Вкус крови - Мария Семенова

Четыре свидетеля независимо друг от друга опознали его… Никаких нарушений в протоколе не было… И все-таки… Неужели нет никакой зацепки, пусть хоть самой незначительной…

Пожалуй, такая зацепка была. Во всем этом деле имелось обстоятельство, которое смущало опытного криминалиста. Почему внезапно сменили следователя? А потому, взвесив все «за» и «против», Дубинин, прежде чем принимать окончательное решение, решил лично переговорить со старшим следователем Самариным.

Прием «злой следователь – добрый следователь» стар как мир. Возможно, его использовали еще неандертальцы, когда хотели выудить у взятого в плен врага, где тот прячет запасы съедобных кореньев. Психологически он необычайно прост.

Тот, кто держится до последнего перед «злым», расслабляется, когда с ним вдруг начинают говорить по-человечески.

– Ну что, Глеб Сергеевич, – такими словами третил Пуришкевича следователь Березин, – как творится, будем признаваться или отпираться? Ну что вы в самом деле… Вы прекрасно знаете, что чистосердечное признание суд всегда учитывает…

– Скажите, – спросил Глеб, – будь вы на моем месте, вы бы признались? Ведь я не убивал…

– Ну вот, опять бы за свое, Глеб Сергеич… – Березин помолчал. – Ведь вы же интеллигентный, умный человек, кандидат наук… Кстати, какая у вас тема диссертации?

– Система образов в романе Никоса Казанзакиса, «Последнее искушение Христа».

Березин присвистнул.

– Вот даже так… Это по нему тот самый скандальный фильм сняли? Я, кстати, его не видел.

– Да ничего в нем такого нет, – пожал плечами Глеб. – Истерия какая-то. И за границей то же самое. В Риме фанатики вообще сожгли самый крупный кинотеатр города только из-за того, что там собирались показывать «Последнее искушение».

– Да, вы образованный человек, – вздохнул Березин, – вам можно только позавидовать. Греческим владеете? А еще какими?

– Английским, французским… Немецким плохо.

– Вот видите, Глеб Сергеевич, вы же умный человек. Прекрасно понимаете, что факты против вас. Свидетели вас опознали – все как один. Приметы ваши сходятся, даже портфель и тот они уверенно опознают как принадлежащий вам. С убитой вы могли быть знакомы. Ну что вам еще?

Глеб молчал. Но не потому, что взвешивал все «за» и «против» чистосердечного признания. В глазах появились черные точки, которые прыгали вокруг, мешая смотреть. Если вчера Глеб видел окружающий мир пусть не четко и расплывчато, то сейчас черные точки, множась, грозили окончательно заслонить его. Глеб очень хорошо понимал, что это значит – он слеп.

– Ну что вы молчите? – повторил следователь. – Давайте вместе подумаем, как вам быть.

«Еще несколько дней, и я ослепну, – думал Глеб, – и тогда уже все равно: убивал – не убивал…»

– Поймите, стоит вам признаться, и вас переведут в тюрьму ФСБ. Условия там почти санаторные, – говорил Березин, – даже телевизоры в камерax…

«Телевизор… Какой прок от него, если можешь только ощупывать его руками». Такое уже было. Несколько лет назад, когда Глеб сдавал экзамены кандидатского минимума. После этого он лежал в больнице и ему делали уколы в троичный нерв.

– Я бы на вашем месте признался, – задушевно говорил следователь, – а ваша нынешняя позиция – это просто неумное упрямство, извините за выражение.

«А может быть, действительно… Тюрьма ФСБ… И бить больше не будут… А потом простая и легкая смерть от пули…»

– Ну давайте, Глеб Сергеевич, вот видите, я уже от вашего имени составил заявление. Вам остается только подписать. Вот ручка. Ну?

«И я навсегда останусь маньяком-убийцей. Навсегда. Что такое смерть по сравнению с вечностью?»

– Я не убивал, – тихо сказал Глеб.

– Я составил список украденного. – В дверях появилась фигура в пальто бутылочного цвета.

– Присаживайтесь, Николай Георгиевич, – пригласил Самарин.

Кол внимательно вглядывался в лицо следователя, стараясь понять, о чем тот сейчас думает. И как всегда, не угадал.

– Приостанавливаем мы ваше дело, гражданин Шакутин, – огорошил его Самарин. – Вернее, дело будет переквалифицировано. Теперь Константинов обвиняется не в краже, а в попытке использовать найденные документы. А это уже совсем другая статья.

– Год условно? – не поверил своим ушам Кол.

– В лучшем случае. А так – штраф в размере минимальной месячной оплаты труда. На сегодняшний день это восемьдесят три тысячи четыреста тридцать рублей. Это, опять же, если суд вообще признает его виновным. Что совершенно неочевидно.

