Инерция страха. Социализм и тоталитаризм - Валентин Турчин

Деление на партии в науке считается прямо-таки неприличным, ученые оскорбляются, когда им говорят, что они руководству­ются партийными интересами. И уж, конечно, никому не приходит в голову разделить все научные учреждения — в целях борьбы с обманом, коррупцией, застоем, загниванием и т. д. — на две или три не контактирующие между собою части. Совокупность всех образовательных и научных учреждений пред­ставляет собой единое целое, единую систему, и это отнюдь не приводит к застою и коррупции, к подавлению личной ини­циативы и свободы творчества, к ликвидации плюрализма и насильственному введению единообразия. Почему единая поли­тическая сеть не может функционировать так же успешно? В обществе, где важнейшие этические и демократические прин­ципы так же прочно вошли в жизнь, как вошли в жизнь ученых основные методологические принципы науки, где покушение на политические свободы столь же немыслимо (и кажется столь же абсурдным), как покушение на свободу научного ис­следования, деление всей совокупности людей, которые занима­ются политикой, на несколько частей покажется искусственным и никому не нужным.

Политика и наука

Но можно ли сравнивать политику с наукой? Более обычным является их противопоставление: наука есть стремление к единой и общей для всех людей истине, политика борьба за власть, за личные и групповые интересы.

Это противопоставление имеет основания, но не исчерпывает вопроса. Политика есть искусство социальной интеграции, и основное противоречие социальной интеграции — противоречие между личным и общественным — отражается в двух дополнительных аспектах политики: борьбе за личные или групповые интересы и стремлении к общей пользе, общей цели. При обсуждении второго аспекта мы отвлечемся от определения понятия общей пользы или цели (что в конечном счете одно и то же). В какой-то степени в обществе всегда существует единодушие на этот счет, а в той степени, в которой его нет, — это вопрос другого слоя культуры, вопрос религии, а не политики. В политике вопрос стоит так: при заданной цели или заданном способе исчисления общественной пользы, как надо организовать общество (и прежде всего систему производства), чтобы добиться скорейшего достижения цели или максимума общественной пользы? Задача эта — научная по своей сути. Она ничем не отличается от задачи поиска истины, а точнее — наилучшего приближения к истине, которую ставит наука. Поэтому об указанных двух аспектах политики мы будем говорить как о борьбе интересов и стремлении к истине. Это почти то же самое противопоставление, что борьба за власть и борьба за идеи, только объективизированное. Борьба за власть — наиболее прямое и непосредственное выражение борьбы групповых ин­тересов; борьба за идеи — выражение стремления к истине.

Чем же определяется сравнительная важность двух аспектов политики? Уровнем развития общества, степенью его интегрированности. В слаборазвитом обществе отсутствует представ­ление об общей цели не связанных между собой непосредствен­но групп людей, не говоря уж об общей цели человечества. Общие интересы ограничиваются интересами небольших групп тесно связанных между собой людей. Кроме того, в условиях примитивного производства каждый человек или группа может больше получить для себя, вырывая кусок у другого, чем тру­дясь для общего дела. (Лучше всего это видно на том предель­ном случае, когда производства нет вовсе, и люди, подобно животным, просто соревнуются между собой за дары природы.) Политика в таком обществе сводится к борьбе интересов, это "война всех против всех" Гоббса. По мере социальной инте­грации и усложнения производства борьба всех против всех становится все более невыгодной для всех вместе и каждого в отдельности. В современных промышленных странах революция стала экономически невыгодной — даже для со­циальных низов. И не только революция, но и некоторые из более мягких способов борьбы за групповые интересы, такие, как забастовки. Я не знаю, являются ли в настоящее время массовые забастовки экономически выгодными для рабочих в передовых странах: с одной стороны, они дают увеличение заработной платы, с другой стороны, приводят к возрастанию инфляции. Возможно, экономисты знают ответ на этот вопрос; пример Англии во всяком случае заставляет задуматься. Но если сейчас забастовки и выгодны, то можно не сомневаться, что настанет день, когда они станут невыгодными.

