Чужие - Фло Ренцен

Черт, до момента его появления у меня на кухне я и не осознавала толком, что скучала. А теперь меня трясет всю, пока я дрожащими руками расстегиваю ремень на его джинсах, ковыряю сами джинсы, а он одним движением лапы смахивает с меня мой оверсайз, под которым на мне ничего нет.

Я прежде чувствую, чем вижу, что он во мне. Полулежу на столе голиком, не считая вязаных носков, а он вдавливается в меня, будто одевает. Изнутри одевает. Вдавливает в меня член, поцелуи свои вдавливает, сейчас задушит языком. Не задыхаюсь, не чувствую тяжести от его тела на мне, во мне. Все заглушил бешеный драйв, и даже если что мешало — нет его, он спрессовал нас вместе. Не падаю спиной на стол, не напрягаюсь — Рик держит меня под затылок. Любит там держать. Ездим так на столе еще некоторое время.

Кончаю одними только закатанными глазами — он видит. Против своего обыкновения не заставляет кричать — глушит-душит еще сильнее — и вдруг кончает в меня, вместе со мной, ревет мне в горло свой оргазм, а из меня течет по ногам его сперма.

— Сорян… — отдувается он, а сам полулежит еще на мне, полизывает мои губы, из которых чисто автоматически, нет-нет, высовывается ему навстречу мой язык.

У меня даже нет сил отругать его за то, что обкончал меня. Я не люблю эту холодную липкость, на которую сейчас не реагирую. Нет сил. Нет сил.

— Покрасилась, — замечает он, слегка отстранившись.

— А-а… не-е… мелирование…

— А чё — стоило ради этого… — ворчит Рик.

— Чё?.. — шепчу я.

— Не видеться три дня. По-другому, да? М-м?.. Бомболетик, — легонько тыкает он меня между ног.

— Че… тыкаешься… — не спускаю я ему эту саму собой разумеющуюся мягкую грубость — и тыкаю его в шею.

В ответ он неожиданно «звереет»:

— Охренела…

Хватает меня за руки, шарит вокруг стола и, нашарив салфетки, поспешно вытирает между ног — зачем, я тут же понимаю: за этим следует сладко-жесткое распятие меня на кухонном столе.

На сей раз меня просто-напросто шлепают спиной на стол, чуть ли не всем лицом ныряют в мою киску, а дальше… черт… дальше я плохо помню. Назвать это вылизыванием даже как-то неуместно. Он словно куски от меня отрывает, не кусая при этом, даже не дотрагиваясь зубами. Хищник со стажем.

Помню, что, когда окончательно перестаю соображать и Рик это замечает, он перехватывает обе моих руки своей одной — правой, которой, как я заметила, владеет почти, как левой. Освободившаяся же левая лезет в меня — сделать меня окончательно. Она влезает туда, откуда секундой раньше вынырнуло его лицо — язык его теперь полностью переключился на клитор, лижет его, скользит повыше к пупку. Он знает, что способен довести меня этим до крайности. Он знает… знает то, чего я сама о себе не знала… — чуть не плачу сама себе в экстазе. До этого момента он мчал меня по обгонной к восходу солнца — теперь швыряет меня прямиком в этот восход:

— О-о-о, Ри-и-ик!

На этот раз мне не мешают кричать, и я кричу неистово и изумленно. Меня бросает так, что я боюсь не поспеть со своими криками подобно тому, как скорость звука не поспевает за скоростью света. Я сливаюсь с ощущениями настолько, что «очнуться» меня заставляет лишь легкая боль — Рик все продолжает терзать меня рукой и теперь это почти неприятно.

Но что это подкрадывается снизу вверх, откуда-то из района промежности, через живот, через грудь — и выше, выше, в самое горло?.. Оттуда расползается, струится по мне еще одно неизведанное ощущение. Вырывающиеся из меня бессвязные обрывки восклицаний сменяются на: — «О, Боже… Бож-ж-же мой-й-й…». В остальном догоняю я медленно. Прежде чем успеваю понять, у меня темнеет в глазах, а между ног выплескивается струйка жидкости, и даже глаза влажнеют от слез. Я задыхаюсь от ярости, абсолютно размазанной беспомощности — и кайфа в том и в другом.

Он «сделал» меня еще раз — по-другому, по-запретному почти. Я лежу голиком на кухне, на столе, вся — в его сперме, и я сквиртанула — это ведь только что было? Я в первый раз так — прямо на шкаф под раковиной, на коврик на полу…

Он шлепает рукой по моим половым губкам. Там так мокро, а я могу только обдолбанно вращать глазами. Если бы могла еще испытывать с ним чувство стыда, то стыд сейчас испепелил бы меня, это несомненно. Если бы.

Ему плевать на тянущую боль во мне. Я не успеваю остановить его или просто выразить недовольство, свое несогласие с тем, что он сейчас делает: входит в меня членом.

Это как-то неправильно. Не могу сказать, откуда я это знаю. Меня словно надо бы оставить в покое, как после настоящего потрясения, но он то ли не знает, то ли ему плевать. Поэтому движения его во мне — своего рода насилие. Осквернение моего желания побыть наедине с собой. Они малоприятны, к тому же я немного устала, но позволяю ему делать — может, нет сил сопротивляться, а может…

Во мне включается разум и заставляет вспомнить то, что он сказал, прежде чем я разозлилась на него. По-другому сейчас. Из-за этого стоило не видеться. Верно.

С ним бывало почти по-всякому, но неизменно ярко и феерично. Но сегодня был новый уровень ощущений. Как будто желание наше обоюдное удесятерилось, заострилось подобно лезвию ножа. Увидел меня у плиты в рубашке и носках — захотел до яростного рычания; увидела его, запах почувствовала — захотелось отдаться, позволить ему все — и даже больше.

И хоть мне сейчас и неприятно, я не концентрируюсь на этом, но призываю на помощь положительные эмоции. Мой новоявленный позитивизм срабатывает — тянущая, даже режущая боль уходит. По крайней мере, я больше ее не чувствую. Мне хорошо уже от того, что позволяю ему кончить, а сама тихонько наблюдаю. После мне, нам обоим окончательно и бесповоротно надо помыться.

***

…Почему сегодня так было? Полагаю, я действительно соскучились. Почему