Балаустион - Сергей Конарев

Архонт поднял сухие глаза на статую отца богов.

Оказавшись у себя, в просторной светлой спальне, Эльпиника первым делом кинулась к стоявшему в углу большому бронзовому зеркалу. Она очень дорожила своей внешностью и хотела оценить, какой ущерб ей нанесла родительская экзекуция. Синяки на руке, за которую ее тащил Клеомед, в счет не шли, Эльпинику больше интересовало лицо, левая сторона которого ощутимо опухла.

Осмотр не принес утешения: щека выглядела и впрямь ужасно. Тяжелая отцовская рука превратила ее в сплошной серо-розовый синяк. Нет сомнения, что спустя некоторое время вся эта краснота превратится в отвратительную синеву. Теперь и без отцовского указания она не смогла бы выйти на улицу как минимум две недели. Не в силах перенести увиденное в зеркале, Эльпиника разрыдалась. Ее совершенное, такое красивое личико, что они сделали с ним! Едкие слезы, стекая по больной щеке, вызывали жжение и еще большее желание плакать.

Наконец, после четвертьчасового оплакивания погубленной — на время, конечно — красоты, девушка начала успокаиваться и обрела способность трезво мыслить.

— Что толку рыдать? — сказала она своему отражению в зеркале. — От этого можно только стать еще более страшной.

В этот момент Эльпиника вспомнила о заживляющем милетском бальзаме против царапин и прыщей, купленном еще в прошлом году по поводу вскочившей на подбородке простуды. Тогда этот «редчайший волшебный унгвент», как расхваливал его торговавший благовониями и эликсирами купец, действительно прекрасно помог и с тех пор лежал невостребованным. Искомая круглая опаловая алабастра возникла перед мысленным взором девушки, когда она решительно взялась за ручки стоящего под зеркалом низкого туалетного столика.

Ящик, выскользнувший неожиданно легко, оказался совершенно пуст! Бесчисленные гутты и флакончики с мазями, притираниями, кремами и благовониями — все, что составляло радость каждой женщины из состоятельной семьи — исчезли, пропали, сгинули! В первый момент от изумления Эльпиника упала на стоявший перед зеркалом мягкий пуф и, сидя на нем, продолжала потерянно смотреть в зияюще пустые внутренности выдвинутого ящика. В следующий миг внезапная догадка вызвала у нее взрыв истерического хохота. Кто-то из рабынь очистил содержимое столика за то время, пока она была «на приеме» у отца. Самому Демолаю такое вряд ли могло придти в голову, так что приказ отдал, без сомнения, Клеомед. Ну, дешевка!

Накатившая волна презрения вымыла из ее души последние остатки страха. Какой же слепой она была раньше! Жила с этими людьми и не замечала их подлости и мелочности. Нет, ни минуты не стоит жалеть о своем поступке. Единственное, что способно вызвать сожаление — это ее нерешительность тогда, в критический момент, когда нужно было прыгнуть вслед за Леонтиском в колодец клоаки. Тогда они были бы сейчас далеко отсюда и вместе. Вместе!

«А может быть и нет!» — вмешался голос рассудка. Кто знает, возможно, она бы только стесняла Леонтиска там, в подземелье, и именно из-за нее он не смог бы уйти от стражников отца? Нет, она все сделала правильно. Леонтиск на свободе. Он ускользнет от Клеомедовых ищеек, спасет спартанского царевича и вернется в Афины. Вернется за ней, найдет способ вырвать ее из рук отца! Она станет женой Львенка и покинет эти постылые стены навсегда!

От этих сладких грез у Эльпиники сладко закололо в груди. Леонтиск вернется. Она не сомневалась в этом ни чуточки. Подойдя к окну, девушка распахнула его и подставила лицо хлынувшему в комнату вечернему воздуху.

Он вернется!

Клеомед, шагавший по двору к воротам, чтобы отдать сотникам указания об усиленном надзоре за городскими воротами и патрулировании стен, был несказанно удивлен, услышав донесшийся от дома, откуда-то из женской половины, звонкий смех сестры.

Угольно-черное небо было усеяно россыпями алмазных, необычайно близких в эту ночь звезд. На востоке, где-то над Олимпием и Панафинейским стадионом, взошел вечный охотник Орион. Над самой головой, тускло поблескивая, словно подмигивая пробиравшимся сквозь ночь товарищам, светились Волосы Береники. Главные улицы Афин даже ночью были освещены и полны народа и повозок, поэтому Леонтиск и Эвполид выбирали темные и кривые переулки, пробираясь к южному участку городской стены. Так было дольше и грязней, но зато безопасней. Издали примечая обходящие улицы десятки городской стражи, друзья ныряли в канавы, залегали за колоннами или ступенями храмов и ждали, пока опасность не минует. Затем отправлялись дальше. Друг с другом практически не разговаривали — только предупреждения типа «идут слева», «тихо» или «сюда».

