Попытка – не пытка - Елена Хотулева

Пока я мучилась этим вопросом, Натаныч продолжил:

– Вторая часть, по его мнению, предполагала контрольный полет в семидесятые, потому что именно этот период, как я понял, вызывал у него какие-то сомнения. Потом он спросил, имел ли я возможность в своей реальности лично общаться с каким-нибудь государственным деятелем. Я ответил, что однажды пересекался с Косыгиным, а потом, когда испытывал программу, летал в 1974 год и общался с ним, так сказать, более предметно в течение часа.

– И что он тебе на это ответил?

Натаныч захихикал и потер руки:

– Вот я тебе скажу, и ты не поверишь! Потому что ты не знаешь, что это был за человек!

– Кто? Косыгин?

– Ну не Сталин же! Про него тебе уж, наверное, больше меня известно! Ясное дело, Косыгин. Так вот. Твой любимый вождь сказал мне, чтобы я отправился в 1974 год и попробовал выяснить, что там делает Косыгин, и если он занимает хоть какой-то важный пост… То я должен с ним поговорить. И теперь главное!.. Ты помнишь, кто в 1939 году стал наркомом текстильной промышленности?

– Косыгин твой драгоценный. Ну и что?

Натаныч с победным видом вскочил со стула и, как водится, стал бегать взад-вперед:

– А вот то! Что либо Сталин где-то об этом прочитал, либо Косыгин стал наркомом на два года раньше. Короче говоря, эта фамилия твоему благоверному была хорошо знакома. Поэтому он сообразил, что вполне может использовать Алексея Николаевича в качестве своего информатора. Он быстренько написал для него записку и отдал мне.

– Ага! И Косыгин, конечно, поверит в этот бред и напишет Сталину рапорт о том, что происходит в стране?

Натаныч расхохотался:

– А почему нет? Ведь мы говорим о совершенно иной реальности. Получается, что вариантов существует море. Например, Сталин вполне может вызвать Косыгина перед смертью и заранее предупредить о моем визите. Ну или еще что-то такое сделать.

– И что в этой записке? – спросила я, понимая, что начинаю путаться во всех этих временных парадоксах и полетах туда-обратно.

Мой друг вытащил из внутреннего кармана пиджака сложенный вдвое конверт и помахал им в воздухе:

– Вот этот исторический документ. Только не думай, что я разрешу тебе его читать! Я не такой дурак, чтобы к Косыгину с распечатанным конвертом идти.

Я ушам не могла поверить.

– Ты же форменная свинья, Натаныч! – От бессильной злости я треснула кулаками по подушкам и выбила облака пыли. – Как мои письма и сталинские завещания вскрывать, так это ты первый, а когда дошло до Косыгина, так ты в кусты? Он тебе отец родной, что ты его так обожаешь? Это тебя расквасило из-за того, что он тебе в реальном 1974-м руку пожал? Да кто он вообще такой, чтобы так к нему относиться?

Натаныч спрятал письмо в карман и сложил руки на груди:

– Можешь поливать его сколько душе угодно. Я считаю, что он был честный человек. Он не любил Хрущева, ненавидел Брежнева. Проводил гениальные экономические реформы… И, между прочим, не только не был репрессирован, как ожидали многие недоброжелатели, а был продвинут по службе еще в эпоху сталинского правления, то есть при непосредственном участии твоего муженька.

– И с каких это пор тот факт, что человек не был при Сталине расстрелян, стал для тебя показателем честности? Раньше ты по-другому считал!

– Не придирайся к словам!

Я махнула рукой и встала с кровати:

– Мне все ясно. Ты офигел от любви к своему Алексею Николаевичу. И сейчас полетишь в 1974 год непонятно на сколько часов.

– Ты права! – кивнул Натаныч. – Я отправляюсь в прошлое, а ты можешь идти отдыхать. Позвоню, как только вернусь. И чтобы ты не беспокоилась, я тебе клянусь, что не телепортируюсь в 1937 год, пока не поговорю с тобой.

На этом мы и распрощались. Мне дико хотелось попасть на дачу к Сталину, но это было невозможно…

Придя домой, я обнаружила, что уже полпервого ночи. Теперь Натаныч по моему примеру решил сбить себе режим и маханул на десять часов в разгар дня 1974 года. От нечего делать я легла спать, а утром мучительно ждала, когда наконец сталинский посланец вернется со своего партийного задания. В одиннадцать раздался телефонный звонок:

– Я к тебе с пионерским приветом! Приходи, буду о гениальности Отца народов рассказывать.

Через минуту я была у него в квартире.

– Ты действительно там Косыгина нашел? – спросила я, садясь на кухонную табуретку.

– А как же! Было непросто к нему прорваться… Но! Ты же еще не знаешь, что я там за человек!

