Александр Оленич-Гнененко

В заповеднике появились новые виды животных.

В 1948 году в Загедане, на границе Восточного отдела Кавказского заповедника, лесником была убита белка, проникшая сюда из соседней Теберды. Зимняя пепельно-серая шкурка ее хранится у нас в научном отделе. Сотрудник заповедника Таширев видел летом того же года, в районе Хаджоха, белку, раздавленную колесом автомашины. Можно предполагать, что белки прошли уже всю территорию заповедника, хотя и встречаются пока единицами.

Восемнадцатого августа этого же года начальник охраны Малашенко и старший наблюдатель Кишинского кордона Шеховцев, идя по берегу Киши, увидели метрах в двухстах выше кордона, на речке Беланке, впадающей в Кишу, енотовидную собаку. Енот ловил рыбу. Бывшие с Шеховцевым подростки побежали за енотом, настигли его и принесли начальнику охраны. Это, видимо, был старый енот, тяжелый на ноги, невысокий, с выпяченным животом, с длинной шерстью темнобурого цвета, и хвостом, как у волка. Малашенко снова выпустил его в лес. Несомненно, этот зверь проник сюда также из района Теберды. Как и белка, он прошел от Восточного до крайней точки Северного отдела, то есть через весь Кавказский заповедник.

Так за последние восемь лет к фауне заповедника добавилось четыре новых вида: зубро-бизон, зубр и уссурийская енотовидная собака и алтайская белка, выпущенные и очень размножившиеся в Тебердинском заповеднике до войны. Успешная акклиматизация и быстрое распространение этих животных говорит о громадной роли человека в направленном изменении природы.

Наблюдатель Гузарипльского кордона Алексей Федотович Циркунов подтверждает появление в Кавказском заповеднике также барса. Осенью 1947 года Циркунов слышал его рев на горе Джуге.

…Сеется мелкий дождь. Вскоре он зачастил, и мы надели плащи. Заповедник обязательно встречает меня дождем!

Сквозь дождевую сетку синеют ущелья, встают все выше зелено-коричневые хребты. Дождь прекращается, и миллионы сверкающих капель дрожат на хвое и листве столетних деревьев. Гремит, роя каменные теснины, река Белая. Грохот ее кажется весенним громом и воздух влажен и свеж, как весной.

Мы проезжаем мимо кордона Лагерная. Рядом с пепелищем прежнего дома наблюдателей, сожженного фашистами, возвышается срубленный из еще белых, слезящихся смолой стволов новый просторный дом. Раны войны залечиваются. Большинство кордонов, превращенных в черные головни и золу, уже отстроено. Через Белую, Кишу и другие реки переброшены новые мосты. Расчищены подорванные, минированные, перекрытые завалами и ставшие непроходимыми горные тропы. С календаря слетают осенние листки, но в жизни заповедника сейчас весна, возрождение освобожденной природы и творческого труда.

Над горами, обступившими Гузерипль, клубятся тучи. Колеса простучали по новым мостам через Белую и Малчепу. Мелькнула справа, под крутым берегом Малчепы, белая бревенчатая башня только что построенной гидроэлектростанции, за ней — также свежеструганная, дощатая, разбитая упорами и креплениями на звенья, 220-метровая змея лотка, огибающего у самой воды сланцевый выступ берега, и мы остановились под знакомыми древними дубами на дворе усадьбы заповедника.

Жители Гузерипля спешат нам навстречу: газеты и письма доставляются сюда регулярно, и все же живые впечатления побывавших там, за хребтами и лесами, как будто приближают Большую землю, делают ее ощутимее.

Метеоролог Иван Андреевич Никитин пригласил нас к себе.

В чистой убранной комнате по углам в кадках фикусы, посредине накрытый белой скатертью стол. Нас встречает пожилая женщина, такая же маленькая и приветливая, как и Никитин, — его жена, Мария Васильевна. У Никитиных сейчас проводы и оттого по-дорожному хлопотно.

Они отправляют в Москву дочерей-комсомолок, Женю и Галю. Обе девушки участвовали в защите Гузерипля от гитлеровцев, строили дзоты, ходили в караулы и обе награждены медалями «За оборону Кавказа». Теперь Женя кончает институт торговли, а Галя — химико-технологический. Девушки спешат уложить чемоданы, потому что им ехать с обратной подводой, а она скоро уходит.

За чаем Иван Андреевич я Мария Васильевна рассказывают о своей жизни на Гузерипле. Иван Андреевич двадцать один год заведует метеостанцией, и все это время Мария Васильевна является его верным помощником (она штатный заместитель Ивана Андреевича).

