Разбитое небо - Евгения Михайлова

Евгения Михайлова

Разбитое небо

Если вы идете сквозь ад — идите не останавливаясь.

Уинстон Черчилль

Персонажи и события романа вымышленные. Все совпадения с реальными фактами случайны.

Часть первая

Под тяжестью тьмы

Лара открыла глаза, но увидела только фрагменты яркого, беспорядочного, неестественно четкого и почему-то тревожного сна. Почувствовала только жжение под воспаленными веками и тяжесть мокрых ресниц. И тут же началось это… Мука последнего года: паника, безысходность и страх перед движением, глубоким вздохом, перед отчаянным стуком сердца, не желающего просыпаться.

Но нужно собрать все свои силы, подняться и добраться до открытого пространства, до утра без света, звуков и встреч. Почему нужно? Потому что невозможно унять ноющее, терзающее понимание: она должна сделать эту работу. Только она может разобраться в том, что произошло, и принять какое-то решение. И самое тяжкое, невыносимое: Лара в миллионный раз обязана заставить себя вспоминать в подробностях то, что произошло. Обязана рвать душу, умирать от жалости и ненавидеть.

Она давно умывается, одевается и причесывается не глядя в зеркало. Стоит пару минут под душем, не регулируя температуру воды. Холодная, горячая — какая разница. От полной и значительной жизни осталась только тягостная последовательность процедур. Время от времени приходится заказывать еду. Та прошлогодняя Лара, с обостренным обонянием и вкусом, ела только то, что очень любила. У нее почти всегда был хороший аппетит. Сейчас это процесс принудительного кормления стремящегося к угасанию организма. Деградация — отсутствие нормальных потребностей, невозможность жить и умереть. Ты больше не живой человек, ты заложник миссии, к которой себя приговорила. Дотянуть, дотерпеть до прорыва, до треска разбитой клетки, до прыжка. Хоть в пропасть. Но он должен состояться.

В это утро Лара вдруг поняла, что больше не существует в плотном тумане, который глушит звуки и прячет детали. Ей бросались в глаза все пыльные углы, груды тряпья, которое не так давно было вполне хорошей одеждой. В ванной она с тоскливым недоумением открывала свои зеркальные шкафчики, забитые баночками с кремом, упаковками с масками, которые она обожала и закупала впрок. Ароматные соли, пена для ванны… Это удивительно: Лара совсем не помнила, почему все это ей казалось таким необходимым, временами даже главным. Она забыла само чувство расслабления, отдыха, защищенного уединения, возвращения к себе из трудного, напряженного дня, в котором все имело свой очень важный смысл. Он был жестоко растоптан в один день. В тот самый день.

В холле она влезла в куртку, которая в одиночестве висела на вешалке, сунула босые ноги в теплые ботинки, шагнула за порог. В лифте отвернулась от зеркала и почти с ужасом ощутила собственный запах. Нет, не запущенности. Какой-то ужасной заброшенности. Запах отмирающей женственности. Как же страшно, наверное, она выглядит, — в первый раз за время добровольного заточения подумала Лара.

Она вышла в грязный, промозглый февраль и споткнулась о волну тяжелого, непрозрачного воздуха. А прохожий, который торопливо шагал мимо, на мгновение замедлил шаг, внимательно посмотрев на девушку с длинными русыми волосами поверх откинутого капюшона. Что-то очень необычное он увидел в ее нежном лице, в страдальчески сжатых губах, в широко распахнутых серых глазах, полных то ли боли, то ли страха, то ли решимости. Такая и под колеса бросится… Но всем не поможешь… Прохожий побежал к автобусу.

Лара вернулась домой, сбросила в холле одежду прямо на пол. Как давно она один или два раза в день натягивает на себя эти жуткие непромокаемые штаны и толстый свитер прямо на голое тело? Даже не вспомнить. Нужно захватить их, когда будет выносить мусор. Другие брюки и свитера лежат в этом отделении шкафа, помнится, в большом количестве. А тут висят другие куртки, пальто и плащи… И зачем?

Она долго оттирала ванну, наполнила ее очень горячей водой, плюхнула туда полпачки ароматизированной соли, добавила пену с экстрактом кокоса, легла и очень долго растапливала оцепенение, казалось, навеки уставшего тела. Что-то получалось: руки и ноги сами зашевелились, чуть напряглись, как будто получили возможность выбраться из искусственного омертвения, из паралича.

Следующим преодолением был поиск в холодильнике всего, из чего можно сварить нормальный борщ. Когда-то, когда Лара была точно живой, она терпеть не могла готовую еду. Потом для формального поддержания жизни только готовая еда и подходила. Сейчас Лара безжалостно выбросила в мусорный бак ненавистные упаковки с якобы едой. И даже немного увлеклась готовкой.

Потом, постояв в нерешительности минут десять у порога своего кабинета, открыла дверь и шагнула туда. Дошла до письменного стола. Включила ноутбук, открыла папку «Документы». Тут самые главные файлы, снимки, видеозаписи.

Год назад Лара ушла в никуда и на неопределенный срок из студии документальных фильмов, где работала помощником режиссера Константина Николаева. «Я буду тебя ждать, — сказал он на прощанье. — Вернешься, когда сможешь. Главное помни: я жду».

И она просидела немало часов, которые слились в одну горячую, рвущую душу секунду. Она вынесла это. Вошла в спальню, постелила себе чистое белье и рухнула без сил, как будто прошла долгий-предолгий путь. Босиком по раскаленным углям и острым осколкам битого стекла.

Когда дыхание немного успокоилось, взяла с тумбочки телефон, включила его и посмотрела журнал входящих вызовов. Она проверяла их раз в несколько дней, потом опять отключала телефон. Все как обычно. Звонили подруги Таня и Катя, режиссер Константин… Звонил Андрей, но это нужно быстро пропустить. И мать. Вера. Горло Лары перехватил спазм, холодный и жестокий, как петля. Это была ее недремлющая спутница на протяжении года — ненависть.

Вера

Матери Лары было семнадцать лет, когда она родила. Беременность она скрывала, обнаружили ее слишком поздно, чтобы думать о вариантах. Когда одноклассники Веры, нарядные, с цветами, шли на выпускной вечер, ее тело разрывалось на части, а чужие голоса приказывали ей: «Тужься». Аттестат о среднем образовании получила за нее мама, бабушка Лары. У нее были большие планы на дочь, она надрывалась на многих работах, чтобы Вера ни в чем не нуждалась, росла здоровой и благополучной, получила отличное образование, добилась настоящих успехов в карьере. Бабушка Валентина была преподавателем русского, английского и французского языков. У нее были часы в школах, она переводила книги, бегала по частным урокам. К моменту рождения внучки у Валентины накопилась