Отец Кристины-Альберты - Герберт Уэллс

Кристина-Альберта безмолвно согласилась.

— Манеры для служащего… самое первое.

— Он был отвратителен, — сказала Кристина-Альберта.

— У меня есть кое-что в запасе, — сказал Лэмбоун.

Кристина-Альберта выжидающе молчала.

— Следовало бы сразу обратиться к Дивайзису. О сумасшествии и законах о нем он знает в Лондоне больше всех. Замечательный человек. Я вернусь домой, позвоню ему и договорюсь о свидании. Он нам объяснит, что и как. И я в любом случае хочу, чтобы вы с ним познакомились. Вы оцените Дивайзиса. И, кстати, вы удивительно на него похожи.

— В каком смысле?

— Та же Жизненная Сила и прочее. И физически тоже. Очень. Такой же нос — почти одинаковый профиль.

— Нос, больше подходящий для мужчины, — сказала Кристина-Альберта. — Думаю, что ему он больше идет.

— Это чертовски хороший нос, Кристина-Альберта, — сказал Лэмбоун. — Доблестный нос. И не умаляйте его. Именно ваш нос пробудил у меня вначале интерес к вам. Вы еще подцепите на него мужа, и он будет его обожать. В наши дни женщинам требуется свобода и индивидуальность; им необходимы чеканные черты и достоинство. Времена кокетливых локонов, лебединых шей и бело-розового цвета лица канули в прошлое. Что не мешает вам, Кристина-Альберта, обладать чудеснейшим цветом лица.

— Расскажите мне побольше о докторе Дивайзисе, — сказала Кристина-Альберта.

Но познакомилась Кристина-Альберта с доктором Дивайзисом не на следующий день. Она отложила эту встречу на день и помчалась в Вудфорд-Уэллс вследствие примечательного послания Сэма Уиджери.

Уиджери переписывались с Примби только по поводу дивидендов, выплачиваемых за долю мистера Примби в прачечной «Хрустальный пар». Возникновение компании было сопряжено с некоторыми трениями, и мистер Уиджери затаил досаду, которую и изливал в нарочитой сухости и краткости своих писем. И вот это письмо, адресованное «мисс Крисси Примби».

Моя дорогая Крисси, — начиналось письмо.

Такое огорчительное дело с твоим папашей выразить не могу как я огорчен я сразу поехал в приют куда ты его поместила чуть они мне написали и получил его бумажник и чековую книжку. Очень удачно что они нашли в его кармане мой адрес не то думается я бы остался как всегда в неведении обо всем этом он меня не узнал и отрекался от своей фамилии но потом сказал что знает меня как нечистого на руку торгаша и мошенника и отрезал бы мне уши и угрожал мне. Посадил на какой-то там кол. Я все это обдумал и как ты еще несовершеннолетняя выходит я тебе вроде опекун и должен блюсти твою долю в прачечной а она приносит дохода куда меньше чем мне втирал очки твой папаша. Думаю он уже тогда спятил и не понимал толком что делал и думаю что все это дело с привилегированными акциями на какое я пошел чтоб ему не перечить надо прекратить. Ну да торопиться тут нечего раз тебе не надо платить за него там где он есть мистер Пантер говорит пока ты не станешь вмешиваться и мы всем прочим займемся когда ты оправишься от огорчения что твой папаша свихнулся. Моя супруга посылает свой привет и душевное сочувствие. Будь спокойна и не очень расстраивайся оттого что очень часто это бывает наследственным и лучше соблюдать осторожность а потому предоставь все мне а я остаюсь

твой любящий родственник

Сэм Уиджери.

— Жди! — сказала Кристина-Альберта, тут же позвонила, откладывая свидание с Полом Лэмбоуном и Уилфредом Дивайзисом, и с воинственным огнем в глазах понеслась на метро на Ливерпульский вокзал.

Когда Кристина-Альберта добралась до Вудфорд-Уэллса, ей почудилось, что прачечная стала чуть-чуть меньше, чем прежде, и ярко-голубые фургоны словно слегка потускнели. Свастики на них были заклеены плакатами, красными буквами объявлявшими: «Под Совершенно Новым Руководством. По всем Вопросам Обращаться к Директору Сэмуэлю Уиджери, Эсквайру. По Заказу».

Она прошла по садовой дорожке к двери дома, который был для нее родным почти всю ее жизнь, и дверь ей открыл сам Сэм Уиджери, увидевший ее в окно.

— Так ты приехала! — сказал он, словно колеблясь, впустить ли ее.

Высокий, сутулый мужчина с широким рябым лицом, без усов и бороды, отвислой нижней губой, большим носом, который при дыхании иногда фыркал, и очень маленькими беглыми карими глазками. Темно-серая одежда плохо на нем сидела, воротничок был обтрепан, а черный атласный галстук с готовым узлом лоснился от ветхости. Жилет у него был расстегнут почти на все пуговицы, пальцы нервно подергивались. Он смотрел на Кристину-Альберту так, словно она оказалась гораздо внушительнее, чем ему помнилось.

