Разбитое небо - Евгения Михайлова

вор. Трудно предположить, что он сам пойдет на такое откровенное преступление — увести деньги под носом следствия. Причастность к убийству по-прежнему не доказана.

Прости за любовь

После свадьбы в Саратове Слава отвез Юко к ее дому, а сам сказал, что заедет к Ларе: «все перетереть», поесть и успокоиться.

Она поднялась в квартиру и, возможно, впервые в жизни почувствовала, что не может вынести одиночества. Увиденное и пережитое оказалось для нее слишком тяжелым впечатлением, чтобы разобраться в нем без умной и объективной помощи. И потому мысль поехать за Славой к Ларе она отвергла сразу. Там наверняка сейчас соберутся гости свадьбы. Они все, несомненно, умные и в разной степени объективные. Но вместе это все же диссонанс и перебор. Юко сейчас так нужен разговор с Кириллом. На худой конец, может устроить спокойный, трезвый анализ Славы. Его одного. Она вынесла наедине с собой пару часов. А потом придумала для себя вменяемый и бесспорный предлог — поехать на ночь глядя в контору, чтобы подготовить к утру документы по новому делу для Славы. Только в машине позволила себе признаться, как надеется на то, что Слава приехал туда ночевать.

Но его там не оказалось, и Юко просто поработала несколько часов, пока не почувствовала усталость, которая подавила даже мысли. Домой ехала с одним желанием — упасть на кровать и закрыть глаза. Когда парковала машину во дворе, посмотрела на свои окна. В кухне горел свет. Наверное, забыла выключить.

Юко вошла в квартиру, и вдруг сердце замерло, как перед провалом в пропасть ужаса. Она еще ничего не увидела, не услышала, но инстинкт загнанной жертвы требовал от нее бежать из новой западни куда глаза глядят. Вот только ноги не оторвать от пола.

Юко постояла какое-то время у порога. Даже сумела перевести дыхание, немного успокоиться. Это просто переутомление, паническая атака. Она сняла плащ и вошла в кухню. Там, на кухонном диванчике, сидел, развалясь, Игорь Костин. Он широко и кровожадно улыбался и с удовольствием смотрел на нее своими холодными глазами. Под этим липким взглядом Юко в очередной раз ощутила, как все рвется на части у нее внутри. На столе стояли бутылка шампанского и два бокала.

— Ты удивлена, детка? — произнес он. — Извини, что без предупреждения. Не мог позвонить. Сейчас объясню почему.

— Откуда у тебя ключ?

— Какой вопрос. Детский сад просто. Разумеется, я взял твой запасной ключ, который ты прятала в шкафчике в прихожей. Как я мог уйти без возможности вернуться из единственного места на свете, в котором мне было по-настоящему хорошо. Юко, присядь, пожалуйста, давай выпьем. Сейчас ты поймешь за что.

Он разлил шампанское по бокалам. Юко взяла один:

— Я, пожалуй, выпью стоя и не чокаясь. Такая вроде есть у вас традиция.

— Остроумно, — захохотал Костин. — Ты, как всегда, на высоте. Отлично держишься. А в душе, наверное, уже помираешь от страха, что тебя будут насиловать. Ты же только так способна воспринимать страсть настоящего мужчины. Потому и выбрала жалкое подобие мужика для вечной любви.

Юко села на табуретку напротив Костина и вдруг спокойно произнесла:

— А ведь ты в беде. Ты даже не врешь и не лицемеришь. Твои бахвальство, откровенность, обостренная злоба… Юрист такое ни с чем не перепутает. И знаешь, что мне давно кажется: ты убил Кирилла, а злоба, ненависть и ревность не прошли. Вот и мучаешься. А теперь есть еще что-то, раз ты так передо мной храбришься. Тебя возьмут со дня на день, и это чутье опытного преступника.

— Садись, «пять». Юрист ты хороший. Я это окончательно понял, когда ты обратилась ко мне в эфире дикой кликуши Воробьевой. Услышал, принял к сведению. Твое проклятие сбывается. У меня все прекрасно по-прежнему и намного лучше. Я стал богаче на ворованные бабки Полунина. Завтра ты об этом узнаешь. Все твои великие следаки не доперли главного: Полунин — врожденный, патологический вор, но без меня не придумает, куда спрятать сто рублей, вытащенные из чужого кармана. Разумеется, все сделки проводил я. Разумеется, имея в виду прямой для себя доступ. А вот где деньги сейчас, ни одна ищейка не найдет. И Полунин, конечно, не заказчик и не убийца. Он вообще без яиц. Хотел только базара в суде. Убить может тот, кому дано испытать радость уничтожения ненавистного существа. Сладость наблюдать за страданиями той, которая не в состоянии понять собственную цену. Твое фейковое похищение обошлось мне в гроши. Цель была одна: напомнить тебе о том, что ты чья-то вещь. Нет, я не собирался делать из тебя наложницу. Тебя бы привезли обратно в целости, только немного использованную. Один я знаю тебе цену, Юко. Ты бесценна. А так — да, ты права. Я буду прекрасно жить, ощущая, как ты сжимаешь мое сердце. Как сжигаешь его. И вдруг тебе надоест такая бессмысленная жизнь, и ты сама придешь ко мне. Я позабочусь о том, чтобы ты в любой момент смогла найти меня. А я в любой момент войду к тебе со своим ключом, где бы ты ни была. Так что — пока прощай. Мой частный самолет взлетит, как только я поднимусь на борт. Можешь начинать звонить и доносить на меня. Теперь главное. Прости за любовь. Другой такой у тебя точно не будет. Мы с тобой выпили только за это — время и расстояние нас не могут разлучить. Я правильно понял твое проклятие? Конечно, да. Лучше, чем ты сама.

* * *

Через пару недель среди рабочего дня Катя собрала по айфону конференцию для всего круга посвященных в спасение Даниила.

— Вы ничего не знаете? — взволнованно спросила она. — Конечно, нет, раз никто мне не звонит. А я с самой свадьбы слушаю канал Ирины Воробьевой. Каждый день слезами обливаюсь. Там такие люди откликнулись… Я даже не знала, что вокруг столько по-настоящему чутких и добрых людей. Так вот. Ирина заставила Тамару завести карту для помощи на лечение, образование и для всего хорошего нашему Данечке. Люди на нее переводят, кто сколько может. Даже пятьдесят рублей. Это иногда совсем бедные люди, и они извиняются за то, что мало. Говорю это, а сама плачу. Есть и очень приличные суммы. Пять-десять тысяч. Даже пятьдесят было. Ирина каждого жертвователя благодарит отдельно. Красиво так говорит. Тут я просто рыдаю. Сама послала двадцать тысяч, но позвонила ей, чтобы не благодарила, а то у меня сердце разорвется. Короче, я не о том звоню. Я вот даже