Ада Даллас - Верт Уильямс

За эту саморекламу Аде не потребовалось даже платить, поскольку она выступала не с политической речью, а как губернатор, с официальным обращением.

Все последующие месяцы из казначейства штата потоком шли чеки на пособия по старости и безработице, а департамент общественных работ развил самую бурную деятельность в связи с постройкой дорог, общественных зданий, медицинских учреждений. На каждом новом здании укреплялась огромная доска, которая гласила:

ВОЗДВИГНУТО АДМИНИСТРАЦИЕЙ

ГУБЕРНАТОРА ШТАТА АДЫ ДАЛЛАС.

Все это вместе с выплаченными за четыре месяца пособиями по старости совершенно изменило ситуацию. За каких-нибудь два месяца Ада как губернатор стала необыкновенно популярна.

Надвигались выборы, и Ада с Сильвестром заранее стремились укрепить свои позиции.

Поэтому...

Через четыре месяца после введения новых налогов, когда избиратели уже начали привыкать к ним, как к цене, которую они должны платить за повышение пенсий и пособий, Ада полностью отменила торговый налог, взимавшийся лет двадцать.

По ее распоряжению, департамент финансов в один прекрасный день прекратил сбор этого налога. Это было, разумеется, незаконно. Но кто будет жаловаться?

Насколько я помню, ни одно мероприятие ни одного губернатора Луизианы не пользовалось у населения штата таким успехом. Очевидно, Марин немало потрудился, чтобы как следует подготовить новый шаг Ады, справедливо полагая, что он поможет окончательно забыть недовольство, вызванное введением новых налогов. И момент был выбран весьма удачно. Выдвигая свою кандидатуру в губернаторы, Ада сможет спекульнуть на двух важных для избирателей обстоятельствах: повышении пенсий и пособий и отмене торгового налога.

На следующий день после столь блестящего маневра (иначе не скажешь!) Ада стала предметом... чего бы вы думали? Предметом всеобщего обожания! И я спрашивал себя, как далеко она пойдет. После Хьюи Лонга еще ни один губернатор не пользовался такой популярностью. Колесо истории было повернуто вспять. Ада стала одновременно и Жанной д'Арк, и рождественским Дедом Морозом.

Вместе с тем я задавался вопросом, как у нее сложились отношения с Сильвестром. Удалось ли ей убедить его ослабить вожжи хотя бы немножко? Или она умела хорошо выполнять указания, только и всего?

РОБЕРТ ЯНСИ

Какое-то время я чувствовал себя триумфатором. Я поставил Аду на то место, на которое стремился поставить все три последних года. Она пресмыкалась предо мной.

Да, верно, она использовала меня в своих целях. Использовала, использовала, использовала!.. А когда вы используете кого-то в своих целях, вы принадлежите этому человеку больше, чем он вам. И она принадлежала мне.

Ей хотелось убить меня. Всякий раз, заставляя ее ползать на коленях, я чувствовал, как хочется ей убить меня, так хочется, что ее даже трясет. Мне это нравилось. Больше всего вы наслаждаетесь жизнью, когда кто-то жаждет вас убить.

Мне недолго пришлось торжествовать, но я неплохо использовал это время. После первой же выплаты пенсий по новым ставкам я начал терять власть над ней, а когда она отменила торговый налог, я понял, что петиция со всеми своими подписями не стоит и бумаги, на которой она написана.

Уже на следующий день я принес Аде эти документы и молча протянул через стол. Она взяла их и с каменным лицом с полминуты смотрела на меня. Потом, по-прежнему не сводя с меня взгляда, открыла верхний ящик стола и молча спрятала бумаги. Я повернулся и ушел.

Несколько дней я не пытался даже дотронуться до нее.

Однажды утром она позвонила мне по телефону и поручила повидать одного человека в центральной части штата. Ее голос не выражал ни вражды, ни расположения. Я выполнил поручение и вернулся к ней с докладом – неофициальным, конечно, поскольку человека пришлось... урезонить; в ту ночь мы опять были вместе, хотя она, как и прежде, ненавидела меня и – я это чувствовал, – как и прежде, хотела бы со мной разделаться.

Однако теперь ее желание было совсем иным. Оно не проявлялось так страстно, как раньше, от него веяло холодом; его можно было сравнить не со льдом, который со временем мог растаять, а с прочной, не поддающейся износу сталью.

Мы по-прежнему были вместе, и ни я, ни она не могли уйти друг от друга. К лучшему или к худшему, но мы составляли одно целое. Конечно, я уже не был хозяином положения. Впрочем, как и она.

Однажды я спросил у Ады, не опасается ли она услышать какие-нибудь новости из Мобила.

– Не спрашивай об этом! – сказала она. – Во всяком случае, вслух.