Из-за медлительности такого передвижения Афины впервые показались Леонтиску невероятно огромным, бесконечным городом. Однако осторожность принесла свои плоды — до стены друзья добрались без каких-либо приключений. Эвполид, в отличие от Леонтиска все детство проведший в родном городе и облазивший едва ли не все его закоулки, уверенно направился к тому месту, где городская стена, построенная еще Мильтиадом, тяжело взбираясь на холм Муз, треснула и частично осыпалась. Остановившись в тени двухэтажного здания гимнасия, последнего в квартале, друзья остановились. Настала самая опасная часть плана. Стена находилась прямо через улицу — в каких-нибудь сорока шагах. По строго соблюдавшемуся обычаю она была освещена масляными фонарями, врытыми в землю на определенном расстоянии друг от друга. По пристенной дороге, кольцом окружающей город, то и дело дефилировали делавшие обход стражники. Сегодня — друзья догадывались, почему, — патрули ходили куда чаще обычного. Временной промежуток между исчезновением за углом одного отряда и появлением другого был настолько коротким, что беглецы битых полчаса не решались покинуть убежище.

— Что же делать? — беззвучно, одними губами спросил Леонтиск, с тревогой глядя на Эвполида. — Не успеем, эти мерзавцы ходят слишком часто!

Друзьям нужно было добежать до стены, невысокой в этом месте, закинуть на нее веревку, снабженную цепким крюком-«кошкой», взобраться наверх и перевесить веревку на внешнюю часть стены. На той стороне их должны были ждать верные люди с лошадьми и дорожными сумками.

— Нужно решаться! — также беззвучно отвечал Эвполид. — Время уходит. Корабль должен пройти Саламин до рассвета, иначе его заметят со сторожевых башен.

— Тогда, как только пройдет следующий патруль, сразу — к стене.

— Идет. Лестницу держи в руках, наготове.

Очередной патруль вывернул справа из-за приземистого здания общественной бани и неспешно приближался. Стражники озабоченно зыркали по сторонам. Хилиарх Клеомед Кимонид обещал хорошую награду тому десятку, который поймает беглеца, поэтому обычные шуточки и зубоскальство были заброшены. Каждый горел желанием первым увидеть беглого преступника, который, как сказал хилиарх, попытается в одну из ближайших ночей выбраться из города.

Друзья снова вжались в тень стены, до которой не доставал скудный свет масляного фонаря. Стук сандалий и звук голосов стражников вскоре удалились налево. Эвполид поднял голову. «Хвост» патруля как раз исчезал за углом.

— Все, пора! — скомандовал сын Терамена, и они, вскочив на ноги, ринулись к стене. Мостовая стремительно полетела из-под подошв. Боль в колене, до сих пор дремавшая, вдруг властно напомнила о себе. Леонтиск сжал зубы, чтобы не закричать, со свистом втянул в легкие свежий ночной воздух. Огонь фонаря заплясал в глазах радужными бликами. Через десять ударов сердца они уже были у грязно-желтой стены, кое-где испещренной зелеными нитями вьюна. Леонтиск проворно раскрутил в руке «кошку»….

— Сто-ой! — раздался резкий окрик. — Именем демократии, держите их!

Пронзенный парализующим страхом, Леонтиск оглянулся. Им явно не везло: новый патруль стражников, вывернув в совершенно неподходящий момент, в свете фонаря засек их моментально.

— Это он! — заорал кто-то из несущейся к ним ватаги. — Мы разбогатели, ребята!

Леонтиск узнал сотника, что руководил стражниками, гнавшимися за ним в подземелье.

— Какого демона ты стоишь? — заорал ему в ухо Эвполид. — Кидай крюк, дурень!

Словно выведенный из транса, Леонтиск дрожащей рукой лихорадочно зашвырнул «кошку» за край стены. Потянул. Бессильно царапнув камень железными когтями, крюк предательски упал к ногам.

— Быстрее, быстрее! — рычал Эвполид. — Дай мне!

Но Леонтиск сам еще раз с силой запустил «кошку» вверх. На этот раз коварная железная животина цепко впилась в обшарпанный край кладки. Стражники, вопя, приближались. Расстояние между ними и беглецами было не более восьмидесяти шагов.

— Лезь первым! — Леонтиск легонько подтолкнул Эвполида за плечо.

— Не-ет, первым ты, живо! — сдернул руку тот. — И постарайся поживее шевелить своими больными конечностями.