— Вы видели папочку? — спросила Кристина-Альберта, сразу переходя к делу.

Он сжал губы и покачал головой, словно вспоминая что-то прискорбное.

— Ему плохо? Он держался странно или… или ужасно?

— Не так громко, моя милая, — сказал он своим хриплым шепчущим голосом. — Мы же не хотим, чтобы о твоей беде услышали все. Пойдем туда, где можно поговорить спокойно.

И он повел ее в маленькую гостиную, где ее отец еще так недавно планировал условия превращения прачечной в компанию с ограниченной ответственностью. Знакомая мебель была переставлена довольно-таки неожиданным образом, а под окно было поставлено большое темное бюро.

Сэм Уиджери затворил дверь.

— Садись, Крисси, — сказал он, — и не волнуйся так. Я опасался, что ты вот так примчишься сюда, но, конечно, был обязан тебе написать.

— Вы его видели? — повторила она.

— Совсем свихнулся, — сказал он. — Устроил беспорядки в ресторане «Рубикон». Хотел закатить там банкет для всех лондонских попрошаек.

— Вы его видели? Он здоров? Ему там плохо? Что они с ним сделали?

— Да не оглушай ты меня вопросами, Крисси. Нельзя же так перескакивать с одного на другое. Я же тебе сообщил в моем письме, что ездил к нему. Они его вызвали, и он вышел ко мне в маленькую комнату.

— Но где это было? Где эта больница?

— Сядь-ка и поуспокойся, девочка. Не могу я отвечать на все эти вопросы сразу.

— Где вы его видели? На Гиффорд-стрит?

— Да. А то где же? Они собирались его перевести.

— Куда?

— Наверно, в какой-нибудь приют.

— В Каммердаун-Хилл?

— Пожалуй, что и так. Да, они сказали — в Каммердаун-Хилл. Ну, он вышел ко мне. Выглядел совсем как всегда. Ну, может, чуть больше обалделым. Пока не посмотрел на меня, а тогда вроде как вздрогнул и сказал: «Я вас не знаю», — сказал он. Вот прямо так.

— Ну, ничего сумасшедшего в этом нет. А вид у него был сумасшедшим или не был? Наверное, ему не хотелось разговаривать с вами. После всего, что говорилось неприятного.

— Может, и так. Ну, я ему сказал: «Как так, не знаешь меня, — говорю, — старину Сэма Уиджери, которому ты подсиропил свою прачечную?» Вот так и сказал — ну, в шутку. По-хорошему, но эдак с юморком. «Я вас не знаю», — говорит, он и хочет уйти. «Погоди-ка», — говорю я и беру его за плечо. «Ты низкий хнычущий мошенник, — говорит он мне, и вроде как пытается меня отпихнуть. — Ты любую прачечную погубишь». Это он-то — мне, а я прачечным делом занимался за десяток лет до того, как он женился на твоей бедной матери. «Хнычущий да в своем уме, — говорю, — мистер Альберт-Эдвард Примби». А он вроде выпрямился. «Саргум, — говорит. — Будьте так добры»…

— Саргон, — поправила Кристина-Альберта.

— Может, и так. А вроде бы «Саргум». Ну, Саргум, и больше никаких. Совсем на этом свихнулся. Я еще попробовал поговорить, да толку что? Ничего дельного или хоть простого я от него не добился. Начал мне угрожать бастинадой, что это там ни есть. Я попросил его не выражаться. «С меня хватит», — говорю санитару, ну, он его и увел. Вот мы и развязались с ним, Крисси.

— Развязались с ним?

— Развязались. А что можно сделать?

— Все! У него был очень несчастный вид? Испуганный, словно с ним плохо обращаются?

— Это с какой стати? Они заботятся о нем как надо и навредить он себе не может.

— Вы уверены, что он выглядел… безмятежным?

— Может, немножко усталым, что ли. Так это от того, что у него в голове творится, так мне думается. Но он там, где ему и надо быть, Крисси. Вот так. Из того, что мистер Пантер сказал, выходить одно: не надо нам вмешиваться. Есть у него все, что ему требуется, живет он на денежки налогоплательщиков. Нам надо о себе подумать. Об этой полоумной затее с привилегированными акциями, которые он прачечной навязал. Вот это — срочное дело. Это ведь выходит почти пятьсот фунтов в год по нынешнему положению вещей. Почти десять фунтов в неделю. Ни одна прачечная в Лондоне такого не выдержит.

— Я должна повидать папочку, — сказала Кристина-Альберта. — Не верю, будто ему так уж хорошо. Я наслышалась всяких ужасов о приютах. Но как бы то ни было, я должна сейчас же поехать к нему.