– Но ведь со временем там кое-что обнаружат.

– Ну и что? Ничего нет. – Она хотела сказать, нет такого, что могло бы привести к нам. – Ничего нет, зачем и говорить об этом?

Все же Ада, по-моему, тревожилась. Может, провела не одну бессонную ночь, размышляя, как чувствует себя человек, когда через него пропускают двести тысяч вольт. Вполне возможно.

Зато в политических делах ей не о чем было беспокоиться. Победа на выборах не вызывала сомнений, поскольку ее поддерживала политическая машина Сильвестра. И все же одно время я с некоторой тревогой думал, что события развиваются слишком медленно.

Но, видимо, я ошибался. Во всяком случае, возня за кулисами не прекращалась. Законодательное собрание выжидало начала избирательной кампании, когда страсти разгорятся вовсю. Технические служащие собрания часами торчали в столовых и кафе Капитолия, не отходя от автоматов с кока-колой. Журналисты, дежурившие в комнате прессы, то и дело выскакивали в коридор в надежде перехватить кого-нибудь, кто мог бы дать им материал хотя бы для небольшой заметки.

А тем временем за кулисами развертывалась бурная деятельность. Ответственные чиновники администрации готовились к сдаче дел, если это окажется необходимо.

Никто не знал твердо, останется он на своем месте или нет, если Ада будет избрана... Никто, кроме меня.

Я-то мог встретить безбоязненно любую ревизию. В армии вы прежде всего усваиваете простую, но важную истину: всякую писанину надо держать в идеальном порядке. Никому, кроме вас самих, не интересно, чем вы занимаетесь; значение имеет лишь то, что занесено в бумаги.

Дважды в неделю я просматривал газеты. Я не мог себе позволить заниматься этим чаще. Всякий раз, когда на глаза мне попадалась газета из Мобила, я испытывал желание накинуться на нее и разорвать. Это было какое-то физическое желание, такое же непреодолимое, как желание обладать женщиной. Но я терпеливо ждал.

Я понимал, рано или поздно найду и прочитаю в газете, что обнаружился какой-то след. Вот так же человек ежедневно ходит на почту и наводит справки, не пришла ли давно ожидаемая посылка. Вы что-то заказали, выслали деньги и знаете, что заказ вот-вот придет. Но почтовый служащий всякий раз отрицательно качает головой и смотрит на вас таким взглядом, каким смотрят, когда говорят "нет". Вы уходите, потом снова возвращаетесь и снова наводите справку – ведь посылка-то придет, это лишь вопрос времени; поэтому вам представляется, что она уже пришла, вы вынимаете то, что в ней лежит, ту вещь, что заказали и за что выслали чек; и, держа в руках, рассматриваете. А потом, когда посылка приходит на самом деле, вам кажется, будто все повторяется, и вы думаете: почему мне приходится делать это снова?

Именно такое чувство я испытал 19 марта. На первой полосе мобилской газеты появился снимок двух тринадцатилетних мальчиков с удочками. Один из них был вихрастым и с веснушками, и оба они казались и смущенными, и возбужденными – не каждый день их фотографировали для газет. Под снимком шла подпись:

"РЕБЯТА ПОЙМАЛИ НА УДОЧКУ СКЕЛЕТ".

Ну вот. Посылка пришла. "Поздновато, – подумал я. – Что тебя задержало?" Я не испугался, не встревожился. Я испытал нечто иное, хотя и не знаю, что именно.

Я внимательно прочел заметку. Мальчики почувствовали на удочке какую-то тяжесть, с трудом вытащили ее из воды и... увидели истлевший труп, почти скелет. Мешок, видимо, развязался, и его унесло водой. Труп пока не опознан.

Пробежав заметку глазами, я ни на минуту не потерял самообладания. Я спросил себя: что же я испытываю?

Что чувствую? И наконец сообразил. Я почувствовал облегчение.

Я обрадовался появлению посылки.

А признавшись себе в этом, я испугался. Я испугался того, куда это может меня завести, каким явится следующий шаг. Если я обрадовался, что нашли труп, может, мне захочется и чтобы его опознали.

Я услышал самого себя: ты уже хочешь, чтобы его опознали.

И тогда мне стало по-настоящему страшно.

Газета вышла два дня назад. Следовательно, в сегодняшнем номере будет, наверно, что-нибудь новое. Я мог бы пойти на Третью улицу и купить ее.

Через боковую дверь я вышел к своей машине, доехал до центра, поставил автомобиль на стоянке у гостиницы и пешком прошел квартал до Третьей улицы. Я уже совсем было решил войти в табачную лавку, где продавались иногородние газеты, но в последнюю минуту передумал и прошел мимо. Дойдя до середины квартала, я повернул и направился обратно.