Пристально всматриваясь в бесконечность - Владислав Картавцев

Или все-таки нам нужно только «общественное» признание «наших заслуг»? Статус. С соответствующим материальным вознаграждением, естественно? Но разве есть большее признание, чем признание своих заслуг самим собой, ощущение правильности и нужности своей жизни, пропущенное через самого себя? Ощущение правильности выбранного самим собой пути? Ведь внутреннее содержание важнее внешней формы? Или нет? Кто определяет уровень и степень признания? Мы сами или они? Другие?

И, конечно, тот, кто ищет одобрения в глазах других, должен принять их правила. Они будут решать, миловать или осуждать. А он должен будет карабкаться и терпеть, и вовсе не факт, что доберется до вершины. Сколько их таких было, и сколько будет. И все хотят, и все спешат, надеются и ждут. И готовы играть по их правилам, чтобы дождаться свержения своих прежних кумиров и уж тогда отомстить за все, вдоволь и со смаком «попинав дохлого осла ногами». Только не всегда дожидаются.

Но есть и другие. Которым это не интересно, они не готовы терпеть и ждать, крутя «фиги» в кармане и жутко завидуя, и постепенно беря на вооружение принцип «ты начальник – я дурак, я начальник – ты дурак». Которым не интересно быть менеджерами.

Которые не так. И которые всегда будут искать свои собственные паруса или, может, даже ключ к познанию.

Безупречный вызов

«Нет, я не плачу и не рыдаю.На все вопросы я открыто отвечаю,Что наша жизнь игра, и кто ж тому виной,Что я увлекся этою игрой?»

Всегда любил Андрея Миронова. И Папанова, конечно. Люблю Гафта и Ширвинтда – благо, они еще живы. Но старенькие уже. И как это не печально, их игра скоро закончится. Как закончилась и Миронова, и Папанова. И как закончится игра любого из нас.

Что наша жизнь? Игра? Или путешествие? Или преодоление препятствий? Или шанс удачно и очень хорошо и неспешно провести время жизни? А может, бесконечное страдание в виде нескончаемых нереализуемых желаний, перетекающее из одной своей разновидности в другое? А, может быть, действительно, только лишь игра – трагическая или комическая, с хоровым пением или без оного и с подтанцовками и без?

Каждый, конечно, воспринимает свою жизнь по-своему. Кто-то чересчур серьезно, а кто-то слишком легкомысленно. Кто-то широко, а кто-то узко. Кто-то доволен, кто-то несчастлив. Но вне зависимости от отношения к ней она рано или поздно заканчивается. Как и любая игра – пусть даже самая длинная и увлекательная. Актеры и участники стареют, становятся скучными и невыразительными, замыкаются на своих воспоминаниях, переживаниях и потерях, и приходит необходимость их заменить на молодых, полных сил и надежд.

Но ветераны сцены еще какое-то время воюют. Может быть, даже молодятся, ставят опыты над собственными яичниками и железами, пытаясь сохранить молодость и свежесть. Пытаясь остаться в игре. Только все без толку – они уже «живая легенда», и относятся к ним, как к легенде. Может быть, уважают их знания и опыт и уважают их самих, что, впрочем, не отменяет того факта, что их время уже прошло. Или скоро пройдет. И сами актеры это чувствуют, и всеми силами пытаются найти для себя новый смысл своего существования – в семье, в работе, в написании автобиографий. Смысл, впрочем, не отличимый от того, что был раньше – только сейчас в новом качестве – пожилых и уважаемых, или пожилых и заслуженных, или просто пожилых. И, благо, если в течение жизни они заработали статус и материальное состояние – тогда их дни проходят в теплоте и уюте. Но такое счастье гарантировано не всем и не всегда.

Жизнь проходит тихо и незаметно. Иногда – ярко и феерично, иногда – с пользой, иногда в бессмысленной беготне, чувствах и переживаниях на бегу. Но кто-то и такую жизнь считает правильной и единственно возможной в данных сложившихся обстоятельствах. Как всегда – как к этому относиться.

Дети достигают 18-летнего возраста и становятся совершеннолетними, и начинают сами пытаться выстраивать свою жизнь и сформировать свое к ней отношение. И им, действительно, нужна возможность выбора. В том числе и понятийного. Не стоит ожидать, что они сами в восемнадцать лет смогут мыслить по-взрослому рассудительно и осознавать, что ждет их в дальнейшем. Поэтому стержневые понятия необходимы, и для этого и существуют умные книжки и умные взрослые – в какой-то степени, само собой.

