Отец Кристины-Альберты - Герберт Уэллс

— Разве я сказала? Не помню. Нет, я ничего не говорила. Нет! Ее девичья фамилия была Хоссет.

— Ах, да! Хоссет. Так, наверное, два-три поколения назад Хоссеты и Дивайзисы породнились через брак. И вот, пожалуйста! Мы с вами в родстве… неизвестно какой степени. В семьях внешность предков время от времени повторяется в потомках. Это по-своему связывает нас, Кристина-Альберта, вы согласны? Это дает мне право на личный интерес. Я больше не воспринимаю вас как просто пациентку. А вернее — как просто знакомую Пола. Я чувствую связь между нами. Ну… вот так. Вернемся к вашему отцу. Который женился на вашей матери как раз тогда, когда они затеяли ту давнюю войну в Южной Африке. Он всегда был мечтательного типа, не наблюдательным. Как мы говорили. Даже в самом начале…

Он вдруг умолк.

— Да, всегда, — сказала Кристина-Альберта после долгой паузы.

— Мы обо всем этом уже говорили, — сказал Дивайзис, умолк и почти минуту не мог найти слов. — Да, — сказал он наконец.

Сердце у нее колотилось, щеки порозовели от волнения. Ее быстрая сообразительность восполнила все пробелы. Она поняла… и снова все смешалось. Она предпочла бы уйти, обдумать… Но нельзя! Надо не думать о вопросах, которые заполняли ее мысли. Но ее сознание устремлялось вперед, как упрямый путник, застигнутый бурей. Ее мать… Она пыталась вспомнить что-то о своей матери, так долго подавляемое. «Удрал, а меня оставил расхлебывать». Так? Ее мать лежала в кровати и бредила. Кто удрал? Расхлебывать что? Это непреходящее недоумение. Это подозрение. Эта мечта. Но слушай же его сейчас, Кристина-Альберта! Слушай его! Она всем своим существом следила за ним — и будто была глуха к его словам.

А он говорил, что теперь, когда он убедился, что Примби не сумасшедший, ему совершенно ясно, как следует взяться за дело. В деле Примби они столкнулись со старой-старой историей превращения нормальных людей в сумасшедших. В деле Примби они столкнулись со старой-старой историей превращения нормальных людей в сумасшедших. (Он повторил эту фразу слово за словом, видимо не замечая, что дважды сказал одно и то же.) Всем выдающимся людям грозит опасность быть непонятыми, но люди типа Примби, оригинальные, но не умеющие выражаться абстрактно, не владеющие философским методом, выражают свои чувства и стремления в фантастических формах, а потому особенно легко задевают, пробуждают подозрения, страх, враждебность. Именно людей в таком пограничном состоянии он постоянно старается спасти от сумасшедших домов, и именно они постоянно туда попадают. А им, более чем кому-либо еще, опасно соприкосновение с подлинным безумием.

— Если вернуться к моему уподоблению. Фрукты, высыпавшиеся из корзины, практически не тронуты порчей, но они помяты и валяются в беспорядке. Рассудок слишком хрупок, чтобы подвергаться ударам. Он легко поддается порче, а рассудок такого типа, как у вашего отца, особенно легко поддастся порче в условиях приюта. После всех этих велеречивых рассуждений я прихожу точно к такому же выводу, который сделали вы: необходимо как можно скорее забрать Примби из Каммердаун-Хилла и поместить его в спокойную приятную обстановку. Тогда мы разберемся с его комплексом и поможет ему вернуться к практичным взаимоотношениям с окружающим миром. Я убежден, что так или иначе нам это удастся — сделаем его инкогнито постоянным, превратим его в императора в изгнании, восстановим его настоящее имя, организуем для него упорядоченное будничное существование и мало-помалу восстановим Примби, но умудренного опытом, освобожденного.

Он умолк.

— Вот именно! — сказал Лэмбоун, отвлекаясь от созерцания двух интереснейших лиц перед ним.

— Это нелегко. Даже добраться до него будет нелегко. Небрежный судья и глупый врач могут сотворить сумасшедшего за пять минут. Но обратное требует массы времени.

— Этим я и хочу заняться безотлагательно, — сказала Кристина-Альберта.

— Естественно, — сказал Дивайзис, — и можете рассчитывать на меня.

Он объяснил некоторые положения закона о сумасшествии, начал набрасывать план действий, обдумывая, кому следует написать ей, а кому должен написать он сам. И как скоро удастся увидеть Примби, подбодрить его. Дивайзис уже имел несколько стычек с властями, которым подведомственны сумасшедшие дома. Он считался неприятным и опасным противником для их директоров. Это могло вызвать упрямое противодействие или же желание спустить все на тормозах. Но в любом случае действовать они должны осторожно.