– Но как это может быть?! – вскричал Кол. – Бред какой-то!

– Видите ли, существует презумпция невиновности. По нашим законам, если вина не доказана, человек не может считаться виновным. А доказать вину Константинова невозможно. Тем более в хищении кейса с ювелирными изделиями.

Проводник его с уверенностью опознать не смог. Сам по себе билет вообще ничего не доказывает: там нет ни серии, ни номера паспорта. Фамилия только, и к тому же довольно распространенная. Зато родители Константинова, равно как и друзья, твердо стоят на том, что двадцать первое, двадцать второе и двадцатое третье он провел на даче.

– Алиби?

– Два свидетеля. Алиби, – кивнул Самарин.

– Но бутылка! Отпечатки!

– Вот показания экспертизы. – Самарин вынул из папки несколько скрепленных бумажек, одну из которых Кол узнал – это были его собственные «пальчики». – На бутылке обнаружены три четких отпечатка. Все три не принадлежат ни вам, ни ему.

– Кому же они принадлежат? – недоуменно спросил Кол. – Может быть, проводнику?

– Неустановленным лицам, – холодно ответа следователь.

– Но как это может быть?!

– Не знаю. Но дело обстоит именно так. Теперь картина вам ясна?

Шакутин соображал быстро. Картина вмиг действительно стала ясной. Против Васи Константинова не оставалось ничего. Он не был в Москве, а значит, не мог возвращаться оттуда в одном вагоне с Колом. фамилия на билете ничего не значила, а отпечатков на бутылке не оказалось. Доказательств того, что обокрал его именно Константинов, не было. Напротив, у Василия было алиби. Дело разваливалось, как карточный домик.

– И что же теперь? – спросил Шакутин у следователя.

Тот развел руками:

– То, что я вам сказал: штраф в размере минимальной месячной оплаты труда.

– Какая чушь!

– Я буду держать вас в курсе. – Самарин поднялся, давая понять, что разговор закончен. – Послушайте, вас что больше интересует: посадить Константинова за решетку или найти пропавший кейс?

– По правде говоря… – Кол было замешкался, но потом ответил:

– Да, конечно, кейс. Бог с ним, с Васей. Он свое все равно получит рано или поздно.

– Вы так уверены в торжестве высшей справедливости? – усмехнулся Дмитрий.

– А вы нет? Вы же следователь. Вы осуществляете эту самую справедливость.

Как говорится, «карающий меч правосудия»?

Дмитрий только махнул рукой. Это выражение касается суда, а не следствия.

Но не место и не время обсуждать сейчас эти материи. Тем более с потерпевшим.

Потому что у каждой профессии есть своя корпоративная этика. Ни один врач не называет другого коновалом, машинист защищает честь любого Другого машиниста, и даже сборщики бутылок, хоть и живут в условиях жестокой конкуренции, не станут поносить свою профессию как таковую. Как говорит народная мудрость, «не выноси сор из избы». Тем более когда эта изба – правоохранительные органы государства.

Не дело критиковать их перед посторонними. А потому Самарин промолчал и только кивнул на «До свидания».

Когда дверь за потерпевшим закрылась, Дмитрий вернулся за стол и тупо уставился в экран компьютера, где по-прежнему висел протокол перекрестного допроса. «Какая чушь! Какой чудовищный маразм все эти бумажки! Имитация кипучей деятельности!» Взгляд Самарина упал на материалы экспертизы. Этот идиот еще спрашивает, что все это значит! Как будто это и так не ясно как день!

Подделанная экспертиза – все проще пареной репы. Бедняга, кажется, столкнулся с этим в первый раз. Хорошо, если в последний.

К сожалению, Дмитрий не мог сказать того же самого о себе.

И сейчас его мучил не абстрактный факт ложной экспертизы, а куда более практический вопрос: кто это сделал? Вряд ли сами эксперты – подходы к ним найти не так просто. Скорее сработал кто-то из отделения. Дело нехитрое.

Изымаются снятые с бутылки отпечатки, а на их место кладутся любые другие.

Первые попавшиеся. Вот и получаются пальчики «неустановленных лиц». И теперь уже ничего не докажешь. Дмитрий вспомнил Мишу Березина. Неужели он? В это верилось с трудом. Миша скорее просто проявил халатность: не закрыл сейф с вещдоками, выходя из кабинета, оставил на столе ключи или еще что-нибудь в таком духе. Это происходит постоянно. Ну и кто-то воспользовался этим.

«Интересно, сколько ему заплатили?» – мрачно думал Самарин-Почему-то вспомнился Толька Жебров, приезжающий на работу в новенькой «девятке». Все знали, что машину ему купил тесть. А если нет? «Фу ты, черт, – попытался отмахнуться от этих мыслей Дмитрий, – не мое это дело. Пусть этим занимаются те, кто проводит операции „Чистые руки“».