Восставшие из пепла - Слав Караславов

Вдруг Александр услышал детский голосок. В десяти шагах от него смуглый мальчик лет девяти целился из лука в пустое птичье гнездо на дереве. Стрела, коротко свистнув, попала точно в середину гнезда и застряла там.

Мальчик камнем пытался сбить стрелу, но это ему не удавалось. Он пнул ногой дерево — толстый ствол и не дрогнул. Александр подошел к нему.

— Как зовут тебя? — спросил он.

— Алекса! — ответил мальчик, недоверчиво глядя на незнакомца. — А тебя?

— И меня так же…

— Да ты не гость ли?

— Гость.

Мальчик замолчал. Потом наклонился, взял камень и снова бросил в гнездо. Камень попал в ветку, но стрела не шелохнулась.

— Почему не влезешь на дерево?

— Отец не разрешает…

— Уж не сын ли ты деспота?

Мальчик утвердительно кивнул.

— Если тебе не разрешают, тогда влезу я. — И Александр, ухватившись за нижнюю ветку, ловко взобрался на дерево. Алекса с восторгом глядел на него.

— Держи! — крикнул Александр и бросил стрелу чуть в сторонку от мальчика.

Спрыгнув на землю, Александр увидел полную женщину, которая вышла из узкой двери и позвала Алексу. Мальчик схватил стрелу и подбежал к ней.

Александр почти ничего не знал о семейной жизни Слава. Когда он с братом Иваном бежал от преследовании Борила, Слав еще не был женат. Вести о его женитьбе дошли до них лет десять тому назад. Тогда они жили при дворе галицкого князя[160] и живо интересовались событиями, происходящими в Болгарии. Слав не признал незаконного царя Борила, и это их радовало. С его помощью они надеялись однажды вернуть потерянное — престол Асенева государства. Смущало их лишь то, что деспот женился на дочери латинского императора Генриха, правда, незаконнорожденной. Это родство могло предать забвению истинную причину его разрыва и вражды с Борилом. Но жена Слава, оставив ему сына, умерла во время родов…

Все эти годы братья Асени жили лишь думами о своем отечестве. Многих послов отправляли они для встреч с тырновскими соплеменниками, но немногие из них остались в живых. А те, которым посчастливилось вернуться, приносили малоутешительные вести: Борил прочно укрепился на престоле, уничтожил или изгнал почти всех верных Калояну людей, возвысил новых боляр. Но наконец пришли и добрые известия: в битве под Пловдивом против войск Генриха Борил потерпел сокрушительное поражение, многие из его боляр трезво оценили события и отшатнулись от новоявленного царя. Пришло время, когда поездки верных братьям Асеням людей в Тырновград стали более или менее безопасными, некоторые из них даже нашли дорогу и в горы, к деспоту. Слав обещал помочь братьям в борьбе с Борилом, но теперь, когда они, наследники Асеня, вернулись на престол и без его помощи, кто знает, как он воспримет их предложение воссоединиться с Тырновским царством. Вспомнит ли Слав свое обещание…

Под ногой Александра заскрипел песок, и он вскинул голову. Сад кончился. Перед ним была вторая каменная крепостная стена. Отсюда узкая дверь вела в город. Стражники преградили ему путь, и он пошел назад. Тут его взгляд привлекли стоящие под навесом огромные чаны для сбора воды. Вода в них была свежей и прозрачной. Да, видно, деспот хороший хозяин. Осматривая его орлиное гнездо, свитое над глубокими пропастями, крутыми и сыпучими горными склонами, Александр не мог скрыть своего восхищения. Взять приступом эту крепость невозможно. Слабым местом ее было разве что отсутствие естественного источника воды…

Александр свернул на широкую главную аллею, подошел к большой расписанной фресками церкви и вдруг вспомнил о заутрене. Ему ведь надо преподносить царские дары святой Богородице, покровительнице этих земель, без этого не начнется богослужение.

И он заспешил.

Всю ночь деспот Алексей Слав не сомкнул глаз. Он дважды вставал, раздувал поленья в очаге, чтобы тлели до рассвета, потому что по ночам уже заметно холодало. Но что холод? Не холод мучил Слава и лишил его сна. Мысль, что один из послов — Александр Асень, не давала ему покоя, заставила вспомнить всю прожитую жизнь — далекие и близкие времена, годы утрат, борьбы и побед. И вот пришел день, которого он с некоторых пор стал бояться, но который, он знал, должен был прийти. Все, что им создано за эти годы, создано во имя его верности покойному царю, изгнанным, но законным наследникам престола. Сейчас наследники вернули себе трон. Что же делать теперь ему, Славу? Преклонить, как он обещал когда-то, перед ними голову? А если он отвык кланяться? Как-никак, а когда-то Слав восседал возле самого императора Генриха! С ним считаются властители и государи соседних земель. А эти вот горы он давно привык называть «моими горами», другие называли их «горами Слава». Он любил на быстроногом скакуне объезжать свои владения. Этой ночью, лежа на пушистых медвежьих шкурах, он еще раз мысленно объехал их, думая о начале своего возвышения. Где же оно, это начало? Там, где вьется, протекая сквозь детские годы, река Этер, или у смертного одра Калояна? Пожалуй, смерть Калояна у стен Фессалоник была его началом…