В первый момент я подумала, что у Натаныча с непривычки крыша поехала от всех этих полетов и он возомнил себя кем-то великим. Но потом вспомнила, что ему пришлось пойти в ту реальность, которая лишь зарождалась в 1937 году, а значит, он рос с родителями, легко и просто получил хорошее образование, а потом наверняка у него была блистательная карьера.

– Так чем ты там занимаешься в 1974 году? Ты сам с собой-то там познакомился? – спросила я, внутренне настраиваясь спокойно воспринимать все временные парадоксы, которые он сейчас начнет на меня выливать.

– Да! Естественно! – Он схватил котелок с овсянкой и стал жадно есть. – Ты не обращай внимания, я не ужинал. Потом болтался там десять часов… Короче говоря, я с голоду умираю. Итак! Да, мы встретились. Я и я. И я тот сказал себе этому, что я полный жлоб! Ну конечно, после того как узнал всю нашу с тобой историю оптимизации родины.

– Почему это жлоб? – удивилась я.

– Потому что я не соглашался отправить тебя к Сталину. То есть! Ты можешь себе представить, что я там – ярый сталинист. Хотя это как-то бессмысленно звучит для той реальности. К примеру, как если бы я сказал, что кто-то ярый поклонник Николая Первого. Что же в этом такого удивительного? Ведь разные у людей пристрастия бывают. Ну а с другой стороны, кем мне еще быть, если у меня отец лауреат Сталинской премии и, кстати, частичный лауреат премии Нобелевской… Он с двумя коллегами ее получил в пятидесятые.

– И ему ее дали? В пятидесятые-то? – спросила я, снова забыв, что мыслить надо в новых координатах.

– Еще бы! Но разговор не об отце. Об этом я тебе как-нибудь потом подробно расскажу. Главное, что там я, как ты и говорила, возглавляю шикарную лабораторию с такими приборами! Я когда это увидел… У меня глаза на лоб полезли! Я стал маркировку проверять, смотреть, какая страна их собирает. А там стоит штамп «Сделано в СССР»! Ты понимаешь, на улице 1974 год, а там персональные компы с жидкокристаллическими экранами и программным обеспечением, которое не уступает современному… И это русские изобрели… В общем, на мое счастье, я оказался там заслуженным человеком с большими связями в правительстве, потому что моя работа связана с обороной… И не спрашивай меня, как я попал в эту лабораторию! Хоть это и происходило в параллельном мире, но все равно государственную тайну я тебе не раскрою… Короче! Через два часа после нашего знакомства я сам привел себя к Косыгину, который там, как я и ожидал, занимает пост… Ты меня вообще слушаешь? – Натаныч испуганно посмотрел на меня.

– Да. – Я потерла виски. – Просто голова болит. Я, наверное, перенервничала с этим твоим Косыгиным. И с машиной времени тоже. Ладно… продолжай!

– Ну, пришел я к Алексею Николаевичу, попросил самого себя второго оставить нас наедине и прямо сказал ему, откуда и зачем появился. И что ты думаешь! Он таки ждал этой встречи с 1953 года! Он прочитал сталинскую записку, выдал мне вот этот заранее подготовленный конверт и просил передать его лично Сталину. – Натаныч показал мне посылку с гербом СССР и печатями.

– А на словах он тебе рассказал о том, что в стране творится?

– Обязательно! – Натаныч просто кипел от восторга. – Значит, так. Я тебе по порядку, начиная с конца тридцатых расскажу. Итак. В 1937 году страна пошла новым курсом. Все были в шоке, потому что стали подозревать Сталина в отходе от истинных марксистско-ленинских идей. Говорят, что вроде бы даже готовился заговор с целью его убийства. Но в этот момент он назначил на пост наркома нэкэвэдэ Кондратьева, который был просто гений внутренней безопасности. И всех зачинщиков быстренько обезвредили и расстреляли. Прокатилась небольшая волна репрессий. После чего страну заставили работать в усиленном режиме. Все показатели начали стремительно расти. Заграница выпала в осадок, так как все заподозрили, что если так пойдет, то скоро СССР станет монстром… В этот момент Сталин начал новую международную политику. Но в 1937 году это были только цветочки! Он просто прикинулся, что мы не хотим войны, будем всячески поддерживать и укреплять мир и все такое прочее. Нам поверили. Типа, что мы такие лохи. И тут он ввел новую идеологию… Ну ты знаешь, как это было… Тогда Запад озадачился не на шутку. Там не поняли, чем это чревато! Одно дело – иметь на востоке социалистическую и еще довольно слабую державу, другое – встать лицом к лицу с какой-то, мягко говоря, непонятной империей с тоталитарным правителем, который умудрился влюбить в себя весь народ, за исключением, конечно, зэков.