Антология современной азербайджанской литературы. Проза - Исмаил Шихлы

…Когда Зарбала, запыхавшись, влетел в комнату, Гюльбала лежал на кровати, а Амина и вызванная на помощь тетя Ниса сидели на краешке кровати; Ниса вынула из-под мышки ребенка термометр, глянув на ртутный столбик, запричитала:

— О боже!.. Выше сорока одного! Помогите, мы теряем ребенка!..

Амина прикрикнула на все еще ничего не сознававшего Зарбалу:

— Врача!.. Врача!..

Присев на корточки под старым инжировым деревом, Зарбала курил, глубоко затягиваясь, втягивая в себя весь дым, ему словно виделся стоявший перед глазами маленький гробик. Он закрывал глаза, открывал их, тряс головой, но тот гробик с тупым упрямством никак не исчезал, и все его тело охватывала дрожь при мысли, что завтра в подобном же маленьком гробике они отнесут Гюльбалу на сельское кладбище и предадут земле.

После крика Амины он бросился изо всех сил за доктором Джафаровым. Дом доктора Джафарова был в трех кварталах от них, ближе к берегу. Доктор привычно рано ложился и рано просыпался. Только что раздевшись, он хотел уже лечь в постель, но Анна Викторовна, всегда приветливая к людям, пришедшим позвать ее мужа к больным, иногда даже глубоко за полночь, приоткрыла дверь спальни:

— Ага Керимович, посетитель пришел.

Когда доктор Джафаров, натянув штаны тщательно выстиранной и выглаженной пижамы, вышел на веранду второго этажа, Зарбала стоял посреди двора, под электрическим столбом, и доктор, увидев выпученные, почти вылезающие из орбит глаза односельчанина, которого знал только шапочно, спросил:

— Что случилось?

— Сын умирает, — ответил Зарбала срывающимся голосом.

Хотя Анна Викторовна не знала азербайджанского языка, но поняла по интонации и удрученной позе Зарбалы, что произошло что-то очень плохое.

— Помоги ему, Ага Керимович! — сказала она.

Полное имя доктора Джафарова было Агакерим, и в те времена, когда они жили в России, все, в том числе Анна Викторовна, называли его «Ага Керимович». В свое время в советском паспорте так и было написано: «Ага Керимович Джафаров». И когда Азербайджан восстановил свою независимость, был аннулирован тот красный паспорт и доктор получил новое удостоверение личности, там было написано точно так же — имя покойного отца доктора Джафарова, Гусейнгулу, таким образом, не попало ни в паспорт, ни в удостоверение личности.

Доктор Джафаров спешно переоделся, взяв в руки портфель, что верно служил ему более сорока лет и в котором было все, что могло понадобиться при первой медицинской помощи, и вместе с Зарбалой вышел со двора.

…Зарбала не решился остаться рядом с Гюльбалой, что бредил в жару, и теперь более получаса, сидя на корточках под инжировым деревом, продолжал курить сигарету за сигаретой, как бы снова глядя на тот маленький гробик, что все еще стоял у него перед глазами.

Наконец доктор Джафаров со своим знаменитым портфелем в руке вышел из комнаты. Зарбала рванулся было к нему, и тут на ежедневно чисто выбритом лице доктора Джафарова пробежала и тут же исчезла легкая улыбка:

— Ничего особенного, — сказал он. — Ангина. После укола температура спала. Пройдет…

Тот плотный и густой туман в голове Зарбалы растаял и исчез, теперь же наоборот его мозг был словно четко работавшими в унисон пульсу часами, и Зарбала сначала хотел броситься на шею доктору Джафарову, желая обнять, расцеловать его в обе щеки, но мозг остановил его.

Мясник Мирзаага определил точно: в кармане Зарбалы не было ни копейки денег, вообще в доме не оставалось даже ломаного гроша, но отпустить доктора Джафарова с пустыми руками для Зарбалы было самым постыдным делом на свете.

В это время из коробки, брошенной у дверцы птичника, послышалось слабое кудахтанье Кащея. Зарбала в тот же миг бросился, поднял коробку и, вернувшись к доктору Джафарову, сказал:

— Дай Аллах вечного здоровья вам и вашим детям! — и с коробкой в руке последовал за доктором Джафаровым.

Когда они дошли до жилища доктора Джафарова, Зарбала положил ящик на землю.

— Это вам, доктор, — сказал он. — Большое спасибо. Дай Аллах вам здоровья! Да хранит вас Аллах!

Когда Зарбала выходил со двора доктора Джафарова, ему снова вроде послышалось слабое кудахтанье молчавшего всю дорогу Кащея, быть может, ему только почудилось, но больше это уже не имело значения.

Анна Викторовна в ночной рубашке вышла на веранду, чтобы встретить мужа, и доктор Джафаров, указывая на большую картонную коробку, сказал:

— Пожалуйста, Анна Викторовна. Вот вам курица для завтрашнего плова!..

