Эрнесто Че Гевара - Иосиф Лаврецкий

В стране, таким образом, образовалось как бы двоевла­стие: с одной стороны — буржуазное правительство, не располагавшее реальной властью, с другой стороны — Повстанческая армия и связанное с нею «Движение 26 июля», которые все больше подчиняли своему контро­лю различные рычаги управления страной.

Представители крупной буржуазии стали группиро­ваться вокруг президента Уррутии и премьер-министра Миро Кардоны, а антиимпериалистические силы — во­круг лидеров Повстанческой армии. Поляризация сил должна была привести к столкновению этих двух лаге­рей, однако исход такого столкновения пока был не ясен. 8 января в Гавану приехал Фидель Кастро. Все на­селение столицы вышло на улицы, чтобы приветствовать повстанческого вождя. В тот же день Фидель выступил перед жителями столицы, заполнившими территорию крепости «Колумбия». Он призвал всех революционеров к единству. В этой речи Фидель упомянул и Че, назвав его «подлинным героем» революционной войны против Ба­тисты.

9 января из Буэнос-Айреса прилетела на Кубу Селия, мать Че. Сын ее встретил в аэропорту, повез в «Кабанью», показал красавицу Гавану. Селия увидела сына возмужа­лым, сильным, уверенным в себе, настоящим борцом, та­ким, каким она всегда хотела видеть своего первенца.

Она спрашивала его про астму, но Че отшучивался, заверял ее, что кубинский климат и сигары действуют «губительно» на его болезнь.

Че познакомил Селию с Алеидой Марч. Спросил:

— Она тебе нравится?

— Очень, такая юная, прелестная и храбрая!

— Мы скоро поженимся.

— А как же Ильда, Ильдита?

— Ильде я сообщил, она отнеслась с пониманием к свершившемуся, согласилась оставить нам Ильдиту.

Революция победила, но борьба за осуществление ре­волюционных идеалов только начиналась. Фидель Кастро и его единомышленники хорошо усвоили ленинское по­ложение о первой и самой неотложной задаче каждой подлинно передовой революции — о необходимости сло­мать буржуазную государственную машину. Сердцевиной этой машины на Кубе были преторианская армия, поли­ция, многочисленные тайные службы. Народ ненавидел их и поэтому с одобрением встретил решение об их раз­оружении, а затем и роспуске. Батистовская армия пере­стала существовать, а американскую военную миссию, которая на протяжении многих лет муштровала эту ар­мию, Фидель просто уволил за бездарность и некомпе­тентность.

— Убирайтесь восвояси, — сказал членам миссии Фи­дель. — Мы не нуждаемся в ваших услугах, ведь ваших подопечных — батистовских вояк повстанцы разгромили. Как военные советники вы провалились.

Теперь следовало примерно наказать батистовских па­лачей, руки которых были обагрены кровью кубинских патриотов. За семь лет пребывания Батисты у власти бы­ло замучено и убито около 20 тысяч кубинцев. Палачи должны были ответить за свои злодеяния: их наказания требовал народ, повстанцы неоднократно заверяли, что преступники не уйдут от возмездия. Были учреждены революционные трибуналы, которые судили этих преступ­ников со строжайшим соблюдением всех норм правосу­дия. Подсудимым предоставлялось право приглашать в качестве защитников лучших адвокатов, вызывать любых свидетелей, оправдываться перед трибуналом. Процессы проходили открыто, в присутствии народа, журналистов, иногда передавались по телевидению. Характерно, что улики против подсудимых были столь неопровержимы, что почти все они признавали себя виновными в совер­шенных преступлениях. Наиболее одиозных палачей рев­трибуналы присуждали к высшей мере наказания — рас­стрелу.

Батистовские палачи в своем подавляющем большин­стве были агентами американских разведывательных ор­ганов. Наказание их вызвало вопли негодования в Соеди­ненных Штатах. Инспирируемая правящими кругами пе­чать этой страны стала обвинять кубинских повстанцев в чрезмерной жестокости, пристрастии к кровопролитию, бесчеловечности.

В самой Кубе, где со свержением Батисты существо­вала свобода печати, противники революции тоже призы­вали во имя гуманизма и христианского милосердия не «проливать больше крови кубинцев» и пощадить жизнь тем, кто пытал, истязал и убивал патриотов. А так как эти преступники содержались в «Кабанье», где засе­дали ревтрибуналы, а комендантом «Кабаньи» был Эр­несто Че Гевара, то, естественно, главный огонь реакции и ее американских покровителей был направлен против него. Для всех этих темных сил Че — аргентинец, за­щитник гватемальской революции, участник повстанче­ской борьбы на Сьерра-Маэстре, освободитель Санта-Кла­ры — был не иначе как «рукой Москвы», агентом, за­сланным на Кубу, чтобы превратить ее в «колонию крас­ного империализма».

Кампания против Че принесла больше вреда, чем пользы, его противникам. Популярность и авторитет Че и других вождей революции неуклонно росли в народе. Трудящиеся с неподдельным энтузиазмом поддерживали действия Фиделя Кастро и его соратников. Выступления революционных вождей собирали огромные массы народа. Че также выступал в самых различных аудиториях. Од­ним из первых его публичных выступлений в Гаване была речь в Коллегии врачей 16 января.

Врачи считали его своим коллегой, да и он сам в первые месяцы пребывания в Гаване, подписываясь, ставит перед своей фамилией титул доктора, а «Че» пишет в скобках после имени. Но вскоре он меняет свою подпись, вместо «доктор» пишет «майор», а с «Че» снимает скоб­ки. И действительно, какой из него доктор, если он за­нимается теперь только политической и военной деятель­ностью? Что же касается медицины, то его интересует только ее социальный аспект, а именно: чтобы она слу­жила не эксплуататорским классам, а народу. Об этом он говорил в своем выступлении перед гаванскими врачами.

В этой же речи Че, как бы отвечая на нападки реак­ционеров, объясняет свое участие в повстанческом дви­жении своей приверженностью идеалам Хосе Марти — этого апостола кубинской независимости, выступавшего за тесный союз всех народов Латинской Америки в борь­бе за свободу. «Где бы я ни находился в Латинской Аме­рике, — сказал в своем выступлении Че, — я не считал себя иностранцем. В Гватемале я чувствовал себя гвате­мальцем, в Мексике — мексиканцем, в Перу — перуан­цем, как теперь кубинцем на Кубе, и здесь, и всюду — аргентинцем, ибо не могу забыть матэ и асадо,[32] такова моя характерная особенность».

Этот аргентинец как бы являлся полномочным пред­ставителем всей Латинской Америки в кубинской рево­люции. Его присутствие на острове Свободы, как все чаще стали называть родину Фиделя Кастро, символизировало латиноамериканский характер кубинской революции, подчеркивало, что эта революция является переломной ве­хой не только в истории Кубы, но всей Латинской Америки.