Запретные навсегда (ЛП) - Джеймс М. Р.

Слишком скоро мы слышим сильный стук Левина в дверь, сообщающий нам, что пора уходить. Саша медленно садится, вытирая влагу с уголков глаз.

— Я люблю тебя, — тихо говорит она. — Всегда и навсегда. Не забывай об этом.

— Я тоже тебя люблю. — Я наклоняюсь вперед, целую ее в лоб, нос и губы. — Всегда и навеки.

После этого ничего не остается, как отодвинуть мебель от двери и встретиться с Левиным на улице, где он ждет с машиной. Внутри меня какая-то тяжесть, от которой я не могу избавиться, и я чувствую это и в Саше.

— Прости, — тихо говорит она, когда мы садимся в машину, и берет меня за руку, когда я сажусь рядом с ней. — Он твой брат. Это не может быть легко…

— Не так давно ты видела, как умер твой отец. — Я бросаю на нее взгляд. — Я полагаю, это мир, в котором мы живем. Мы оба родились в этой обстановке, и, похоже, нам никуда не деться.

— Я никогда его не знала. — Саша грустно улыбается мне. — Наверное, это было по-своему тяжело, но я никогда не проводила с ним время. Это было не предательство, просто разочарование. Это… — Она тяжело сглатывает, сжимая мою руку. — Я не могу себе представить, как это, должно быть, тяжело.

Чем ближе мы подъезжаем к поместью, тем бездоннее становится яма у меня в животе, бурлящая от того предательства, о котором говорила Саша, а гнев, вина и обида смешиваются вместе в ужасные миазмы, которые я чувствую, как они распространяются по моим венам. Меня тошнит от этого, но далеко не так тошнит, как тогда, когда Левин сворачивает на длинную дорогу, ведущую к поместью, и я вижу вдали слабые струйки дыма.

— Езжай быстрее, — настойчиво говорю я ему, мое желание как можно дольше добираться туда сменилось необходимостью выяснить, что, черт возьми, произойдет впереди. Левин подчиняется, ставя ногу на газ, когда машина рвется вперед, и я чувствую, как Саша тоже наклоняется ко мне, ее лицо искажено беспокойством.

— Черт, — шепчу я, когда мы заворачиваем за угол, и источник дыма становится виден.

Поместье горит. Горит уже какое-то время. Перед нами развалины того, что когда-то было домом моей семьи, теперь обугленные и развалившиеся, трава вокруг него опалена черной дугой, от которой у меня выворачивает живот.

Левин останавливает машину на приличном расстоянии от задней части дома.

— Давайте, выбирайтесь, — тихо говорит он. — Я вернусь и встречусь с теми немногими членами твоей бывшей службы безопасности, которых мне удалось привлечь к этому делу. Я буду держать ухо востро. Просто придерживайтесь плана и не делайте ничего безрассудного.

Я киваю, и Саша делает то же самое, ее пальцы крепко переплетаются с моими. Это легче сказать, чем сделать, когда мы спускаемся по дорожке, и я вижу Арта на лужайке перед все еще дымящимся домом, Джиану и Томаса он держит под прицелом перед собой.

Мы останавливаемся на приличном расстоянии, мое сердце сильно бьется в груди, когда я смотрю на брата, которого больше не узнаю.

— Это ты сделал? — Я указываю на дом. — В чем смысл, Арт? Что это дает?

Арт сердито смотрит на меня.

— Он должен был быть мой, — рычит он. — После смерти нашего брата все должно было принадлежать мне, и я мог бы делать все, что хотел. Теперь я нашел способ забрать все это, и я решил, что хочу сжечь все дотла.

Он приставляет пистолет к голове Джианы, и я вижу, как ее глаза закрываются, губы шепчут беззвучную молитву, а челюсти Томаса сжимаются.

— Сделка, — огрызается он. — Приведи ее сюда, и мы начнем.

— С нами все будет в порядке, — шепчет Саша, в ее голосе, несмотря ни на что, звучит надежда, и это единственное, что заставляет мои ноги двигаться вперед. Мысль о том, чтобы снова подвергнуть ее опасности после всего, через что мы прошли, кажется наихудшим видом мучения, но я признаю, что это и что-то еще.

Я позволяю ей высказать свое мнение о том, как будет развиваться эта история вместо того, чтобы самому принимать решения. Это своего рода мужество, которого я не ожидал обрести. Было легко быть мужественным человеком, жестоким человеком, кровожадным человеком, когда я говорил себе, что делаю это ради нее, чтобы защитить ее. Жертвы были приятными, верно. Мне труднее идти с ней навстречу возможной потере, смотреть в лицо этой надвигающейся опасности, потому что это то, о чем она просила меня. Оставаться рядом со мной до конца, невзирая на жертвы. Принять возможность того, что для того, чтобы остаться вместе, нам, возможно, придется проиграть.

