Спаситель Петрограда - Алексей Лукьянов

А теща? За свою жизнь открыла три учебных заведения, отладила работу в них, все работает само по себе, как часы. Достает, выпрашивает, все в колледж, лишь бы он только работал. Всем преподавателям такие условия создала, чтобы только работали. И работали они, как же на таких условиях не работать. Мало какой директор так о подчиненных печется.

Да и шло бы все нормально. Предыдущий начальник культуры хоть и вздорная была особа, но пользу понимала, и тщеславие у нее было: чем лучше все вокруг будет работать, тем лучше она, начальник, значит, и функционирует.

Но ее ушли. Старая, говорят, засиделась уже на доходном месте.

Конечно, крови она многим попортила, и даже очень хорошим людям, но ведь сказано было Хайнлайном — старый политик всегда лучше нового. Вот и нарвались культурные люди на дракона в юбке.

Новая начальница знала только один авторитет — себя. Амбициозная и обидчивая, оказалась она Иосифом Джугашвили без усов в период успения Ильича. Она больше всех и рвалась на это место. А когда дорвалась, то показала всем кузькину мать. Сама неумная, беспринципная и безынициативная, она постаралась окружить себя людьми еще менее умными и более безынициативными. А с тещей у нее давно терки были, честный человек с умной головой — всегда помеха.

Вот и съели и жену, и тещу. А ты стоишь, глаза лупишь. Ну ладно, подумаешь, нехай эта Любушка Буланова веселится в кресле начальника культуры. Так ведь жалко колледж, сами с нуля все организовали.

Надеялись еще, что выборы мэра все изменят. Появился тут один кандидат на пост главы города, мужик-производственник, деловой и ухватистый. Грамотно организовал кампанию, у нынешнего мэра никаких шансов не было. Всем ведь понравилось, что этот варяг никого грязью не облил, ни капельки. И на втором туре большинство проголосовало за него, хотя понавезли и бомжей всяких, и бабулечек подкупали, лишь бы только свой бюллетень за старого мэра отдали. А уж грязи сколько накануне выборов вылили — не утрешься. Черта с два. Как не пытались обсчитывать, а все равно выходило, что большинство — за нового. Тогда пришли люди в погонах, принесли кучу открепных бюллетеней за Багу, старого мэра, и таким образом он победил с опережением на каких-то сто голосов.

Все, теперь помощи ждать неоткуда. Нет правды. Точнее, есть, но она ничем тебе помочь не может. Что остается? Брать вилы и идти в лобовую атаку.

Однако есть еще один выход. Уезжаешь в другой город, например — в Москву. И когда до обратного поезда в Пермь остается полтора часа, где-нибудь в районе метро «Спортивная», вечером, вынув из рукава железный прут, подбегаешь к двум патрульным пацанам и гасишь их по головам. Потом изымаешь у них табельное оружие — и обратно в метро. Покатался, замел следы, затем обратно, на Ярославский вокзал.

Вернувшись в родной город через двое суток, по телефонной книге вычисляешь, где живет Буланова, сторожишь, и стреляешь в голову.

Зло деструктивно. Поэтому оно и сильнее добра. В то время как добро созидает, зло разрушает его построения, взамен не создавая НИ-ЧЕ-ГО. Ничего не было создано за то время, что Любушка занимала кресло начальника и получала звание засракуль, сиречь заслуженный работник культуры. Она ничего не заслужила, кроме деструкции.

Впрочем, можно сделать и так. Вот на площади Лыткина стоит пушка. Затвор приварен, боек наверняка отсутствует. Зато у тебя глаз крутого бобра, да и сам ты не хил. Подошел к орудию, и прямой наводкой сначала по кабинету Булановой, потом по кабинету Баги, потом по кабинетам других деструкторов.

Извините, ребята, этот мир создан для нормальных людей. А нормальный человек создан по образу и подобию божьему, то есть человек есть творец, и разрушение не есть его жизненная цель.

Что тебе остается делать, кроме как собираться и ехать в Москву? Приедешь, в Третьяковку сползаешь, побродишь, Кипренского там посмотреть, Врубеля, Верещагина, Ларионова с Гончаровой, Петрова-Водкина.

А потом на Красную площадь махнешь, почетный караул посмотреть, по Кремлю пошататься на экскурсии.

Царь-колокол. Давай, крутой бобер, погудим.

Глухо звякнет чугун. Чтобы здесь да набат грянул?! Ради бога, не смешите народ.

Тихо падает снежок, люди разбредаются, смотрят на храмы. Красивые здесь храмы, совсем как в Солнцекамске. Только большие. Наши храмы не растут, они к человеку ближе. Обшарпанные все, с зелеными куполами, однако нет-нет, да увидишь, что с какой-нибудь церкви, штукатурка с которой давно уже осыпалась, на крови старых кирпичей проступает чей-нибудь лик, с каждым днем все ясней и ясней, четче и четче становится. Что Он здесь пытается высмотреть, или кого?

