«Русские идут!» Почему боятся России? - Лев Вершинин

То есть да, и чиновник по поручению из града Петрова приезжал, и губернатор адъютанта присылал, и приказ насчет дотошного расследования исходил от персоны высочайшей. Однако. Ровно ничего из этого не следует. Вернее, следует, но. Генерал-губернатор, имея в виду, что ранее в крае ничего подобного не случалось, просто не мог оставить ЧП без внимания. Графский титул само по себе ни о чем не говорит, и адъютант – должность не слишком великая, можно сказать, секретарь, а прислан был лишь для того, чтобы доклад не полз по инстанциям, но лег бы на стол сразу же, тотчас по возращении инспектора. Что же касается столичного гостя, то в его докладе (рукописи не горят!) вопросу о «возмущении самоедов» уделено три с половиной строки. Остальные 23 без малого страницы обстоятельно, в деталях излагают причины бунта обдорских «инородцев», то есть именно то, что хотел знать и поручил выяснить государь. А в этом смысле и сам Ваули, и все его экзерсисы далеко не первостепенны.

Тем не менее «самого главного старшину», конечно, судили. Сперва в Березове, потом в Тобольске. Судили военным судом, поскольку в действиях имелись признаки бунта. По ходу следствия, разумеется, били. Не сильно. Строго в рамках тогдшних европейских норм. Сам подследственный ушел в глухую несознанку. В очевидном, – «580 оленей, две старинные кольчуги, три пуда муки, семь сажен моржового ремня, три упряжи ременные, табаку два и пороху два же фунта, всего в 50 рублей», – каялся. Но «приспешников», кроме взятых вместе с ним, не называл, твердя, что «имен не припомнит». Даже кочевья, где агитировал, «в точности назвать затруднился». Правильно, в общем, вел себя. Изо всех сил рвался под уголовную статью. Имея в активе как минимум побег и рецидив, вешать на себя еще и политику резона, согласитесь, не было. И не вешал. Не дурак был. Но, зная цену «чистосердечному признанию», запирался умно. Охотно подтверждал, что, да, «хотел для оленных ненцев «цены на казенную муку и русские товары понизить». Это совпадало с показаниями свидетелей Нечаевского, подтвердившего, что сговаривался с Ваули о «прямой» поставке провизии, муки и сахара, и Мурзина, признавшего, что «сулил хлопотать о скидке» – но тут вообще криминала не было. И что хотел, чтобы «инородцы, как ранее, платили подати «вместо двух песцов одного», тоже не отрицал. Но тут речь шла о тех самых 7 рублях, что взимались князем вместо положенных 3 рублей 62 копеек, и выходило, что в этом он как раз стоит на стороне закона. А на вопрос, почему жалобу не написал, справедливо пояснял: «писать было некому».

Но чуть что, упирался рогом. Нет, царем не назывался, – и по ходу таки выяснилось, что сообщает такое только Иван Матвеевич, после чего тему прикрыли. Да, старшин менял, но один сам просил, а второй баб губил, причем моих, Ваули, родственниц, – стало быть, только из мести. Вот чего отрицать не мог, это «самого главного старшинства». Ну и не отрицал. Виноват, готов отвечать. В итоге «защитнику ненецкой бедноты и тооим его соратникам», с учетом всех обстоятельств, отслюнили каторгу «до вразумления», а не «без срока», как просил Березов. А затем Ваули, как поется в ненецких сказах, «сгинул, как пущенная стрела». Кроме того, что позже, отмотав с дюжину годов, герой был выпущен на «химию» где-то на Ангаре, никаких упоминаний о его судьбе в архивах не сохранилось.

При одном условии

Простая, в общем, история. На фоне Устима Якимовича с его «карманами», Фра Дьяволо или, допустим, Юрая Яносика, даже тусклая. Вроде как с Маанчары. Без любовных интриг и таинственных смертей. Но, какая бы ни была, для ненцев – своя, а значит, ближе и дороже всяческих Робин Гудов, сколь бы кинематографичны, в отличие от «самого главного старшины», они ни были. Потому и назван мыс на реке Полуй, где он, по преданию, делал привал, Ненянг-Саля, а гора на Полярном Урале, куда уходил от погони, Вавлё-хой. Ничего нового. Все как обычно. Даже нежелание народа верить в исчезновение главного героя. Спустя 15 лет, когда несколько молодых «самоедов» украли у старшин десяток оленей, тотчас пошел слух, что главарь, некто Иани Ходин – вовсе не Иани, а вернувшийся с каторги Ваули, и паника из Обдорска докатилась аж до Невы. И еще 27 лет спустя, когда вдруг вновь заговорили о возвращении сына Ненянгов, который, дескать, идет на Обдорск, десятки купцов и старшин, побросав скарб в нарты, кинулись наутек, хотя досужая болтовня ни в какой мере не соответствовала истине.