Затем доктор Джафаров привычно тщательно мыл руки, думая, что по величине коробки, видать, птица большая, и что, может, стоит пригласить на завтрашний плов живущего в доме напротив Музаффар-муаллима.

Дело в том, что на выборах в депутаты доктор Джафаров проголосовал против Музаффар-муаллима — в подобных вопросах он был человеком очень принципиальным и считал, что Музаффар-муаллим не обладает достаточным интеллектом, чтобы защищать интересы Азербайджанской Республики, и поэтому как бы не стал жертвовать интересами Азербайджана ради добрососедских отношений. Но в последнее время доктору Джафарову стало казаться, что Музаффар-муаллим подозревает его в чем-то, и поэтому будет неплохо зазвать его в гости, как-никак сосед. Тогда и не останется никаких недомолвок.

Но доктор Джафаров не стал принимать окончательного решения, отложил его до завтра, по-русски говоря: «Утро вечера мудренее — трава соломы зеленее». Может быть, он пригласит на плов и Фейзи-бека, ибо, встречаясь с ним, Фейзи-бек всякий раз говорит, что с азербайджанской кухней не сравнится ни одна кухня в мире и что он хотел бы оценить, какой плов готовит Анна Викторовна.

Но и этот вопрос доктор Джафаров отложил на утро и, раздевшись, лег в постель.

Доктор Джафаров засыпал сразу, как только ложился — так было и на этот раз.

Проведя ночью траурную церемонию в соседнем селе, мулла Зейдулла вернулся домой поздно. Поздно же лег спать, но утром, ближе к пяти, еще во сне, ворочаясь в постели, непроизвольно стал ждать крика этого треклятого петуха, но кукареканья петуха не доносилось, и мулла Зейдулла, открыв один глаз, вслушался повнимательней: ничего не было слышно, кроме чириканья проснувшихся в своих гнездах птиц и монотонных — начавшийся ветер все усиливался — ударов волн о скалы.

Мулла Зейдулла снова закрыл глаза, желая уснуть, но сколько ни ворочался в постели, никак не мог заснуть, и в это время, как будто из небытия, донесся голос, вставай, мол, Зейдулла, глянь во двор Зарбалы, узнай, отчего не кукарекает этот зловредный петух.

Мулла Зейдулла поднялся и как был в белой рубахе и подштанниках — он их надевал одинаково и зимой и летом, — подошел к открытому окну застекленной веранды, глянул в сторону двора Зарбалы.

Зарбала сидел, куря сигарету под старым инжировым деревом.

— Эй, Зарбала, где Кащей? — крикнул мулла Зейдулла с веранды.

Зарбала не ответил, словно ждал именно этих слов муллы Зейдуллы, и шмыгнув носом, беззвучно заплакал.

30 июня 2012 г.

Мовлуд Сулейманлы (род.1943)

ШАЙТАН

© Перевод Т. Калягина

Шайтан обернулся мучной пылью и вылетел из мельницы через трубу. И только он вылетел, небо сразу нахмурилось, подул ветер, закачались травы. По небу заходили облака, поля и пастбища потемнели. Взвился смерч — один конец на земле, другой выше гор, — вихрясь, промчался он по ущелью и ворвался в деревню. Куры раскудахтались, попрятались кто куда.

Глухая это была деревня. Был в деревне свой Кази[7], был Молла[8]. Только было у них наоборот: Молла судил, а Кази делал, что положено Молле. Богом забытая была деревня. Никто сюда никогда не приезжал, никто отсюда не уезжал.

Смерч, что промчался по деревне, был на самом деле не смерч, а Шайтан, тот, что, обернувшись мучной пылью, вылетел из мельницы через трубу.

Промчавшись по деревне, Шайтан рванулся в ущелье. А там кони паслись — испугались Шайтана, понеслись… Шайтан раз — и вскочил на гнедого. Тот ветром летит, умчаться хочет. А как от Шайтана умчишься?

Гнедой знает, неподалеку его хозяин пашет, Бекир. Так с Шайтаном на спине и прискакал на пашню. Бекир увидел коня, бросил соху — и к нему. Ржет гнедой, да так жалобно. Не понял Бекир, что конь говорит: «Шайтан! Шайтан на воле гуляет!» Думает, так что-нибудь, успокаивает гнедого, по морде гладит.

— Что с тобой? — спрашивает. — Или сбесился?

А тот ржет, на дыбы взвивается. Сбежались со всех сторон пахари, собрались вокруг коня. То ли потому, что Шайтан гулял на воле, то ли еще почему, но только понравилось им, что гнедой беснуется. Позабавиться захотели. Один приставил руки ко лбу, как рога, и прямо на гнедого. И сразу — ветер по полю, взвился смерчем и пропал. Конь на дыбы вскидывается: «Шайтан на воле! Шайтан!»