Но, пожалуй, не тебя. Ты со своей пушечной стрельбой по администрации города, пусть и заварена была пушка намертво, в созидатели уже не годишься.

— О чем задумались? — спросит курящий старик-экскурсовод. Он не профессиональный говорун, он больше исследователь, но, видимо, попросили на этот раз подменить внезапно заболевшую женщину-экскурсовода.

— Да так, — скажешь, — о крестово-купольном стиле. Трехнефная, трехапсидная церковь, закомары, Ж-образный орнамент…

Старик улыбнется:

— Странно, что вы думаете о крестово-купольном стиле в то время, когда внимательно осматриваете Царь-пушку.

— Разве? — спросишь, и тут же заметишь, что ласково поглаживаешь огромное ядро, посматривая то на Кремлевский дворец съездов, то на пушку.

Ты широко улыбнешься: а дед-то в корень зрит, птенец гнезда Пруткова. Только вряд ли до конца понимает, в чем тут фикус-пикус.

— Действительно, странно, — согласишься ты.

— Впервые в Москве?

— Нет. Но в Кремле — в первый раз.

Стоишь, ласково оглаживаешь ни разу не стрелявшее орудие.

— Нравится?

— Суровая вещь… Вот бы из нее жахнуть!

И тут колокол загудел. Тревожно, предупреждающе. Боится, зараза.

— В каком смысле — жахнуть? Она же ни разу не стреляла.

— Да вы не бойтесь, — поглядишь на него успокаивающе. — У меня глаз — алмаз, а жопа — уровень.

Колокол зайдется в истерике.

Прямой наводкой по мировому злу — пли!

9. Сладкие стоны

На одной из покрашенных труб, поддерживающих козырек над входом в санчасть военного городка Князе-Вяземское-7, я прочитал слово.

Слово было простое, но совершенно непонятно, каким образом оно здесь очутилось. Надпись гласила — «Онопа».

Вполне допускаю, что кто-то из нашей команды, прибывшей в Хибаровск для прохождения срочной службы был родом с Западного Урала и знал такую фамилию. Но это я допускаю лишь сейчас. Тогда слово «Онопа» было однозначным, как «Карл Маркс», никто иной в голову не приходит, кроме названного. И если с Карлом все ясно, то с Онопой — извините. Онопа — это персонаж!

Начнем хотя бы с того, что Онопа не была красивой. То есть фигура, возможно, у нее была приличная, но лицо красотой не отличалось. Хотя, пожалуй, и некрасивой она не была. Хищное в ней что-то было, скорей всего — нос.

Несмотря на это, Онопа пользовалась успехом у мужской части населения. Звали ее, кстати, Ираида. Так вот, эта Ираида была такой многостаночницей любви, что некоторые даже считали ее, стыдно сказать, на букву Б. Однако сама Онопа так не считала, она говорила, что просто добрая. Некий тип поинтересовался, почему это она добрая. Онопа и ответила в том смысле, что никому отказать не может.

Но это все к делу не относится. Онопа, по выражению одного из немногочисленных мужчин, которым она отказывала, являлась «женщиной нетяжелого поведения». И это было верно на все сто — она была легка и никогда не оставляла чувства дискомфорта. Женщины и девушки с ней дружили, мужчины или спали с ней, или не спали, или вообще не были знакомы.

Все в мире Онопа понимала только через соитие. Мужчины, любившие Онопу, ощущали себя во время полового акта немного не в своей тарелке. Они казались себе почему-то не мужчинами, а кем-то, или даже чем-то, не имеющим к акту любви решительно никакого отношения. Сама же Онопа в тот миг, когда очередной ее мужчина ублажал свою плоть, понимала и узнавала что-то новое. Во время сессий она усиленно занималась любовью, и с каждым оргазмом ее знания в теории литературы, в неорганической химии, в физике ядерного процесса расширялись неимоверно. Сладкие стоны кончающей чуть ли не по десять раз на дню Ираиды сотрясали здание студенческого общежития, коменда Линда Нахаловна бесилась, парни сально ухмылялись, девчонки хихикали. Вселенная раскрывала Ираиде свои секреты.

И, одеваясь, она вдруг спрашивала своего партнера, как он находит труд Николо Макиавелли «Государь»?

— Чего? — открывал рот партнер.

— Ничего. Рот закрой, кишки простудишь.

Мало кто мог поддерживать с Онопой беседу после энергичной пляски в постели. Те же, кто был способен не только произносить слова, но и адекватно вести беседу, вызывали у Онопы искреннее уважение, как люди, способные добыть знания не только через умопомрачительный трах, но и сами по себе.