Королевы Маргины - Владимир Михайлов

– Гм. Выходит, что ты… Да. Извини, если я что-то… Просто не люблю, когда всякие гонят туфту, берут на себя чрезмерно. Как же тогда у него это получилось?

– Где тут у тебя установщик?.. Ага, нашел. Смотри: положение на стартовой. Первое движение…

– Вот как? Гм…

– Усек? А теперь главное: второе. Вне силовых, не обтекающее, а пронзающее!

– Но это ведь верный гроб!

– Потрогай меня. Я что – призрак?

– Никто так никогда и не пытался!

– Теперь ты уже знаешь: пытался – и с успехом. Шкипер, а ты понимаешь, что если освоишь этот способ – ты тогда кум королю? Любая точка мироздания – впятеро быстрее, самое малое впятеро, а может, и еще круче, потому что тогда на «Гусаре» мы самый полный не развивали – все-таки оставались еще какие-то следы инстинкта самосохранения.

– Йомть. Заманчиво, йомть. Совращаешь меня, штурман.

– Это если бы ты уходил, а я только махал тебе ручкой – ты мог бы так сказать. Но ведь я тоже на борту, и сходить не собираюсь.

– Если так – когда мы там окажемся?

– На Маргине? Счет на часы. После выхода в Простор, понятно.

– Ну, выход – не проблема.

– Договорились?

– Это точно – впятеро?

– Быть мне подлецом, если…

– Тогда… Ты – останься, остальные пассажиры – в жилой отсек, рысью. Через пятнадцать минут стартуем, кто не будет в коконе – я не виноват. Давай, штурман, настраивать гитару по-новому…

2

Маргина. «Круг». Днем 16 меркурия

Зора сказала светским тоном, как если бы этот визит был заранее условлен и с самого начала входил в ее программу (хотя сердце колотилось, как отбойный молоток, и колени дрожали – но стол, к счастью, не позволял видеть это со стороны):

– Здравствуйте, господа. Рада вас видеть. Присаживайтесь, прошу вас.

И плавно повела рукой в сторону дивана, изо всех сил стараясь, чтобы ни один палец не дрогнул.

Похоже, они ожидали не такой реакции; она не испугала их, конечно, но заставила приостановить движение: на мгновение они растерялись. Но лишь на миг; тот, что предлагал ей раздеться самостоятельно, пришел в себя первым, о чем свидетельствовали слова:

– Ты что, совсем дура? Мы, по-твоему, зачем пришли?

– Познакомиться, – сказала она безмятежно.

– Ты, девушка, кончай базарить, – вступил в разговор тот, что вошел первым. – Думаешь, мы не знаем, зачем тебя прислали? Только не гони туфту. Твое дело здесь – раздвигать ляжки пошире, а наше – все остальное.

– Вы думаете?

(«Ну что же: вот и пришло время схватки. Лучше было бы, конечно, если бы я успела как следует приготовиться, я еще не в норме. Однако эти парни производят впечатление не вовсе тупых; это не хорошо, подчинить их своему влиянию будет несколько сложнее. Но вовсе не невозможно. Главное – не бояться, действовать так, как я умею…»)

– Не волнуйтесь, господа, говорите спокойно, я внимательно вас слушаю. Так что вы имели в виду?

(«Слушай меня! Слушай и подчиняйся! На самом деле ты не хочешь меня. Совершенно не хочешь! Вообще – никакой женщины. Потому что их нет в этом мире, а ты можешь хотеть лишь того, что реально существует. На самом деле я – не женщина, я только кажусь тебе такою, но всмотрись – и поймешь, что это ошибка. Видимость, но не сущность. Смотри! Смотри!!»)

– Да ты не бойся: мы будем ласково, понимаем же, что надо тебя сохранить подольше. И весь разговор. Давай, а то из меня уже капает!

(«Откуда такая информация? Не шарада, все ясно. От коменданта. Решил, что я сразу же потребую его помощи – и он ее, конечно, окажет, в расчете на мою благодарность – в угодной ему форме. Но за его спиной будет еще два десятка персонала. Нет, Вангель, по-твоему не получится! Сейчас он начнет мне подчиняться, и эти его ощущения будут бессознательно восприняты другими – как это и должно быть».)

– Знаете, господа, вы меня удивляете. Вам же на самом деле ничуть не хочется чего-то подобного. Я не говорю, что вам не хочется любви, но ведь то, зачем вы пришли ко мне, ничего общего с любовью не имеет, не так ли? И вы помните, что вам осталось не так уж долго находиться в этом мире, впереди – свобода, ваши родные планеты, и там столько прелестных девушек, каждая из которых куда пригляднее меня – которые любили и будут любить вас искренне и преданно. Неужели никто из них не живет в вашей памяти?

