Декоратор. Книга вещности. - Тургрим Эгген

Квартира начинает походить на стереотипную карикатуру на тему «мужчина на хозяйстве». Утром я обнаружил, что забыл поднять сиденье, когда мочился; я присел потужиться, а на нём — жёлтые струпья застывшей мочи. Уборщица появится лишь через два дня, я, конечно, попытаюсь до тех пор разыскать тряпку и оттереть унитаз, но остальной срач пусть разгребает сама. До сих пор мы её не напрягали. Как её зовут, никак не запомню.

Катрине где-то в Германии. Она звонила вчера, но я не брал трубку.

Сильвия отказывается со мной разговаривать. Вчера вечером я звонил ей два раза. Поначалу, первый раз, она держалась дружески и учтиво, хотя и отказалась обсуждать тему, более всего меня занимающую. Она сказала, что опаздывает — договорилась встретиться в городе с подругой. Я заметил, что она чересчур увлекается светской жизнью, на что она обиделась и ответила, что это не моего ума дело. К тому же ей некогда. Я сдался:

— Ладно, завтра поговорим.

Занял исходную позицию в коридоре и стал ждать, час, ещё полчаса, пока не понял, что она и не собиралась уходить из дому. Она физически не может проскользнуть вниз так, чтоб я этого не услышал. Тем более я поставил стул впритирку к двери и не отлучался. Она не спускалась. Потом я захотел есть и сходил купил себе чипсов со вкусом текс-мекс, а вернувшись, набрал её номер опять.

Она ответила, это было не разумно с её стороны.

— Зачем ты сказала, что уходишь, если никуда не собиралась? — задал я совершенно правомерный вопрос.

— Сигбьёрн, ты что, шпионишь за мной?

— Ну что значит шпионю. У тебя горит свет.

— Так. И что?

— Я подумал, что-то случилось. Может, встреча отменилась.

Пауза.

— Да, встреча отменилась. Она не смогла.

— Кто не смогла?

— Она. Подруга моя. У неё сын заболел, ей пришлось остаться дома.

— А как её зовут?

— А зачем тебе знать? Что ты меня допрашиваешь? Имею я право встречаться с кем хочу или как ты думаешь?

— Имеешь, — ответил я, — хотя проще, да и не в пример вежливее, было бы назвать любое имя, а не городить риторические вопросы про твои права. Я твоими встречами не распоряжаюсь. Безусловно, ты вольна хороводиться с кем угодно, но мне больно, что ты меня обманываешь. Тем более так неумело.

Она психанула. Я попал в яблочко, кто бы сомневался.

— Знаешь что, Сигбьёрн... я не желаю с тобой разговаривать.

— Жаль, — ответил я. — Потому что я как раз желаю поговорить с тобой. Не по телефону, я хочу подняться к тебе. Раз ты всё равно вечером дома.

— Я хочу побыть одна.

— А я нет. Я и так вечно один. Но сейчас мне хочется общения, теплоты и близости, как некоторые говорят.

Это её слова, что она ценит теплоту и близость чуть не превыше всего.

— Господи, сколько патетики! — ответила она брезгливо. — Слушай, оставь меня в покое. Я пошла спать.

— В полдевятого? — уточнил я насмешливо.

Она бросила трубку.

Разве это патетика? Что высокопафосного в том, что человек собирается признаться в любви, что он борется за неё, даже если ситуация выглядит непростой и отношения складываются шероховато? Так полчеловечества можно обвинить в истеричной экзальтации. Наверно, дело в методе, вернее, его неотработанности. Я, в общем-то, готов признать, что есть нечто мелочное и жалкое в том, что человек сидит под дверью и подслушивает, хотя, как ни крути, а «мелочность» и «низость» такого поступка не может и соперничать с ухищрениями некоторых, кто выдумал несуществующую подругу, лишь бы отделаться от меня. У меня нет впечатляющего опыта по отшиванию красавиц, желающих любезничать со мной в ненадлежащий момент, но я не сомневаюсь, что вышел бы из затруднения менее тривиальным образом.

Я не могу просто проглотить размолвку. Оттого, что наша последняя беседа прошла на таких неприятных тонах, была полна упрёков и кончилась тем, что Сильвия обвинила меня в «патетичности», я впал в чудовищное беспокойство и отчаяние. Думаю, Сильвия ждёт, что я наведу на себя дисциплину и, как подобает мужчине, решительно сделаю первый шаг, чтобы утрясти недоразумение. Сбивчивые разборки по телефону не годятся, я должен подняться к ней и поговорить, глаза в глаза.

Прежде чем идти наверх, я переодеваюсь в чистую рубашку. Я подумал было прибраться и пригласить её к себе, но решил, что ей проще будет отыграть назад на своём поле.

Её звонок издаёт милый старомодный «динь-дон», но никто не отвечает. Неужто она всё-таки ушла по делам? Выждав, чтобы не показаться нетерпеливым, а только решительным и настойчивым, я звоню снова. Дверь распахивается. Передо мной мужчина.

— Ты кто? — выпаливаю я, не успев собраться с мыслями.