Лэмбоун теперь помалкивал. Он утратил живой интерес к Примби, замурованному в стенах Каммердаун-Хилла, и восхищался самообладанием своих поразительных друзей. Он пытался вообразить возбуждение, странные мысли, смятение чувств, которые, несомненно, скрывались за их подробным обсуждением ситуации мистера Примби. На зрителя они внимания не тратили. Лицо Кристины-Альберты чуть покраснело, глаза блестели; Дивайзис против обыкновения был не столько увлекательным собеседником, сколько профессором, беседующим с исключительно способным студентом.

Наконец тема исчерпалась, и настало время прощаться. Дивайзис проводил их до входной двери.

— Не забывайте: я все время, так сказать, под рукой. В телефонной книге есть мой номер. И не забывайте, Кристина-Альберта, не забывайте, что я ваш новообретенный родственник и всегда к вашим услугам.

— Не забуду, — сказала Кристина-Альберта, встречая его взгляд.

Маленькая пауза, а потом они пожали друг другу руки с некоторой неловкостью.

— Я сошла с ума? — сказала Кристина-Альберта, едва очутилась на улице рядом с Полом Лэмбоуном. — Мне все это снится?

— Сошла с ума? Снится? — Лэмбоун не находил, что сказать.

— Ах, не притворяйтесь, будто не понимаете, что он мой настоящий отец. Не притворяйтесь, пожалуйста, не притворяйтесь. Так это или не так?

Лэмбоун ответил не сразу.

— Вы молниеносны… как ящерица. Каким образом?

— А, так вы это подумали?

— Дорогая моя Кристина-Альберта, он не знал о вашем существовании, пока вас не увидел. В этом я убежден.

— Но раз так. Разве же не ясно? Он знал их обоих!

— Дивайзис, — сказал Лэмбоун, — на десять лет моложе меня. Ему только-только исполнилось сорок. Ему было… не больше восемнадцати. От силы девятнадцать. Трудновато представить…

— Как раз проще. Вы не знали мою мать. Если они были совсем юными…

— Все-таки, — сказал Лэмбоун, — может быть и другое объяснение.

— Какое же?

— Понятия не имею. Полагаю, он был в Шерингеме… возможно, на каникулах… и познакомился с ней. Но…

— Наверное, что-то мимолетное, почти случайное. У мамы бывали вспышки… Я никогда по-настоящему ее не понимала. Она подавляла меня, и, может быть, она подавляла себя… А под конец… она сказала что-то. Кто-то оставил ее расхлебывать… Вы знаете, иногда… у меня возникали фантазии… подозрения! Казалось, будто она догадывается, что я догадываюсь. Теперь я знаю: так и было! Невероятно! Но столько объясняет…

— Он, несомненно, ничего о вас не знал. Он… ошеломлен.

— И что дальше?

— По закону вы дочь Примби. Этого ничто изменить не может. Никакие сходства и совпадения в мире этого не изменят.

— И никакие законы в мире не изменят фактов! И… — Она повернула к Лэмбоуну раскрасневшееся лицо: — Вы понимаете, что такое думать, что ты дочь сумасшедшего? А потом узнать, что это не так? Всю прошлую ночь я не могла заснуть из-за этой невыносимой мысли.

— Всю ночь! В вашем возрасте!

— Ну, казалось, что всю ночь. Вчера ночью… я пыталась вообразить, что получится что-нибудь такое. Пыталась — и не могла. Пыталась воскресить все прошлые фантазии. И вот — пожалуйста. Я могла бы знать. Нет, я знала и не хотела знать… Расскажите мне про этого настоящего моего отца. Я же ничего о нем не знаю. Он хороший человек? Плохой? Есть у него жена?

— Он обожал свою жену. Как и я ее обожал. Молодой женщины очаровательнее и умнее я не встречал. Она была сильной, веселой… мерзкая инфлюэнца и воспаление легких унесли ее. За одну неделю. Он был совсем уничтожен. Детей не было. Они прожили вместе только четыре года. Он нравится женщинам, но думаю, что второй миссис Дивайзис не будет еще очень долго. Я и представить себе не могу! Какая-то другая женщина! Не может быть. Весь его дом полон ею.

— Да, — сказала Кристина-Альберта и задумалась.

Переходя Бонд-стрит, они отбились друг от друга, тротуар был запружен людьми, Пиккадилли — еще больше, и возобновить разговор они смогли только, когда свернули на Сент-Джеймс-стрит.

— Папочка, — сказала Кристина-Альберта, — словно унесся куда-то за десять тысяч миль. Но когда я справлюсь с этим потрясением, то, конечно, вернусь к нему. Но пока… ему придется немного подождать.

— Вы ко мне не зайдете? — сказал Лэмбоун на углу Хаф-Мун-стрит. — Я мог бы накормить вас обедом.