Партийная система отражает подход к политике как к борь­бе интересов, она учит граждан видеть в политике прежде всего борьбу интересов. Беспартийная система учит видеть в политике прежде всего общее дело, стремление к истине. В обстанов­ке войны всех против всех многопартийная система — неиз­бежное и законное следствие демократических свобод. Но в процесс движения общества к социализму партийная система должна уступить место беспартийной. Для этого вовсе не нуж­но, чтобы борьба интересов исчезла из политики вовсе — этого, конечно, не случится никогда. Нужно только, чтобы стремле­ние к истине было осознано обществом как более важный аспект. Образцом опять-таки является наука. Наука как абстрактное понятие олицетворяет чистое стремление к истине. Наука как реальное общественное явление представляет собой, как и политика, тесное переплетение стремления к истине и борьбы интересов. Реальная наука — это система, характеризующаяся определенной структурой, определенными иерархиями престижа и власти. Ученым свойственны те же слабости и пороки, что и остальным людям. В частности, им свойственно, обманывая себя и других, выдавать личные и групповые интересы за стремление к истине. И вообще, поскольку мы не можем влезть со скальпелем в мозг человека и проанатомировать его побуждения, мы далеко не всегда можем сказать с уверенностью, определяется ли принятая им линия стремле­нием к истине или личным интересом. И все же наука остает­ся беспартийной.

Если единая политическая сеть будет построена по образцу научно-образовательной системы, она будет служить основным инструментом социальной интеграции, поставляющим руково­дящие кадры для законодательной, исполнительной и судебной власти, а также, вероятно, для верхушки производственной иерархии, ибо крупные производственные проблемы не отде­лимы от социальных. Разделение между политической сетью и указанными иерархиями власти, как и разделение между этими видами власти, не должно быть, конечно, ни в коем случае лик­видировано: не раньше, чем будет найдено более совершенное (и, очевидно, более сложное) решение проблемы управления в духе принципа структурно-функционального параллелизма.

Партийная система в политике постепенно становится ана­хронизмом. Во времена Французской революции деление об­щества на три сословия естественным образом вело к разбиению представителей общества на три партии. В современном демократическом обществе деление на сословия отсутствует: все граждане обладают равными правами. Четкое деление на классы в марксистском смысле также отсутствует: людей, которых нельзя без натяжки отнести к определенному классу, стало больше, чем "классических" рабочих или капиталистов. Размытие границ между классами усиливается. Это не озна­чает, конечно, ликвидацию разделения труда. Напротив, разде­ление труда непрерывно углубляется, и именно поэтому увеличивается разнообразие социальных ролей. Мы имеем теперь перед собой непрерывный спектр социальных ролей, и разби­ение его на несколько категорий всегда будет условным и на­тянутым.

В этих условиях естественно строить единую политическую сеть, в которой был бы представлен весь спектр социальных ролей; фиксированное разделение на несколько партий, неиз­менное в течение десятилетий, представляет собой искусствен­ное явление, сохраняющееся как пережиток. Возникает ситу­ация, когда партии существуют ради партий, ради самих себя. Они перестают быть органической частью одного из сословий или классов и превращаются в самодовлеющие профессиональ­ные организации, для которых важно, не кто за них голосует, а сколько за них голосует. Целью партии становится не пред­ставление чьих-то интересов и тем более не стремление к исти­не, а борьба за власть.

Разумеется, из политики никогда не удастся изгнать ни борь­бу за власть, ни своекорыстный личный интерес. Еще в мень­шей степени, чем в случае ученого, способны мы безошибочно разграничивать в случае политика стремление к власти ради истины и стремление к власти ради власти. Человек — не маши­на, а если и машина, то не нами сконструированная. Но поли­тическая партия — это машина. Зачем же нам конструировать такие машины, основной целью которых является стремление к власти? Не будет ли политическая система лучше, если будут допустимы лишь такие организации, которые не ставят целью борьбу за власть? Так, в сущности, обстоит дело в науке. Борь­ба мнений и разделение на партии происходят в науке вокруг конкретных проблем: партии возникают и распадаются по мере разрешения одних проблем и появления других.  Так будет и в политической сети при беспартийной системе. Ситуацию, ког­да партии существуют не в связи с конкретными проблемами, а как самостоятельные сущности, ученый рассматривает как извращение. Между тем, в многопартийной политической си­стеме это норма.