Гораций - Михаил Евгеньевич Бондаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В банях обычно работали массажисты и цирюльники, предлагавшие свои услуги платежеспособным посетителям, а также торговцы сладостями и прочей снедью. Рядом с общественными банями нередко размещались палестры, а также залы для бесед и отдыха. Здесь занимались гимнастикой, чтобы размяться и пропотеть перед мытьем, играли в мяч, заводили полезные знакомства, читали книги или слушали поэтов. Ежедневное омовение в банях имело очень важное гигиеническое значение, поскольку одевались римляне в шерстяную одежду и в жарком южном климате под палящим солнцем постоянно обливались потом. Закрывались бани обычно с заходом солнца.
Описание своеобразной атмосферы, царившей в банях, сохранилось в одном из писем философа Сенеки: «Сейчас вокруг меня со всех сторон — многоголосый крик: ведь я живу над самой баней. Вот и вообрази себе все разнообразие звуков, из-за которых можно возненавидеть собственные уши. Когда силачи упражняются, выбрасывая вверх отягощенные свинцом руки, когда они трудятся или делают вид, будто трудятся, я слышу их стоны; когда они задержат дыханье, выдохи их пронзительны, как свист; попадется бездельник, довольный самым простым умащением, — я слышу удары ладоней по спине, и звук меняется смотря по тому, бьют ли плашмя или полой ладонью. А если появятся игроки в мяч и начнут считать броски — тут уж все кончено. Прибавь к этому и перебранку, и ловлю вора, и тех, кому нравится звук собственного голоса в бане. Прибавь и тех, кто с оглушительным плеском плюхается в бассейн. А кроме тех, чей голос, по крайней мере, звучит естественно, вспомни про выщипывателя волос, который, чтобы его заметили, извлекает из гортани особенно пронзительный визг и умолкает, только когда выщипывает кому-нибудь подмышки, заставляя другого кричать за себя. К тому же есть еще и пирожники, и колбасники, и торговцы сладостями и всякими кушаньями, каждый на свой лад выкликающие товар»[490].
На вторую половину дня, на время после прогулки и бани, приходился обед (cena) — главный прием пищи. На него помимо родственников часто приглашались друзья и знакомые хозяина, его клиенты и вольноотпущенники. Начинался обед около трех-четырех часов пополудни и занимал почти всю вторую половину дня до заката солнца, а иногда затягивался до самой поздней ночи, то есть длился от трех-четырех до семи-восьми часов.
В зажиточных домах обедающие устраивались обычно в специальной столовой (triclinium) и принимали пищу лежа, расположившись на трех специальных деревянных или каменных ложах, каждое из которых вмещало по три человека[491]. Ложа, предварительно покрытые специальными матрасами и покрывалами, расставлялись в форме подковы вокруг обеденного стола, уставленного блюдами с едой и кувшинами с вином. Четвертая сторона стола, таким образом, оставалась открытой, что позволяло рабам беспрепятственно обслуживать гостей и менять блюда. Самым привилегированным считалось среднее ложе, которое предназначалось для почетных гостей, и самым лучшим на нем было правое («консульское») место. Каждое место для гостя на ложе отделялось от соседнего подушками или пуфиками. Гость ложился на свое место наискось, головой к столу, опираясь на левый локоть и возвышающееся изголовье ложа, где также лежала подушка. Если гостей было больше девяти, хозяева ставили новый стол и еще три ложа вокруг него и так далее. В инсулах же всё было намного проще, и хозяин с приятелями вполне могли принимать пищу сидя.
Каждому гостю выдавалось специальное полотенце или салфетка, так как ели римляне преимущественно руками. Очень часто приглашенные брали с собой свои салфетки и собирали в них куски лакомых блюд, которые по окончании пиршества уносили домой. Марциал с большим юмором описывает подобную практику:
Таких обжор презренных нет, каков Сантра:
Лишь только прибежит он на обед званый,
Какой давным-давно он день и ночь ловит,
По три-четыре раза чрева он вепря,
Два заячьих бедра, лопатки две просит,
Божбы ему не стыдно для дрозда ложной
И кражи устриц с бахромой совсем бледной.
Куском лепешки мажет он платок грязный,
Куда он и горшечных насует гроздьев,
И горстку зерен из плодов гранат красных
С дрянною кожей от объеденной матки,
И прелых винных ягод, и грибов дряблых.
Накравши столько, что платок вот-вот лопнет,
Костей огрызки и остатки он горлиц,
Уж безголовых, в теплой пазухе прячет,
Зазорным не считая запустить руку
В объедки, от которых даже псам тошно.
Но мало глотке алчной лишь одной снеди:
В бутыль-подружку он вино с водой цедит.
И, по двумстам ступеням взгромоздив, это
К себе в каморку под замок скорей прячет
Обжора-Сантра, чтобы все продать завтра[492].
В качестве обеденной посуды римляне применяли большие глубокие блюда, тарелки и сосуды для питья. Богачи предпочитали, чтобы у них на пирах использовалась только самая роскошная посуда, сделанная исключительно из хрусталя, золота или серебра, и украшенная драгоценными камнями. Ножи и вилки за столом не употреблялись, так как лежа пользоваться ими было сложно; жидкие блюда ели ложками, все остальные — руками.
Большое значение придавалось и столовой мебели. Деревянные ложа в триклиниях богатых домов инкрустировались слоновой костью, черепахой, бронзой, серебром и даже золотом. Кроме того, для отделки брали фанеру из редких пород дерева. Популярностью пользовались большие круглые обеденные столы на одной массивной ножке, сделанные из дорогих сортов древесины, со столешницей, выполненной из единого куска дерева.
На званых обедах старались строго соблюдать правила сервировки блюд и тщательно следили за чистотой в столовом помещении, правда, не всегда это получалось. Гораций так пишет об этом:
Часто противно смотреть, как, три тысячи бросив на рынок,
Втиснули в тесное блюдо к простору привыкшую рыбу!
Так же и грязь родит отвращенье к еде: неприятно,
Ежели раб, отпивая тайком, на бокале оставил
Масляных пальцев следы или дно не отмыто у чаши.
Дорого ль стоит простая метелка, салфетка, опилки?
Самую малость! А вот нераденье — бесчестье большое!
Пол разноцветный из камней, а веником грязным запачкан.
Ложе под пурпуром тирским; глядишь — а подушки нечисты[493].
Правила хорошего тона требовали от гостей не дуть на еду, аккуратно брать куски
