Ласточка на запястье - Даша Моисеева

«Те слова, которые кричал её отец, когда его уводили. Что, мол, Ангелина такая же, как её мать и тд. Мне страшно от того, что я так же думаю о многих людях. Что они все неправильные, что живут странно и скучно. Не знаю, как сказать так, чтоб вы поняли. Я боюсь, что стану такой же, как отец Ангелины»

— Бред! — вслух произнёс мужчина, ставя на стол кружку с кофе.

«Ты тоже думаешь, что те, кто живёт неправильно, не достойны жизни?»

Ответ пришёл на удивление быстро.

«Нет»

«Между вами и так есть одно существенное отличие. Ты не убивала человека только за то, что он живёт так, как тебе не нравится»

«А что, если я когда-то стану такой?»

«Если такая перспектива пугает тебя сейчас, почему ты думаешь, что это будет нормальным для тебя в будущем?»

«Потому что раньше я не могла подумать о том, что могу кого-то ненавидеть»

«А сейчас ты кого-то ненавидишь?»

Егор сел на кровать, забывая и о работе, и о кофе. Взгляд был полностью прикован к экрану телефона.

«Ненавидела раньше. Сейчас уже не знаю»

«Люди имеют право на ошибку, и они имеют право жить неправильно. Да и то, что ты считаешь правильным для других, может не являться таковым. Конечно, есть определённые нормы, которые следует соблюдать. И он как раз-таки эти нормы нарушил. А ты никогда не станешь такой, как он, если не дашь себе право оценивать или осуждать людей»

Довольный ответом, Егор хотел было отложить телефон и начать работать, как вдруг снова отвлёкся на пришедший ему ответ:

«Спасибо. Знаете, жестокость, её в мире так много. Меня пугает мир, в котором могут быть такие вещи. Мне так жаль Ангелину. Что вообще с ней будет сейчас? Как жить, зная, что твой, к примеру, сосед может спокойно лишить жизни свою жену?

«Самый лучший совет — не думать. Если пытаться понять всю сущность вещей, то невольно сойдёшь с ума. О некоторых вещах лучше просто не думать. Можно обезопасить себя и что-то делать, если замечаешь насилие. Ведь если человек поднял руку и ударил, то он вполне может случайно и убить. Я не знаю, почему Олег столько молчал. Проступки — это, конечно, не преступления, но именно из них, если их вовремя не пресечь, и рождается настоящая жестокость»

Дальше диалог завязался как-то сам собой. Темы скакали, словно безумные мысли в голове. Размышления, углубления в философию и обсуждение книг и музыки. Кофе уже давно остыл. На часах час ночи, а он с серьёзным лицом печатает ей сообщение о том, как важно ценить время и как много уходит, если постоянно отвлекаешься. Она писала ему о Соборе, он — о поездках в Сирию. Она не понимала Кафку. Он отправлял непонимающие смайлики на «Орудие смерти».

«Никогда ещё так долго не переписывалась с преподавателем»

Егор мельком взглянул на часы и разочарованно выдохнул. Время было упущено. Работа как была не сделанной, так и осталось. Кофе полностью остыл, и пить его уже совершенно не было никакого желания. Зато очень хотелось спать. В глаза словно песка насыпали.

«Думаю, уже слишком поздно» — напечатал Егор, затем, ещё немного подумав, добавил. — «Мне было приятно пообщаться с тобой»

«Мне тоже. Спокойной ночи»

Зоя, выключив телефон, приложила его к своей груди, улыбаясь, смотря на белый потолок. Рядом на диване мирно спала Ангелина. Неярко светил старый светильник. Дорофеева запаниковала, когда свет выключили, поэтому пришлось искать ночник. Хорошо, что мама девушки не имела привычки сразу выбрасывать все старые вещи.

«Вчера был кошмарный день» — с грустью подумала Зоя, смотря в сторону Ангелины. — «Но сегодня кажется, что всё скоро наладится»

Возможно, даже себя. Она боялась признаться в том, что переписка с преподавателем успокоила её. Словно она сходила к хорошему психологу. Настроение резко повысилось, и хоть девушка испытывала за это стыд, всё же она была рада этому. Завтра будет новый день, и всю свою энергию Зоя бросит на помощь Дорофеевой. Гриша, Кирилл, Егор Александрович… Они все помогут, и от этого на душе становилось ещё теплее. Вместе, они смогут преодолеть любое зло.

— Спокойной ночи, Егор, спасибо за всё. — прошептала Зоя, закрывая глаза. — Всё-таки Геля была права на ваш счёт. Вы — хороший собеседник.

Глава 16

Она не могла долго находиться в темной комнате. Стены давили и, казалось, начинали сужаться, медленно превращая комнату в злополучную кладовку. Запах мертвечины так и застрял в носу, перебивая все остальное. Он словно появлялся из ниоткуда, забирался в мозг, поражая его неприятными воспоминаниями. Стеклянные глаза матери виделись в зеркале каждый раз, когда Ангелина умывала лицо. Девушка даже в туалет ходила, открывая дверь. Находиться в закрытой комнате для неё было сравнимо с пыткой.

— Ты простила свою мать? — однажды спросила Зоя, когда они с Ангелиной сидели на кровати и смотрели на телефоне «информационную жвачку».

— Она хотела забрать меня, но не думаю, что из-за особой любви ко мне.

Мысли о матери были так же хаотичны и противоречивы, как чувства обманутого, но всё ещё влюблённого человека. Была и злость из-за того, что она предала их, была и благодарность за то, что она всё-таки приехала её забрать, хоть и ради своих целей. Ангелина знала, что квартира отца и брата была переписана полностью на её имя, как только ей исполнилось восемнадцать. Для чего это сделал отец, девушка не знала. Видимо, для каких-то махинаций. Пускай единственной причиной, по которой её мать решила забрать её, была квартира, Дорофеева всё равно думала о том, что если бы её мать была жива, то они бы вместе зажили другой жизнью и всё, наконец, поменялось бы. Возможно, у нового мужа матери всё-таки нашлось бы сердце временно приютить девушку, пока та ищет квартиру.

— Если ты не хочешь, можешь не идти. — Зоя села на краешек кровати, положив свою руку на коленку Ангелины. — Ты не обязана.

— Он мой отец. — дрожащими голосом ответила Дорофеева.

Она сильно нервничала. Руки тряслись. Лицо всё бледное, словно Дорофеева болела неизлечимой болезнью, которая поглощала её изнутри. Хотя, скорее всего, всё так и было на самом деле. В глубине души действительно жил червячок, что с каждым днём всё больше и больше поглощал её. Она не знала, что делать дальше. Не знала, хотела ли она этого дальше. Мир — плоская тарелка с весьма очерченными гранями, за которыми лишь чёрная зияющая пропасть.