Он выше меня, темнее и здоровее, давно небрит и в футболке, но никакого изобличающего беспорядка в одежде нет. Тем не менее моя первая мысль — что меня обманули, наставили рога самым бессовестным образом. Он торчал здесь всё время, может, когда я звонил в первый раз его и не было, но во второй — точно. Так вот в чём дело: она не хотела ранить меня тем, что ждёт посетителя, любовника, и предпочла солгать про ужин с приятельницей. Это с её стороны тактично, но целью всей дипломатии было замаскировать мелким враньём крупное предательство. Я ёжусь при мысли, что он сидел и слушал наш разговор, последний, уничижительный, и что Сильвия улыбалась ему как бы извиняясь, а бросив трубку, наверно, улыбнулась: «Фуф, бывают же такие надоедливые поклонники». Какая гадость! И почему я не слышал вчера, как он пришёл?

— А, ты? — рычит тот тоном, в котором ясно слышно: права лезть к нему с расспросами у меня нет.

— Прошу прощения, — отвечаю я. — Я к Сильвии. Она дома?

Я пытаюсь через его плечо посмотреть, дома ли она, но этот шкаф с прущей наружу агрессивностью занял собой весь проём, и мне ничего не видно. Может, она ещё в кровати, отдыхает после ночных экзерсисов, которых я, насколько в состоянии вспомнить, тоже не слышал.

Он говорит:

— Сильвии нет. — Потом добавляет: — А я знаю, кто ты.

— Вряд ли. Но передай привет от Сигбьёрна и скажи, что я позвоню попозже.

Я разворачиваюсь и начинаю спускаться по лестнице. По правде говоря, я не могу дольше выносить его взгляда, у меня комок в горле, и я не хотел бы доставить этому типу удовольствия увидеть меня плачущим.

— Погоди-ка, — он спускается следом за мной. Я останавливаюсь на площадке между вторым и третьим этажом, у небольшого окошка, выходящего во двор. Он стоит на ступеньку выше меня, что подчёркивает его физическое превосходство, и вид у него грозный.

— Да? — говорю я с нелегко сделанным равнодушием.

— Кончай давай терроризировать Сильвию, — заявляет он.

— Не понимаю, о чём ты.

— Думаю, понимаешь. Это ты живёшь под ней, так?

Я киваю. Я мог бы добавить, что это ещё не преступление.

— Она мне жаловалась на тебя. Что ты надоедаешь, лезешь, звонишь когда ни попадя, шпионишь за ней.

— Ни разу не шпионил, — отвечаю я, не сообразив, что это равносильно признанию в телефонном терроризме.

— Короче. Оставь Сильвию в покое. Усёк?

Теперь он скрестил руки на груди, будто без того опознать в нём пустоголового любителя махать кулаками было трудно.

И почему у многих привлекательных женщин типа Сильвии, думаю я, такой ужасающий вкус по части самцов. Должен сказать, в такой ситуации я нужен ей тем более.

— Придётся тебе простить мои слова, — говорю я, — но тебя это на самом деле ни с какой стороны не касается. Это наши с Сильвией дела, и, если она дома, лучше бы нам с ней сразу об этом поговорить.

— Чего-то ты не догоняешь, — говорит амбал. — Это Сильвия велела мне потолковать с тобой. Она увидела тебя в глазок.

— Покорнейше прошу прощения, — говорю я, — но я не намерен обсуждать эту тему с вами.

От его наглости комок у меня в горле растаял. Я снова могу нормально разговаривать. К тому же мне легче оттого, что я наконец разобрался в ситуации. Соперника я готов иметь. С ним нетрудно разобраться. Меня озадачивало загадочное охлаждение ко мне, которое я заметил. А это всего-то был соперник! Невооружённым глазом видно, что этот крокодил не может конкурировать со мной ни интеллектом, ни личностными характеристиками. Я вижу и то, что насильничать ему не внове, но уверен, что так далеко дело не зайдёт. Мы оба трезвые, стоим на лестнице.

Он делает шаг вниз, на площадку и смотрит на меня разве что не сочувственно.

— Хоре трепаться. Просто дай слово, что отцепишься от неё. Она не хочет больше с тобой водиться.

Этим «больше» он ненароком признаёт, что знает — между мной и Сильвией было нечто; можно понять, какую ревность это в нём вызывает.

— Я готов поговорить об этом с Сильвией. Тебе я вряд ли что-то стану обещать. С чего вдруг?

— Ты совсем кретин? — спрашивает он.

— Я как раз думал спросить тебя о том же, — делаю я выпад.

Тут обрушивается удар. Я не исключал такой возможности, но не заметил его, а когда человек, как я, не практикует сам насилия и рукоприкладства, он не может рефлекторно действовать правильно, чтоб защититься. Удар пришёлся в лицо, он был такой силы, что голова откинулась назад и впечаталась в раму, то есть я дважды пострадал от одного удара. То ли от боли, то ли от шока, но у меня подламываются ноги, я сползаю на пол и сижу, глядя на него снизу вверх. В таком ракурсе он громила громилой. Таких жутких ботинок, как на нём, я ещё не видел. Только бы он не стал бить ногами. Во рту вкус крови.