Русское дворянство времен Александра I - Патрик О’Мара

дворе[476]. Стединг сообщил, что призывы к отстранению Александра I и замене его сестрой, великой княгиней Екатериной Павловной, звучали вполне открыто. Что еще хуже, по мнению посла, царь упорно отказывался прислушиваться к откровенно выражаемому со стороны дворянства недовольству его правлением, а вместо этого обвинял во всем внешние силы, особенно назойливых британцев, и «те миллионы, которые они тратят на обеспечение союзников»[477].

Репутация Александра I была серьезно подорвана его очевидными попытками умиротворить Наполеона в Тильзите в 1807 году. Для русского двора этот эпизод был не чем иным, как «пиар-катастрофой». Он занимал первое место в списке действий царя, на которые жаловался видный член его двора Н. Н. Новосильцев, член Негласного комитета, протеже Адама Чарторыйского и фаворит Александра I, — причем жаловался слишком громко, рискуя своим положением. Розенкампф вспоминал, что Новосильцев довольно открыто выражал свое негодование по поводу того, что царь не смог должным образом признать его заслуги, резко и публично выразился против Тильзитского договора и умиротворения Россией Наполеона, а также против пристрастия министра торговли Н. П. Румянцева ко всему французскому и против оккупации Финляндии. Кроме того, Новосильцев выступил против катастрофических экономических последствий неизбежного разрыва с Великобританией из‐за присоединения России к континентальной системе. На одном общественном мероприятии Новосильцев переступил грань, и его неосторожные слова дошли до царя. Неудивительно, что они ускорили временный разрыв между Александром I и Новосильцевым. Новосильцев был снят с поста помощника министра юстиции в 1808 году, где его сменил восходящий Сперанский. Тем не менее он оставался президентом Императорской Академии наук до 1810 года.

Падение популярности царя, вызванное договором, привело к распространению в 1807 году проекта петиции к Александру I, призывающей его проявлять большую твердость в иностранных делах[478]. Это сопровождалось в течение следующих нескольких лет ростом антифранцузских настроений в российском высшем обществе, которые в первую очередь касались самого Наполеона и его посла в Санкт-Петербурге генерала Армана де Коленкура. Чувства накалились настолько, что, когда в сентябре 1809 года знаменитая М. А. Нарышкина устроила в своем загородном доме грандиозный праздник с фейерверком и ужином на 200 человек, ни посла Франции, ни одного француза вообще не пригласили[479].

Общая неудовлетворенность, которую испытывали все классы русского общества после Тильзитского мира, сильно смутила и встревожила Александра I, популярность и авторитет которого были серьезно, а может быть, и безвозвратно подорваны. Хотя в июне 1807 года М. А. Дмитриеву было всего 11 лет, в своих мемуарах он утверждает, что помнит фурор вокруг Тильзитского соглашения: оно сначала приветствовалось, до того как стали более понятны его невыгодные условия. В частности, только когда цена на сахар внезапно взлетела до 100 рублей за пуд (16,38 килограмма), тогда и Тильзитский договор, и Наполеон как его создатель вызвали широкое сожаление[480]. Непродуманный, хотя и непродолжительный союз России с континентальной системой с 1808 по 1811 год, безусловно, нанес серьезный удар по ее экспортной торговле (как и опасался Новосильцев), вынудив многие компании прекратить дела и вызвав рост цен на такие основные сырьевые товары, как сахар, — вспоминал Дмитриев.

Мало того что недавние попытки Александра I провести внутреннюю реформу потерпели неудачу (хотя в значительной степени в силу непримиримости дворянства и безразличия чиновников), но теперь он потерпел унижение на международной арене и на полях сражений, в результате чего большая часть дворянства разочаровалась и поставила под сомнение его лидерство. Вигель обнаружил, что реакция на унижение Александра I со стороны Наполеона в Тильзите гораздо более ярко выражена в Москве, где он был объектом открытого презрения и насмешек, чем в Санкт-Петербурге, где «все чувствовали, что унижение, понесенное главою народа, неизбежно должно разделять с ним все государство»[481]. Взгляд Вигеля на этот вопрос, возможно, больше относился к характеру обобщения, который был его отличительной чертой, чем к реальному положению дел. Тем не менее, по словам другого мемуариста, Роксандры Эделинг, близкой к императорской семье, к 1812 году «[с]ильный ропот раздавался в столице. С минуты на минуту ждали волнения раздраженной и тревожной толпы. Дворянство громко винило Александра в государственном бедствии, так что в разговорах редко кто решался его извинять и оправдывать»[482].

Столь же серьезным последствием Тильзита было то, что к 1812 году финансы России все еще были плохо приспособлены для адекватного финансирования защиты границ страны от вторжения Наполеона в том году, особенно с учетом расходов, уже понесенных недавними кампаниями в Персии и Турции (1806–1812), а также Швеции (1808–1809), в дополнение к участию в войнах против наполеоновской Франции (1805, 1806–1807). Неудивительным результатом всех этих военных столкновений стало то, что российский военный бюджет был сильно истощен[483]. Более того, негативное влияние Тильзита на экономику России остро ощущали и дворяне в своих имениях, особенно в центральных и западных провинциях. Это углубляло пропасть между Александром I и дворянством и стало началом взаимного недоверия между ними, которое имело такие серьезные последствия в дальнейшем.

Александр I и его отношения с ведущими государственными деятелями России

Показательный индикатор проблем, с которыми столкнулось российское дворянство и которые формировали его и в особенности правящую элиту в период правления Александра I, заключается в исследовании динамики их взаимоотношений с царем как на сословной, так и на индивидуальной основе. Избранные тематические исследования, приводимые ниже, позволят четко сфокусировать непредсказуемый поворот в отношении Александра I к некоторым из его самых выдающихся государственных деятелей и его обращении с ними. Одним из многих парадоксов правления Александра I было то, что совокупные таланты этих деятелей вполне могли бы подтолкнуть царя к реформам, которые он и сам одобрял, если бы он не был такой малопонятной и упрямой личностью. Единственным исключением из склонности Александра I в конечном итоге подвергать опале своих вельмож был Аракчеев, которому император все больше и больше доверял в последние годы своего правления. Наконец, в качестве заключительного примера фигурирует здесь Клеменс фон Меттерних. Случай Меттерниха — австрийского министра, а отнюдь не русского дворянина — примечателен в части данной им оценки противоречивой личности Александра I и его способности к дружбе.

М. М. Сперанский: нежеланный проводник реформ

Именно осознание Александром I своей ответственности за приведение России в начале XIX века в соответствие (в социальном и политическом плане) c принципами и наследием европейского Просвещения XVIII века заставило его возлагать столько надежд на экстраординарные административные способности М. М. Сперанского (1772–1839). Этот семинарист и сын деревенского священника,