Новый Мир ( № 7 2009) - Новый Мир Новый Мир

Хотя Эренбург отправил свою статью в редакцию “Литературной газеты” в 1956 году, после того как уже прошел ХХ съезд, публикация оказалась довольно трудным делом. Помог случай. “Статья Эренбурга была напечатана только потому, - пишет известный исследователь творческого наследия Эренбурга Б. Фрезинский, - что его (Эренбурга – П. Г.) антагонист, главный редактор (1)Литературной газеты(2) Вс. Кочетов (знаковая мрачная фигура тогдашней литературной жизни) - одиозный своей оголтелой (1)идейностью(2) сталинист, находился в отпуске; но это не значит, что у заказавших статью (1)антикочетовцев(2) была возможность опубликовать ее не глядя. <…> Цензурная правка, хотя и небольшая по объему, была существенной и четко характеризовала время”. Убрали упоминание Мандельштама. Хотя полностью напечатали фразу Эренбурга: “…если бы меня спросили, чью музу вспоминаешь, читая стихи Слуцкого, я бы, не колеблясь, ответил – музу Некрасова”, страхуясь, добились от автора оговорки: “Я не хочу, конечно, сравнивать молодого поэта с одним из самых замечательных поэтов России”. Убрали ремарку Эренбурга к строчкам Слуцкого о народе (“Не льстить ему. Не ползать перед ним…”) – “Он противопоставляет себя и отщепенцам и льстецам”. Наконец, выкинули весь абзац, в котором автор возлагал большие надежды на возрождение русской литературы после смерти Сталина.

“Вернувшийся в Москву Кочетов, - пишет Б. Фрезинский, - крайне разозленный статьей Эренбурга, мог только вослед напечатать дезавуирующий ее материал. Так появился в (1)Литгазете(2) сочиненный профессионалами этого дела опус (1)На пользу или во вред? По поводу статьи И. Эренбурга(2). Опус подписали именем школьного учителя физики Н. Вербицкого <…>”.

Вот что писала Эренбургу по поводу этой публикации недавно вернувшаяся из ссылки дочь Марины Цветаевой, Ариадна Эфрон:

“Что за сукин сын, который написал свои соображения (cвои ли?) по поводу Вашей статьи о Слуцком?.. Кто стоит за его спиной?...

А все-таки хорошо! Не удивляйтесь такому выводу… хорошо то, что истинные авторы подобных статей, уже не смеют ставить под ними свои имена, ибо царству их приходит конец”.

В январе 1957 года Слуцкого приняли в Союз писателей.

Слуцкого признали и оценили поэты старшего поколения – Николай Асеев, Михаил Светлов, Павел Антокольский. Прием Слуцкого в Союз писателей был тем крайне редким случаем, когда писателя принимают до выхода в свет его первой книги, и далеко не последним боем, который пришлось выдержать Слуцкому.

Борис Слуцкий стал первым поэтом “оттепели”, первым поэтом “десталинизации” сознания.

Статья Ильи Эренбурга принесла известность. Стихи принесли славу.

Свою славу Борис Слуцкий с присущей ему – необычной для поэта – скромностью называл “глухой славой”. Он же с исключительной социологической точностью и поэтической образностью описал особенности этой своей “глухой славы”. “До меня все лавры были фондированные, их бросали сверху. Мои лавры читатели вырастили на собственных приусадебных участках”.

Отныне дружба Эренбурга и Слуцкого приобрела новый характер. Это не была уже дружба двух интеллигентов, обреченных гибели (в конце сороковых Эренбург не мог не понимать, что, если события будут развиваться так, как они развивались, его не спасет никакая международная известность). Это было союзничество двух равноправных участников литературной, и не только литературной, борьбы.

Слуцкий был одним из тех людей, с кем Эренбург советовался во время работы над мемуарами “Люди. Годы. Жизнь”. Это кажется странным. Слуцкий еще не родился, а на книгу стихов Эренбурга Брюсов уже написал уважительную рецензию. Слуцкий еще и в школу не пошел, а мама Набокова уже знала наизусть “Молитву о России” известного поэта Эренбурга. Эренбург был старше Слуцкого на целую жизнь. Так о чем Илья Григорьевич мог советоваться со Слуцким, работая над своими мемуарами?