Более двух десятков лет в суровых условиях горно-лесной обстановки эти советские труженики ведут свою незаметную плодотворную работу. Двадцать долгих лет, буквально из часа в час, они, сменяя друг друга, следят за погодой, днем и ночью беспрестанно проверяют показания измерительных приборов, шлют телеграфные сводки. Несколько раз чуть не замерзли во время зимних снегопадов, сбившись с тропы к измерительным приборам, которые установлены в самом конце Гузерипльской поляны. Оба они по заслугам отмечены правительственными наградами.

Я устроился в комнате для приезжающих, во втором этаже дома на «новом» Гузерипле.

В соседнем доме живет Леонид Иванович Соснин. Я зашел к нему и застал его за письменным столом. Комната была загромождена папками, стопами бумаги и досками-зажимами для гербария, образцами срезов древесных пород и разными предметами бивуачного обихода.

Пожав мне руку и улыбнувшись по обыкновению одними губами, причем глаза оставались внимательно серьезными, Леонид Иванович извинился за походную обстановку нашей встречи:

— Вот видите, сразу спешно дописываю отчет и готовлюсь к поездке. К тому же и самообслуживаюсь. Через день-два я отправляюсь на Черкесский хребет: там я должен сделать последние наблюдения по естественному восстановлению пихты, а время позднее: того и гляди в горах выпадет снег.

Леонид Иванович заканчивает сейчас большую научную работу, обобщающую многолетнее изучение им лесов заповедника, ее тема: «Современное развитие лесной растительности Кавказского заповедника и перспективы заповедного режима».

Но едва Леонид Иванович начинает рассказывать о содержании своей работы, как кажущаяся сухой и скучной скупая научная формулировка расцвечивается всеми красками живой жизни.

— Я исследую, — говорит Леонид Иванович, — условия естественного восстановления ценных древесных пород заповедника: пихты, сосны, бука, ели и березы. До сих пор думали так: вот создан заповедник, положен конец истреблению лесов, и они начнут — быстро восстанавливаться. Вы знаете, что на территории заповедника верхняя граница леса почти повсеместно сильно снижена деятельностью человека и прежде всего в результате выпаса скота в субальпике и альпике. Считалось, что с установлением заповедности здешние леса вернут свои позиции в течение каких-нибудь двадцати лет, но на деле оказалось далеко не так. Восстановление лесов, их продвижение в горы за счет отступления высокогорных лугов до их прежних, естественных границ гораздо сложнее, чем предполагали. Вот взгляните на эту фотографию, которую я заснял, изучая восстановление кавказской сосны на Пшэкише.

Леонид Иванович протягивает мне фотографию, взятую им из папки, лежавшей на столе.

— Снятая на ней верхняя опушка соснового леса — это живая диаграмма естественного восстановления леса. У нас есть две твердые отправные точки, позволяющие безошибочно судить о действительных сроках и быстроте восстановления леса: первая — завоевание Кавказа восемьдесят четыре года назад и вторая — создание здесь заповедника двадцать четыре года назад.

Как известно, черкесы из года в год выпасали скот на верхней границе леса и сильно ее снизили. Но вот после завоевания Кавказа в, течение долгого времени хребет Пшекиш был безлюден, и лес начал восстанавливаться. Затем снова сюда пришли люди, снова начался выпас скота, и снова прекратилось восстановление леса. Наконец был создан заповедник, и теперь выпас окота окончательно прекращен, и казалось бы, ничто не мешает восстановлению леса и продвижению его до своей естественной опушки.

Это и отражает фотография. Относительная высота леса за различные исторические периоды показана на ней тремя уступами, снижающимися к верхней границе. Первый уступ, самый высокий, — это трехсотлетние сосны, не затронутые выпасами черкесского скота; следующий за ним, значительно более низкий, — лес, возобновившийся за восемьдесят четыре года после черкесов; и третий, еще более низкий, — лес, выросший в условиях заповедника за двадцать четыре года. Но дальше вы видите сплошное море травы — горного вейника — и отдельные, тонущие в нем, забиваемые им, карликовые деревца — подрост сосны. Горный вейник нашел наиболее выгодную среду для своего развития в условиях, созданных выпасами.

Это поразительно стойкая густая трава сплошь завоевала позиции, которые когда-то занимал здесь сосновый лес, и теперь отбивает его контрнаступление, угнетает попадающие в ее гущу молодые сосенки: они хиреют, чахнут, поражаются грибком, желтеют и усыхают сверху.