Я с трудом узнаю лицо своего брата, когда мы оказываемся достаточно близко, чтобы я мог разглядеть его отчетливо. Я смотрю мимо Джианы и Томаса, мимо их испуганных и сердитых выражений, смотрю на человека, с которым я вырос, с которым у меня общие бесчисленные воспоминания, который, как я когда-то думал, навсегда останется частью моей жизни. Его лицо такое же, каким я его помню, но я больше не знаю, на кого смотрю.

— На колени, — рявкает Арт, указывая на траву. — Вы оба. Сейчас же.

Его тон не терпит возражений, и на этот раз я готов подчиниться. Быстро становится ясно, что он хочет насладиться этим, вытянуть это наружу, и это дает Левину больше времени для того, чтобы сыграть свою игру. Чем больше художественных поз, тем больше у нас шансов.

Мы с Сашей медленно опускаемся на колени в траву. Внутренний двор справа от нас, журчание фонтана все еще продолжается, как будто дом за ним не сгорел дотла. Это кажется смешным, и я вижу, как Саша прикусывает губу, как будто думает о том же и пытается сдержать угрожающую истерику. Пальцы Саши все еще переплетены с моими, и я вижу, как взгляд Арта скользит по нашим соединенным рукам, а его губы кривятся в усмешке.

— Отпусти ее, — рычит он.

— Это не было частью сделки…

— Я делаю это частью этого сейчас, — парирует Арт. — Отпусти ее гребаную руку.

Я ловлю крошечный, почти незаметный кивок Саши. Это одна из самых трудных вещей, которые мне когда-либо приходилось делать, отпустить ее руку, возможно, в последний раз, но я делаю это. Не делай ничего безрассудного, говорил Левин, и я знаю, что это включает в себя выбор чего-то, казалось бы, такого маленького, как холм, на котором я хочу, вполне возможно, в буквальном смысле умереть.

Однако на данный момент это не кажется маленьким.

— Хорошо, — шипит Арт. — Наконец-то ты меня слушаешь. Мы могли бы избежать столько горя раньше, если бы ты слушал. Если бы Эдо послушал меня. — Он бросает взгляд на Сашу. — Какая пустая трата времени, посылать ее на верную смерть. Трагично. Так чертовски бессмысленно. Все, что я сделал, это попросил о ней, а он не смог дать мне даже этого.

Затем он широко улыбается, оглядывая нас с ног до головы.

— Но в конце концов я победил. И теперь я стою здесь и думаю о том, как я хочу это сделать. Хочу ли я пойти дальше и пристрелить тебя, Макс, чтобы я мог отнести Сашу обратно в удобную мягкую постель и наслаждаться ею так, как мне заблагорассудится? Насколько она привыкнет к этому, конечно, будет зависеть от того, нравится ей это или нет, но это зависит от нее самой. Я буду наслаждаться этим, несмотря ни на что.

Я еле сдерживаю себя, это все что я могу сделать, чтобы не наброситься на него. Я чувствую, как меня трясет от усилий, мои зубы стиснуты.

— Или… — Арт замолкает, все еще ухмыляясь. — Я мог бы насладиться ею здесь, прежде чем убью тебя. Конечно, это было бы менее комфортно, менее приятно в первый раз, хотя она, конечно, будет бороться, и это своего рода удовольствие. Я мог бы заставить тебя смотреть, как я заставляю женщину, которую ты любишь, кончать подо мной. Разве это не было бы восхитительно? И я обещаю тебе, что так и сделаю. Хочет она этого или нет, я буду заставлять ее кончать для меня снова и снова, пока она не будет настолько сломлена, что у нее не останется иного выбора, кроме как признать, что она хочет меня в самой глубине души, что на самом деле, она всегда хотела, с той минуты, как я появился в доме, который должен был достаться мне.

Я отстранился, когда Саша обратилась со своей просьбой к Левину, но в тот момент я все понял. Я благодарен, что она попросила его, а не меня, потому что я не верю, что смог бы это сделать, даже для того, чтобы спасти ее от такой участи. Но я знаю, что он мог бы, и если Арт попытается воплотить в жизнь вторую половину своих фантазий, я надеюсь, что у него это получится. В тот момент, как бы мне ни было тошно от этого, как бы я ни боролся, чтобы удержать его подальше от нее, я знаю, что он выстрелил бы в меня там, где это заставило бы меня медленно умирать, и оставил бы меня там смотреть. Я знаю, что сейчас, когда мы здесь, я не могу это остановить. И я не хочу, чтобы Саша это терпела. Так далеко это не зайдет. Я почти слышу ее голос в своей голове, пытающийся подбодрить меня, дать мне надежду. Он не сделает этого с нами. Он не одержит победу.