Такого отклика на эти слова Зора, право же, никак не ожидала. Взрыв – вот как можно было его назвать. Заорали все наперебой – так что трудно было разобрать отдельные слова. Во всяком случае, поначалу. Лишь постепенно смысл возбуждения – или возмущения? – становился понятным:

– Девушки! Такие, понимаешь, суки…

– Думаешь, хоть одна дает? Да они друг с дружкой…

(«О ком это они? О тех, как их там… «кукушках»? До сих пор испытывают разочарование? Значит, надо не стимулировать, наоборот – подавлять их память. Насчет «кукушек» – звучит правдоподобно, там все зависело от программы, а она ведь могла быть неверной, это как бы заранее предполагалось…»)

– Друг с дружкой? Вы видели? Кто-нибудь видел?

– Да чего тут видеть? И так понятно! Думаешь, мы их не клеили? И по-хорошему пробовали, и силой… Они, стервы, дерутся, научены, одна может со всеми справиться. Мы тут все с покарябанными мордами ходили. Не хотят они с нами, поняла? А мы живые люди, баба нужна, живая, теплая!..

Похоже на истину. Такая программа должна была быть установленной. Она, значит, оказалась без сбоев.

– Господа, а не может ли быть так, что эти ваши мысли и желания потому так завладели вами, что вы отказались от работы – и излишек вашей энергии… Подумайте!

(«Странно, я не чувствую в них никаких сдвигов, похоже, что они совершенно не воспринимают моих посылов. Хотя энергии я сейчас даю даже больше, чем рекомендуется в таких случаях. Неужели Вангель прав и вся психотехника, и его, и моя, тут не срабатывает? Но почему?! Может быть, неверный подход? Нужно как-то иначе? Как?»)

– Да вранье это, подлая параша, ты кому поверила! Ты нам верь! Мы ведь работаем постоянно. Вон какую плантацию разбили! Нам бы сюда женщин – жен, детей, мы бы тут рай устроили! Срок кончится – мы отсюда никуда не уйдем, нет других таких миров, как этот. Но пока женщин не будет – ни грамма этой руды не добудем и никому не позволим.

– Вот как! Мечтаете о семьях – и пришли, чтобы меня насиловать? Как это у вас совмещается?

(«Нет, кажется, комендант был все же прав…»)

– Очень просто. Почему мы не работаем на руднике? Чтобы отменили постановление насчет женщин. А насчет тебя – ты ведь тут не просто так оказалась, тебя то же самое правительство прислало, чтобы нас утихомирить. Вот мы ему через тебя и покажем, что с нами так нельзя! Может, они хоть тебя пожалеют, а? Мы нормальные мужики, и тоже хотим, чтобы все было по-хорошему, по естеству… Тебя, конечно, против нас настроили. Но только наговаривают на нас много.

– Знаете, а я им верю – вы ведь и сейчас тоже так нагрянули: раздевайся, на диван, раздвигай ляжки...

После нескольких секунд молчания прозвучало:

– Ну, мы это… Разгорячились, конечно. Но только ты учти: раз уж ты оказалась тут, от нас все равно не уйдешь. Свою работу придется тебе делать. И лучше – по доброму согласию.

– Это кто вам сказал, что моя работа – такая? Комендант, конечно, кроме него никто не мог. Да только… Пускай один из вас, кто-нибудь, выйдет отсюда осторожненько и оглядится вокруг. И скажу вам, что он увидит: совсем близко, за первой же дверью – и самого коменданта, и еще десяток охранников. Зачем? А затем, что ждут – когда я закричу, а я, конечно, закричу, если меня станете силой брать. И вот тут они вам устроят баню, потому что они вооружены по-всякому, а вы – нет. Спросите – зачем? А затем, что мне потом хочешь не хочешь, придется под своих избавителей ложиться. Вам от этого приятно будет? Словите кайф?

Она видела, как мужики мрачнели; если спокойно к ним приглядеться – люди были как люди, хотя каждый и волок свой срок, но она помнила, что отпетых – убийц, насильников – сюда не брали, и правильно делали. Просто считают, что с ними поступают несправедливо, не дают того, что было обещано…

Первый повернулся к остальным, проговорил несколько слов тому, что стоял поближе к выходу. Тот кивнул, приотворил дверь, выскользнул. Зора продолжала:

– Я думаю, мы сделаем вот как. Меня ведь сюда прислали, чтобы с вами договориться, вас с компанией помирить, а не обслуживать лежа…

– Мы и не лежа можем, – не утерпел тот, что потребовал раздеться. Но на него зашикали:

– Погоди, пусть все скажет…

(«Нет, тут я сейчас ничего сделать не смогу. По какой-то причине они сильнее. Значит, надо бежать. Куда угодно – но не оставаться тут. Так что придется схитрить. Выйти из-под угрозы – хотя бы до тех пор, пока не пойму, что же тут такое происходит, отчего они сильны, а я – нет. Может быть, это то самое, о чем Сана рассказывала? Но я не очень чувствую… совсем не ощущаю, по правде говоря. Но чтобы в этом разобраться, нужна безопасность. Спокойствие».)