Мой роман со Стивеном Кингом. Тайные откровения - Лю Ив

не сон. И в процессе такого «перепросмотра» я точно знала, что так оно и было всё в точности. Просто по какой-то неведомой причине это ускользало от внимания.

Гости были в масках, но – в нарисованных на лицах красками, а не реально надетых. И это тоже почему-то не попало в зону внимания. Гости оказались раскрашенные «девочки и мальчики»… И ещё это чувство: как будто бы видеть этого мне не нужно. В сновидении я явно прочувствовала, как корректирую собственное зрение, не проникаясь отдельными деталями, будто не замечая их. Но вот получила возможность перепросмотра, а оказывается в памяти сохранено много-много больше и несколько иначе, чем я будто бы видела в реале.

Лица участников не вызвали интереса. Пирсинг у женщины видела, как выступали острые колени – помню, мурашки на телах – помню, пот на лбу и над верхней губой – запомнила, а лиц нет. Только ранее знакомые угадала. Но у писательницы я ведь пирсинг видеть не могла, так что – может это и не была писательница, а кто-то ещё.

Глимчера узнала. Но обнажённый он тоже довольно сильно изменился – появилось заметно больше сладострастия, как если бы у него открылись рожки, и с этими рожками он стал сильно игрив.

И все они нисколько не стеснялись. Подумать только.

А мой Стивен Кинг, тот же самый, только – одетым дубликатом – стоял в сторонке… в точности как на вечеринке у филателистов. Один в один одиноко наблюдал…

И Скунса, конечно, признала. В видении он расхаживал в обычной манере – довольный самовлюблённый фонарь. И всё подтягивал кверху член. Снизу подхватит и подтянет. Потом подержит в руке и опять… за яички подхватит в ладонь и подтянет. Такое движение – снова и снова… Как бы оно его, вероятно, как-то поддерживало в общем хоре блудливого действа.

Странно, раньше они были просто гостями, а теперь в сновидении перепросмотра – с разрисованными лицами – якобы сняли маски. Мерзкие, но мне – не было мерзко.

Это больше не касалось.

Подумать только. Пока они меня терзали, я не видела лиц. А теперь вижу и узнаю, но не чувствую ни злобы, ни обиды – ничего. Как будто смотрю на сказку, зная чем она закончилась. И в таком случае – мне не жаль ни себя, ни жертву-героиню, ни иных участников – ничего не чувствую.

– Неужели мне следовало всего лишь увидеть, вернее – опознать их под масками, чтобы больше не чувствовать мучений или неприязни?

– Опознать не только их, но и себя – ту, которая чувствовала, – донеслось как будто бы из соседней комнаты.

Я открыла глаза. Проснулась, услышав голос Стивена.

Мы всё ещё находились в той же больнице, в палате ставшей уже привычной.

Окна здесь располагались высоко у потолка, в них кроме края неба ничего не было видно. Причём небо светилось ярко-белым. Не голубым. Трудно описать, наподобие искристого облака. Так бывает в жидком лаке для ногтей с перламутровым блеском. Облака – вернее небо – светилось воздушным сиянием: газом с перламутровым отливом. Больше ничего в окне не различалось.

– А знаешь, ты был прав, я увидела и Стивена, и тебя одновременно – ты как обычно наблюдал, прислонившись к стене. Ты был одет во что-то совсем светлое, наверно в больничную пижаму.

Он улыбнулся, немного смущённо. Удивительно, это был другой Стивен – не тот загадочный мачо, а просто мой друг. Я улыбнулась в ответ, чувствуя заполняющую грудь нежность. И снова продолжила спать.

Последние приготовления

– Стивен?

– Что такое?

– А когда меня выпишут?

– Совсем скоро, может даже завтра.

– Подумать только! Как быстро прошло время. Я совсем поправилась?

– Ну да. Не хочешь выписываться?

– Хочу конечно.

– Тогда в чём дело?

– Ну не знаю… И куда мы поедем?

– Мы не поедем, а полетим.

– Даже? И куда? Ты уверен что нам будет лучше вместе? Не сбросишь балласт где-то посередине пути? У меня ведь даже ни документов нет, ни средств, полностью зависима.

– Не бойся! Мы теперь связаны кровными узами!

– А как же близнец?

– А что с ним? Он остаётся, мы улетаем. Его дело расхлёбывать то, что натворил. Каждому своё…

– Помню… Надпись на воротах Бухенвальда?

– Не советую шутить на такие темы.

– А я всегда шутила.

– К счастью всё обошлось. Теперь нас ждёт иная жизнь.

– Согласна!

– Так ты готова? Куда полетим? – мне же заказывать билеты.

– А домой не поедем?

– Нет, всё что нужно купим в дороге. Куда ты хочешь?

– Говорят, очень хорошо в Новой Зеландии, ты там бывал?

– В Австралии бывал.

– Можно и в Австралию. А если не понравится – махнём в Новую Зеландию?

– Отлично! Или в Папуа – Новую Гвинею, или на Аляску!

– Я любила холод, купалась зимой. Но на Аляску не хочу. Хочу туда, где много травы… Обожаю траву! Чтобы как в Централ парке в Нью-Йорке, ты же знаешь?

– Конечно. Там водятся колибри.

– О! Ты видел! Такие крохотные – чуть больше шмеля… Тушки зависают вертикально, крылышки стрекочут, а клюв – горизонтально длинный такой – в серединку цветка! Завораживает… Видела…

– Решено! Полетим туда, где водятся колибри. Завтра выберу город…

– Да, выбери сам. Туда и полетим. И по поводу выписки сам договорись, не хочу ни с кем разговаривать.

– Разумеется. И билеты закажу. Все кредитки при мне. Будем просто отдыхать и ничего не делать.

– А ты правда веришь, что всё было не зря?

– Разумеется, если так великолепно кончилось! А ты ещё сомневаешься?

– А как же сын? Ты же про сына упоминал. И твоя дочка?

– Не волнуйся, на твоём сыне всё отразится самым наилучшим образом. При всех стараниях ты не смогла бы дать ему больше. А дочь – она тоже взрослая. Выбрала идти по стопам своей матери. Для неё всё впереди, и в моей помощи они обе не нуждаются.

Самым лучезарным образом Кинг светился поддержкой.

– А как же роман? Кто-то ведь собирался дописать роман?

– Если окажется не дописан, – и его лукавая недосказанность снова меня порадовала.

Кто бы мог подумать, что жизнь поднесёт мне, наконец-то, так долго ожидаемый подарок!

– Наш общий роман… – я мечтательно млела…

– Общий, дорогая… именно – общий…

* * *

– Какой пустой аэропорт. А где люди?

– В самолёте будут, здесь всегда пусто.

– А мне однажды уже встречалось такое. Летела в Петербург с пересадкой в Хельсинки, вот там точно так же – на целом переходе между гейтами было совершенно пусто –