Сон негра - Даниил Юрьевич Гольдин

будто моя ядовитая кровь ее растворяет, и совсем я здесь чужой. Чьи же вы, руки? Почему вы меня разобрали? Я же сам не соберусь – вам придется меня собирать. А не собраться никак нельзя: нам с Пташкой еще порядок в голове наводить.

Тянут меня руки, мельтешат вокруг. Уже вроде плывем в совсем обычной воде: муть, гниль. Кое-где коряжится топляк. Дно близко, ил поднимаем своей возней.

Фосфоресцирующие руки без хозяев. Или это я хозяина просто не вижу. Какая рыбой плывет: пальцами как хвостом от воды толкается. Какая медузой: пальцы в кулак сжимает, лягает воду и таранит так мягкую муть. Другая семенит фалангами по илистому дну, с коряги на корягу перебирается. И у всех бледно-зеленые пятна на коже как оспины светятся.

Моя правая рука все еще сжимает нож. Я пытаюсь не дать ему выпасть: неаккуратные руки мою руку то и дело бьет о дно. Нож мне нужен, точно еще нужен. Нет, не с этими зверушками драться, но я же хотел в петлю влезть. Там есть то, что мне нужно теперь очень. Чтобы Государю-батюшке принести, чтобы он подавился. А больше этого я хотел только в город Ив, по пути гигантских щук из сети выпутывать.

Вот и Щука. К ней тащили меня руки. Все они знают, подталкивают. Чьи вы? Замерли, в воде пальцами лениво шелестят, и вдруг разом брызнули врассыпную, и исчезли: это Щука могучим хвостом дернула, оскалила пасть, бросилась в стайку, пытаясь поймать хоть одну лакомую руку – изголодалась, но ее удержали скрученные острые нити: неровными стяжками все ее огромное тело обвили. Всю морду щучью изрезала лесочная ячея, и из мясных лохмотьев, полощущихся в студеной воде, сочится белесый дымок.

Она дергается, но только сильнее путается. Белое брюхо стягивают жгуты, обдирают с нее золотистую чешую. Вовремя я, Щука?

Мои члены снова при мне. Руки меня успели собрать перед тем, как исчезли. Спасибо вам, руки. Дышать под водой легко, мягко. Вода проливается в легкие холодком и выходит обратно.

Щука замирает, сеть забилась под ее жабры, мешает рыбе дышать. Смотрит на меня одним глазом. От нее столько света исходит, что я вижу тяжелые ядра в иле, которые держат на месте рваную сеть. Каждая леса толщиной в пол пальца. Полупрозрачные тросы.

Что, Щука, охотятся на тебя? Всем подавай желание.

Правильно я нож сохранил. Вот и первая щука. Надеюсь, последняя. Мне бы в петлю, Щука. Очень надо.

Не отвечает, плавно поводит хвостом, на бок завалилась, растягивает уставшими жабрами ячею.

Ну, потерпи.

Я начал с головы. Прошелся лезвием вокруг морды, высвободил. Приходится пилить каждый трос. Одну за другой лесы перетирать. Со Щуки золотистая чешуя сыплется, оседает в иле, на пудовых ядрах.

Щука не дергается, дает освободить себе плавники, спину. С животом труднее всего: плотно впились жгуты, перетянули мягкое щучье брюхо. Ножом не подлезешь – поранить ее боюсь.

Щука доверчиво подставила мне живот. Я осторожно пилю нити одну за другой, но пальцы в студеной воде перестают сгибаться, теряют чувствительность, и дважды я касаюсь острием щучьего брюха, выпускаю из него струйки белесого дыма. Она болезненно вздрагивает, но дает снять сети до самого хвоста.

Стоит рыба против течения, чтобы обрывки сети не накинулись на нее снова. Ее жабры жадно фильтруют мутную воду, и в голове у меня тоже становится чище.

А когда с рыбы спадает последний кусок ячеистой бахромы, мои ноги уже плотно увязли в рваных обрезках сети. Я тянусь к ним ножом, хочу высвободиться, но Щука вдруг бьет меня по руке хвостом.

Я с трудом удерживаю нож, чтобы не выронить его на илистое дно.

Сеть поймала меня вместо Щуки, а Щука хищно кружит вокруг меня, будто злорадствует. Я держу перед собой нож, поворачиваюсь вместе с ней, заглядываю в неподвижный золотистый глаз: что ты удумала? Драться будем? С чего бы, Щука?

Круг делает, затем другой. Я чувствую, как на шее затягиваются обрывки недорезанного графского троса – с каждым поворотом я плотнее его заматываю. Не та петля, рано. Фильтруй, Щука, воду, чисти мою прокисающую головушку.

Она все кружит, а я на месте замер. Не нападает, держит дистанцию, но вся напружинилась для броска. Я медленно тянусь снова к своим ногам, чтобы освободиться. Она угрожающе приближает к моему лицу грозную пасть. Как будто сожрать хочет. Как же я в город Ив попаду, Щука, если не выпутаюсь? Не ты же меня выпутывать будешь – самому надо. Что тебе проку меня в сети оставлять?

Тянусь, уже почти подцепил первый жгут острием, но тут она бросилась и башкой боднула меня в руку. Не укусила, только оттолкнула руку с ножом от сети. Глупая Щука. Молчит. Все смотрит золотистым глазом. Чисти воду, Щука, я тебя не понимаю.

Чистит, жабрами работает. В голове почти прояснилось от густоты черной нефти.

Я замер на месте, а она все кружит. Плавниками гипнотически поводит, приоткрыла зубастую пасть. Сожрать хочешь разве? Вижу: не хочешь. Тревожно мне, непонятно.

Так, кажется, много прошло времени. У меня на лице поселилась колония ракушек. Присосались, обросли полипами, я тиной зарастать стал.

А потом Щука вдруг вильнула хвостом и растворилась в чистой, воздушной воде. И тяжелые ядра вдруг сдвинулись с места. Меня рывками тащили по дну в плену у изорванной сети. Щука исчезла, теперь вырываться нет смысла. Пусть так все и будет. Расслабился, поглубже вдохнул и ощутил, как ледяная вода пролилась в глотку.

Я задохнулся, хватаю порванным ртом воздух, а там одна вода. Чувствую, как все тело водой напитывается, разбухает. Хочу кашлять, а не могу. Таращу глаза в кристальную воду и застыл так. Не хочу больше биться, не хочу сопротивляться. Тащат и тащат.

И вот вытащили дети свой невод на песок, и заголосили, увидав мертвеца. А я знай себе на мелководье покачиваюсь в ленивом течении.

Невод меня еще держит, не дает уплыть. Ядра на речном песке лежат. Из всех дыр вода льется, лицо заросло полипами, в волосах тина.

Смотрю: те самые дети. Два мальчика и девчушка, и снова прячутся от меня в высокой осоке. Узнали или нет? Знакомая песчаная дюна, дорога на насыпи, бревенчатая избушки неподалеку.

Поднимаюсь на мелководье, откашливаюсь. Выплевываю юркого пескаря. Из пор в коже вода выливается, и я синий, разбухший, постепенно сдуваюсь, как отжатая губка.

– Ну, – говорю. – Не бойтесь. Подойдите, помогите дяде. Вы же смелые дети.

Один мальчик с плачем убегает к избушкам. Кричит: «Мертвец! Папа, папа!»,