Разбитое небо - Евгения Михайлова

— Здравствуй, Тома, — произнес Георгий. — Спасибо, что согласилась.

— Давай без этого, Гоша. Тут и соглашаться нечего. Мне сказали, надо только бумажки подписывать. Если даже куда-то подъехать придется, говорить вместо меня будет адвокат. Я даже читать эти заявления не стала. У меня вопроса не было, чтобы не согласиться. Мы друг другу не чужие. Скоро начнется эта свадьба? Не люблю такое.

— Я тоже. Это быстро. Баба из загса пожелает нам быть вместе в горе и в радости, еще там в чем-то. Потом даст бумагу подписать и штампы в паспортах поставит. Но дальше — тебе разрешат со мной пробыть ночь. Потерпишь? А то менты поймут, что все спектакль.

К ним подошел полицейский, взял Гошу за локоть:

— Пошли, жених. Ох ты ж блин. Повезло вам, женщина. Он долго сидеть будет.

Процедура на самом деле заняла минут десять. Молодые и гости вышли опять во двор. Катя торжественно вручила Тамаре подарок — комплект дорогого и красивого постельного белья, шепнула ей на ухо:

— Ничего, подруга. Может, обойдется без этого. Он же не зверь, раз так Даню любит.

И тут подошла Надежда. Обратилась к Чернову:

— Георгий, не торопитесь. Мы вам приготовили еще подарок. Начальство разрешило. Вот Сергей ведет…

Георгий посмотрел. От ворот к ним шел Даниил, опираясь на две палки. Рядом Сергей. Чернов застыл, и только Тамара видела, как дрожат его губы.

— Папа. — Мальчик бросил палки и повис на его шее. — Я не хочу, чтобы тебя забирали. Я не могу без тебя. Я хочу, чтобы тебя сейчас отпустили со мной.

— Тут надо иметь железное сердце, — шепнула Юко Славе, спрятав лицо в его плечо.

А рядом стояла Ирина Воробьева и все снимала. Это взорвет интернет и, возможно, очень поможет мальчику с лечением.

Даня плакал, а все в полной тишине смотрели, как приговоренные к каторге. Даже полицейские не шевельнулись. И все услышали тихий голос Георгия:

— Слушай меня, сынок. Слушай только меня и поверь. Я вернусь, я постараюсь скоро вернуться. Буду стараться, стены грызть, но я вернусь к тебе. Я не дам себе ни заболеть, ни подохнуть, потому что у нас с тобой есть мечта. Мы останемся втроем: ты, я и мечта. Только держись. Только ешь хорошо. Посмотри: это Тамара, она вышла за меня, чтобы возить тебе все то, что возил я. Ты теперь все можешь ей рассказать, а она мне позвонит и даже даст тебе трубку. Ты не один. Видишь, сколько людей пришли. Они не ко мне, они все к тебе.

Конечно, Катя зарыдала в голос, а Тамара окаменела, когда полицейский отрывал Гошу от ребенка. Мальчик был так потрясен, что Сергей понес его в машину на руках.

В камере Тамара постелила на койку новое белье. Сама села на деревянную скамейку, положив на колени тяжелые, натруженные руки. Гоша пометался по крошечному пространству, а потом сел рядом. Так они и просидели до рассвета, потому что на движения и слова не было сил. А утром в дверь постучали.

Тамара встала, плеснула себе в лицо водой из рукомойника, сняла и заново повязала косынку.

— Прощай, Гоша. На суд не приеду. Желаю, чтобы не сильно сурово, но как получится… А Даню я постараюсь забрать. Вдруг выйдет прямо сейчас. Сергей с машиной ждет меня, чтобы домой отвезти, но, думаю, согласится заехать туда. С Зинкой твоей я справлюсь. На всякий случай взяла все свои деньги. Это дитя не брошу. Я так берегла себя от семьи и детей, так жалела свое сердце. Добереглась. Не смогу оставить.

Козлы в огороде

Андрею на рабочий телефон позвонил лейтенант Горецкий, строго спросил:

— Это Фролов Андрей?

— Да, — ответил Андрей. — Что-то еще случилось?

— Так случилось же! — по-мальчишески весело ответил лейтенант. — Но по телефону не скажу. Права не имею. Может, подскочишь ко мне прямо сейчас?

— Вообще-то у меня серьезное дело… А намекнуть никак нельзя?

— Нельзя! Никак! Я выражение лица видеть должен. Бросай все к чертям. Ты теперь вообще можешь не работать. Елки, проговорился. Но больше ни слова.

Когда Андрей вошел в кабинет следователя, Горецкий вскочил со своего стула и воскликнул:

— Падай на диван, на ногах не устоишь. Ничего, что я на «ты»? Меня, кстати, Гришей зовут.

Андрей изумленно смотрел на круглое сияющее лицо Горецкого. Это же радостный, смешливый парнишка, а не тот сурово-суконный страж порядка, с которым он общался до сих пор.

— Конечно, Гриша. Я только рад. Ты мне очень симпатичен. Но, может, наконец, прекратишь интриговать и расскажешь все нормально? Я, конечно, догадываюсь, но не могу себе позволить догадаться.

— Ладно. Начну с самого начала. Охранника Никиту, который с твоей женой того, извиняюсь, я искал с самого начала, до того, как твою Фролову пробило на откровение. Кому, блин, еще сотворить такое. Но машину его не отследили, потом нашли ее брошенной у оврага. От мобильника он избавился. Но я проследил его контакты. Провайдер помог: узнали, кто ему звонил и писал перед нападением. Это бывший товарищ по армии — Анатолий Кривов, в миру — Толян. Личность криминально ориентированная. Пошли по этому следу, неохота все рассказывать, но было нелегко. Короче, окружаем мы заброшенный дом, который когда-то принадлежал семье этого Толяна. Шевеление в нем обнаружили ранее, наблюдение установили. И вот такая картина. Дверь у них из трухлявого дерева, заперта изнутри на хлипкий крючок. Открываю легким нажатием колена. Два друга-товарища хрюкают в окружении огромного количества бутылок. Один уже лежит на полу. Второй, он же Никита, продолжает себе наливать, но сам в такой кондиции, что нас вообще не воспринимает. И вот этот придурок пьет, икает, второй уже храпит… А я просто двигаю кровать от стены, больше там мебели нет. А под ней… Ты только прикинь, что под ней! Там все украденные у Фроловой бабки. Минус пропой. Мои ребята сейчас, уже здесь пересчитывают с калькулятором для протокола. Грабители доставлены, но еще не проснулись. Что скажешь, Андрей Фролов?

— Лихо, — в растерянности произнес Андрей. — Я про такое даже не слышал никогда. Думал, у преступников есть свой, криминальный мозг.

— А ты и не мог такое слышать, — пытаясь скрыть гордость, проговорил Гриша. — Тут два везения совпали. Во-первых, мир не знал еще таких козлов, которые сожрали огород и там же прилегли отдохнуть. И во-вторых, не у каждого следователя есть такой нюх именно на козлов.

— Так второе и есть самое удивительное. Гриша, я просто потрясен твоими чутьем