Так, что же мы можем им предложить – играть или бороться, плыть по течению или преодолевать пороги, биться головой о стену или искать лазейки и крысиные норы? Что мы можем им рассказать и, главное, показать на собственном примере?

Как правильно жить и как относиться к жизни? Сами-то мы готовы ответить на этот вопрос?

Придет время, когда и мне, возможно, будут задавать вопросы, что такое жизнь. И прежде чем ответить, я спрошу – жизнь с моей точки зрения или с чьей-нибудь другой?

Я не могу отвечать за других и сам не сильно соотношусь с категорией «других». Поэтому у меня есть свое определение жизни – безлюдное громадное поле – может, для гольфа, а может для игры в прятки или в «Угадай мелодию». Где есть возможность победить и проиграть. Пространство совершенного вызова для единственного тебя. Наполненное нашими стремлениями, желаниями и возможностями. Дающее выбор и конечность бытия. Но главное – вызов.

Мое стремление и мое желание в жизни – есть совершенный вызов для меня, и он по-настоящему совершенен, т. к. не зависит ни от кого и ни от чего. Он просто есть и существует для меня, и скрывается, и прячется во мне. И заключается в необходимости любыми – подчеркиваю, любыми – методами и средствами добиться безупречности. Что и является венцом карьеры любого человека, ступившего на путь знаний. Добиться безупречности своих поступков при условии многообразия и немыслимого количества путей.

Безупречности, которую дает только желание и возможность быть заодно с могучим потоком, правящим всем и вся.

Безупречность постоянно вступает в противоречие с человеческой натурой – слабой, безвольной и ищущей способы и возможности снова и снова потакать своей слабости и лени. Я ищу безупречность, я борюсь со своими слабостями, я постоянно, ежедневно и ежечасно своим усилием воли иду к безупречности. И силу для этого дает мне Поток Осознания Бесконечности Жизни, частью которого я стремлюсь быть, и слиться воедино с которым и является целью моего земного существования. Именно он и будет определять, справился ли я со своей задачей и достоин ли того, чтобы стать полностью свободным, прервав непрекращающийся круг земных мытарств и перерождений. Безупречный вызов – вот что для меня жизнь. Но таковой она является только для меня и таких, как я.

Мой безупречный вызов не подходит для других – у них есть свои. Или же их нет, и им только предстоит их найти – при условии, что будут искать. И, скорее всего, для многих мой безупречный вызов будет не понятен. Что ж, никто и не настаивает. Он – лично мой.

Крылья бабочки или прикосновение видени

Увижу ли тебяОпять,Мой чудный сон,Мои воспоминания?

Увижу ли тебя когдаОпять?Не знаю.

Жаль.

Хочу я быть с тобой всегда,Хочу остаться,Хочу быть частьюСна,Завлекшего меня.

В очередной раз мне задали вопрос – что же такое видение. И как его достичь?

И я опять попытался рассказать.

Видение – совершенная абстракция и случается по зову намерения. Видение обладает фантастической способностью – накатывать, овладевать тобой полностью, разрушать, сминать твои защитные барьеры и уходить прочь, оставляя тебе сломленным, огорошенным, переполненным эмоциями, переполненным восторгом и воодушевлением от прикосновения к чудесной и непознаваемой тайне.

Видение, как лавина, обрушивается на тебя и покидает тебя. А ты остаешься.

В другой раз видение подобно тонкому, прозрачному, невесомому прикосновению крыльев бабочки, где-то вне простанства-времени, за пределами обычного человеческого восприятия, за гранью обычных человеческих чувств и переживаний.

И от этого прикосновения ты испытываешь неописуемый восторг, поклонение, духовный экстаз.

Иногда видение приходит в виде знаков или шепота, настроенного намерением – и это – голос видения.

Видение безбрежно, как безбрежно намерение, как безбрежна бесконечность. И видение всегда разное – оно может накатывать, или притрагиваться, или звать издалека.

Но всегда остается нестерпимая жажда окунаться в него еще и еще, прикоснуться, ворваться в него и больше никогда не выходить.