Воспоминания вернули Слава в ту далекую, сырую осень, когда болгарское войско возвращалось из бесславного похода, везя набальзамированное тело убитого царя. Слухи, одни тревожнее других, летели навстречу и, как злые, голодные псы, кидались к самому горлу, до боли рвали душу. Борил занял престол! Царица-куманка, не дождавшись даже тела бывшего супруга, якобы уже повенчалась с узурпатором. А мертвый Калоян покойно лежал на пурпурной мантии, скрестив на груди руки. От сильной тряски верхняя губа его слегка приподнялась да так и застыла, приоткрыв ряд белых зубов. Крепкие и красивые зубы были у царя, и, когда он смеялся, они блестели из-под светлых усов, как серебристый серп луны. Слав много раз видел его улыбку. Она появлялась на лице царя неожиданно, сверкая как молния. Слав по матери был племянником Калояна. Но не родственное чувство привязывало его к царю. Слава удивляла и поражала его энергия, тот неисчерпаемый источник сил, который таился в крепком мускулистом теле, его необузданная жажда жизни. Когда царь услаждался музыкой — гайды готовы были лопнуть от напряжения, а когда пировал с друзьями — опустевшие бочки катились одна за другой в тырновскую пропасть; если любил, то любил щедро, но когда уличал во лжи, пощады от него не было. Калоян не терпел лицемерия. И лицемеры получали по заслугам: смерть через повешение за ноги. Прямота и искренность царя нравились всем. Люди готовы были идти за ним в огонь и в воду. С придворными царь держался, как с равными, однако не любил, когда ему противоречили. В грубоватой внешности Слава Калоян нашел что-то созвучное себе, своей прямоте и решительности. И в знак особой милости подарил ему Крестогорье — все земли от Цепины до Мельника. Прежний тамошний деспот Иоанн Спиридонаки не удержался у власти, как и Иванко выступив против императора Алексея Ангела. Крестогорцы не захотели подчиниться воле ромея, и он сдался на милость владетелям Тырновграда. Вот тогда-то царь, оглядев своих приближенных, остановился перед Славом и сказал:

— Ты и горы — большие друзья. Хлеб на камне не растет, но там может родиться огонь и песня. В горах также растет лес, а лес — это смола. А смола нужна мне для обороны крепостей. Вот иди и владей Крестогорьем. Где звучит песня — там и эхо далеко разносит вести о добрых делах…

Слав помнил, как Калоян пожелал ему тогда успеха, но обжиться в новых владениях не дал, ибо решил во что бы то ни стало завладеть Фессалониками, городом святого Димитрия[161], и позвал с собой его, Слава. Слав пошел, но город они взять не сумели. Войско возвращалось осиротевшим. Тяжело скрипела по размытой дождями дороге повозка с телом царя. Многие спешили поклониться Борилу первыми, чтобы тот не обвинил их в верности покойному царю. Однажды ночью какой-то подвыпивший вояка разбудил Слава, по ошибке приняв его за своею приятеля, и стал уговаривать: чего, мол, ждать, ведь мертвый не накормит, надо идти и падать на колени перед Борилом. Страшный гнев перехватил Славу дыхание, кулаки налились каменной тяжестью, и пьяный с воплем перелетел через кусты. А наутро у повозки с телом покойного царя остались лишь верные из верных, да кое-кто из старейших воевод и приближенных Калояна. Остальные же отреклись от славы и памяти того, кто привез в Тырновград плененного им самим императора латинян Балдуина, кто в пух и прах развеял легенду о непобедимости крестоносцев.

Тырново встретило тело своего царя закрытыми воротами. Стража на башнях ощетинила копья, выставила медные щиты, словно ждала врага. Весь день воины во главе со Славом простояли перед крепостными воротами. Этого позора Слав никогда не забудет. Но еще больше вознегодовал он, узнав о предательстве тех, кто еще вчера искал милостей Калояна и всеми силами стремился заслужить его благоволение. А теперь все они смотрели в рот Борилу, не скупились на подобострастные улыбки и поклоны. Некоторые из них даже выползли на стены и нагло хулили и проклинали покойного. Душа Слава содрогнулась от боли и гнева. И он вдруг понял свою долю, свою судьбу, осознал, что до сих пор он не жил, а просто существовал среди людей, что истинная жизнь, для которой он предназначен, только сейчас и начинается. Слав велел выпрячь коней из повозки, принести им сена. Затем перекрестился, склонил голову, прощаясь с телом своего царя. Вынул из его ножен тяжелый меч, — взял себе на память. Поднял голову. Воины впервые увидели на глазах своего сурового военачальника слезы. Он взял тугой лук, натянул тетиву и пустил стрелу в закрытые ворота крепости. Со стен поднялся бешеный вой. Этот вой, взлетев к низкому осеннему небу, понесся вдоль Этера.