Воспоминания Эренбурга – не просто воспоминания. Сейчас трудно представить себе, что были для России второй половины ХХ века эти мемуары. Когда их читаешь сейчас, кажется, что читаешь просто список имен. Тогда почему именно про них Надежда Мандельштам, не пощадившая никого в своих мемуарах, отозвалась кратко, но сильно: “Хорошая, антифашистская книга”? Да потому, что каждое имя с маленькой характеристикой означало расширение мира, реабилитацию еще одного человека, спасение от забвения еще одного художника, поэта, писателя.

В этом помогал Слуцкий Эренбургу. Об этом он писал в своих стихах:

Спешит закончить Эренбург

свои анналы,

как Петр – закончить Петербург:

дворцы, каналы.

Он тоже строит на песке

и на болоте…

Слуцкий никогда не забывал обстоятельств своего знакомства с Ильей Григорьевичем. “Я строю на песке…” – так называлась первая строчка стихотворения Слуцкого, написанного тогда в “глухом углу времени”, когда не без оснований казалось, что будущего у Слуцкого и у людей его круга не будет.

Океан ждет

Аркадий Рух родился в 1974 году. Редактор, публицист, литературный критик. Преимущественная сфера приложения усилий – фантастика. Лауреат ряда премий в области критики и публицистики. Составитель сборников неформатной фантастики. Живет в Минске. В “Новом мире” публикуется впервые.

Электронные книги/бумажные книги

Отчего-то едва ли не любой разговор о “книгах на электронных носителях” - да простится мне столь неуклюжий, но вполне устоявшийся оборот – неизбежно превращается либо в апологию прогресса, либо в плач по гибнущей культуре. Отчего-то складывается ощущение, что мир разделился на сторонников и противников электронной книги, неистовых и непримиримых, как свифтовские тупо- и остроконечники. Сам Джон Апдайк за несколько лет до смерти говорил, что “чтение - чувственное удовольствие, связанное с осязанием не меньше, чем с интеллектом”, что “никакой компьютер не сможет заменить вещную, реальную, предметную сторону книжной культуры”.

Между тем ничего принципиально нового отнюдь не происходит: относительно недавно, по историческим меркам, цивилизация уже пережила кардинальную смену носителя, отказавшись от рукописей в пользу печатного станка. И между прочим, тогда это тоже вызвало немалых шок у современных ревнителей духовности. Кстати, забавно, до какой степени пересекается аргументация pro et contra тех лет с нынешней. С одной стороны, появление книгопечатания вывело литературу за рамки сугубо церковного (монастырского) дискурса – несмотря на то что еще несколько веков основная масса книгопечатной продукции складывалась именно из книг духовного содержания; с другой же стороны, именно книгопечатание выпустило на свободу демона беллетристики, нынче правящего бал на книжных прилавках. Механизм этого явления прост и прозрачен: с увеличением аудитории требования, этой аудиторией предъявляемые, падают по экспоненте. Можно констатировать, что эволюция литературы в то же время есть регрессия от элитарного к массовому.

В этой связи, очевидно, с переходом на новые форматы ничего хорошего ждать не приходится, однако поспешные выводы, основанные на банальной аналогии, редко оказываются истинными, поэтому не стоит спешить: мы едва-едва приступили к анализу интересующего нас вопроса.

Главное, на что сразу хотелось бы обратить внимание: противостояние между бумажной и электронной книгой носит отнюдь не только эстетический характер, это не борьба новаторов и консерваторов, сторонников прогресса и ретроградов-традиционалистов. Электронная книга в первую очередь есть возможность бесконтрольного тиражирования. Как следствие, под угрозой оказывается краеугольный камень литературы и окололитературного бизнеса, издательского и книготоргового, в их современном виде: авторское право.

Собственно, распространение информации и облегчение доступа к ней всегда было одной из главных задач компьютерных сетей, которые мы для удобства и простоты будем называть Интернетом – по имени крупнейшей из них. Разумеется, в понятие “информация” оказались включены и книги, в том числе – художественные, что и по сю пору вызывает известные казусы: так, “борцы за свободу информации” активно участвуют в пиратской деятельности по нелегальному копированию, никоим образом не смущаясь тем, что художественный текст едва ли попадает под такое определение. Впрочем, об этой проблеме мы поговорим в своё время, пока же нас интересует история вопроса.