А потом, как водится, пошли варианты с нюансами. В трудах «до 1917 года» Пиеттомин, ясно, уголовник, шарлатан и «подстрекатель». Каковым, глядя сквозь определенную призму, безусловно, был. После того, опять ясно, народный герой и лидер одного из ярких эпизодов классовой борьбы угнетенных с угнетателями. Что тоже, конечно, верно, что бы он сам на сей счет ни думал. С недавних пор появились новые версии: то ли вождь ненцев в борьбе с угнетателями-хантами, то ли вообще сознательный борец с «российским колониальным игом». А есть и такое мнение, довольно обоснованное, что имели место купеческие терки вокруг Обдорской ярмарки на предмет передела сфер влияния и так далее, самоедского же каторжанина просто использовали вслепую. За, – по Остапу Ибрагимовичу, – болвана в старом польском преферансе. В общем, что нужно в данный момент, то и предлагают. На любой вкус. Помнится, какой-то прыткий деятель даже накатал на сию тему авантюрный роман с отчетливым русофобским духом.

Но интерпретации интерпретациями, а факты вперед. События в далеком, нищем, диковатом крае всерьез заинтересовали Николая Павловича, велевшего разобраться досконально и при всей занятости за следствием следившего. Так что разобрались по совести. Двадцати двум бунтовщикам, ждавшим кнута, приговор смягчили до минимума, по факту, подарив жизнь, а по отбытии наказания и свободу. Раскручивать аресты не стали, «поелику те самоеды основным числом в скопище шли, надеясь семья пропитание добыть», а оленей, отданных «самым главным старшиной» бедноте, велено было «не разыскивать и хозяевам не возвращать, а убыток им списать на ясак». Из казны, значит. А старшина Садоми Ненянгин, – помните такого? – за убийство младенца и «бабы инородки» пошел на вечную каторгу, как миленький, хотя и был ближе близкого Тайшиным. Да и самому Ивану Матвеевичу, дворянину и князю российскому, не слишком поздоровилось. Все, собранное сверх нормы, пришлось вернуть подданным, князиньке же (за попытку скрыть убийство и коррупцию) вынесли строгое взыскание с указанием на неполное служебное соответствие «под опасением за повторение неизбежного строго по законам наказания». И, наконец, получил на всю катушку, – за пьянство, за халатность, за «обиды инородцам», за «интерес к Тайшиным», – пресловутый заседатель Соколов. Вылетел со службы с «волчьим билетом», и кердык.

В общем, называя вещи своими именами, в конечном итоге все наиболее причастные так или иначе, но получили по заслугам. Не в отвлеченном смысле, а в самом что ни на есть земном. Восторжествовал закон. Думается, сделать больше не под силу было и государю. Но, если честно, большего и не надо…

Глава XXVII. БРАТАНЫ (1)

Вернемся, однако, с Ямала в Сибирь. Только не на северное направление, которое мы, вслед за казаками и и солдатиками майора Павлуцкого, прошли уже до самого пролива, откуда в ясный день и Америка видна, а на юг. Начнем же, видимо, с Потрясателя Вселенной. С кого ж еще…

Все краски заката

Как известно, нищий сиротка из рода Борджигийн, всю жизнь прилежно трудясь и не пьянствуя, в итоге более чем преуспел, оставив детям немалое семейное предприятие и подробнейшие инструкции, как обустраивать унаследованное, дабы не остаться на бобах. Однако если дети еще более или менее понимали, что к чему, то уже внуки пустились во все тяжкие, а потом все пошло лавиной, фирма лопнула и спасать что-то было поздно. В середине XIV века династию Юань попросили даже из Китая, и владения монголов вновь ограничились родными местами. Настали времена, похожие на те, когда юный Темучин только начинал карьеру. Две Монголии, восточная и западная, и каждая разделена на уделы: на Западе (Джунгария) – четыре, на Востоке (Халха) – семь, и это еще только самые крупные. А стоило появиться претенденту на роль объединителя, на него кидались всей сворой. Естественно, при активной помощи внимательно отслеживающих тенденции ханьцев. Правда, однажды прилетел орел. Князь Бату-Мункэ сумел обыграть всех, объединил все земли, принадлежавшие великому пращуру до его первого похода на Поднебесную и, приняв титул Даянхан (хан Великой Юань), целых 64 года внушал страх соседям. Впрочем, атаковать не рискнул, а после его смерти страна вновь раскололась, теперь уже окончательно и не на две, а на три части, причем на отныне отдельном Юге независимых княжеств насчитывалось без одного полсотни.

И более о странном не мечтал никто. Алтанхан, князь Тумэта, самый сильный и знаменитый из внуков Даянхана, создал прочное, богатое, сильное владение, но идти дальше не рискнул, сознавая, что китайцы так или иначе погубят. Прочие добились меньших успехов, но рассуждали так же. А потом главной проблемой стали маньчжуры, справедливо рассудившие, что им с монголами в одной берлоге не выжить, и начавшие обкусывать соседей. Первым рухнул Юг. Храбый и мудрый Лигданхан с сыном Эчже, проиграв коалиции прикормленных маньчжурами родственников, погибли, родственнички избрали ханом маньчжурского владыку, и южная Монголия навсегда стала частью Империи Цин.