Пурпурный занавес - Всеволод Глуховцев

Вот и Николаю бросился. И сейчас, на обратном пути, вновь возник бельмом на глазу. Гордеев покосился влево.

Только он сдвинул взгляд – как из-за дальнего торца дома вырулил тот самый «Мерседес». Остановился. Распахнулась дверца, вышагнул водитель и…

И Николай чуть не поперхнулся от изумления.

Потому что водителем этим оказался не кто иной, как Владислав Глухаревский!

«Газель» вильнула вправо. Николай вздрогнул, судорожно дернул руль.

Что делать?..

И как-то само собой решилось – что.

Гордеев резко крутанул баранку влево, нажал на газ. Грузовик подлетел к «Мерсу».

– Владислав!

Черт, как его по отчеству?..

Глухаревский обернулся. Очень спокойно. На лице промелькнуло припоминание: где-то, мол, видел этого типа… Но где, не вспомнил.

Николай помог, улыбнулся радушно:

– Я – Николай Гордеев, ассистент Пинского. Встреча в Союзе, потом дома у Ягодкина… Помните?

Литератор прояснился.

– Ах, да! Как же, прекрасно помню. Извините, что не узнал сразу.

Они обменялись крепким рукопожатием.

– Очень рад, – сказал Николай.

Писатель осклабился, но об ответной реакции умолчал. Зато спросил:

– Какими судьбами?

Гордеев широко повел рукой.

– Да вот, – постарался взять тон как можно независимее. – Как говорится, хочешь жить… Ассистент я, в сущности, внештатный. Поэтому приходится крутиться.

– Частный извоз?

Николай сделал сложное движение губами, глазами… Глухаревский мимику понял правильно:

– Что ж! Деньги не пахнут.

– Вот-вот, – Николай рассмеялся. – Ну, а вы?..

Выжидающе недоговорил. И опять литератор все понял:

– А я в поисках вдохновения, так сказать. Я вообще, знаете ли, люблю побродить по таким вот укромным, притихшим местам. Не просто так, разумеется. Со смыслом.

Он сунул руки в карманы джинсов, качнулся с пяток на носки.

– Занятно! Вот я числюсь фантастом. Ярлык вроде бы приклеили – но критики головы ломают: книги Глухаревского ни в одном из общепринятых жанров фантастики не вписываются. Нет там других планет, галактик и всего такого прочего. Верно, нет. А мне и не нужно ничего этого… Да я, впрочем, кажется, говорил уже… там, на встрече?

– Нет-нет!.. То есть, да, говорили, но мне очень интересно!

– Как психологу? – Глухаревский лукаво подмигнул.

– Н-ну, отчасти да. А отчасти… Да почему бы не как читателю? Я ведь, в конце концов, нормальный обыватель, художественной литературой интересуюсь, как и положено такому обывателю…

Николай остался очень доволен своим ответом. Ладно-складно так все сказал, беседу поддержал… Он почувствовал, как его начинает разжигать сыщицкий азарт: с чего-то вдруг Глухаревский пустился в рассуждения? Любопытно, черт возьми!

– Ах, вот как? – писателю такие слова сделались как маслом по сердцу. – Ну, возможно, я и повторяюсь… Суть вот в чем: я считаю, что самые таинственные и загадочные места на свете – никакие не чужие планеты, не космос, и не джунгли Центральной Африки. Нет! Самые диковинные места – закоулки города, в котором живешь. Окраины, дворы, сараи, подворотни. Подвалы, чердаки! Вот где все тайны мира!..

Он засмеялся – славно так, по-доброму. Николай тоже постарался хмыкнуть поумнее.

– Согласны с этим? – Глухаревский приподнял брови.

– Ну, резон есть.

– А вы ничего не читали из моих вещей?

Гордеев виновато помялся:

– Н-нет, как-то не довелось… Честно говоря, изо всей вашей группы я только в Ягодкина заглядывал. Да и то, вот уж точно, заглядывал с пятого на десятое.

Лицо Глухаревского приобрело какое-то неясное выражение.

– Мм?.. А что именно вы у него читали?

– Ох, сразу и не вспомнить… Что-то настолько мрачное… «Кровь луны», что ли?

Беллетрист кивнул, глаза его сузились.

– И как впечатление?

– Да как! Бред. А вы, кстати, читали?

Глухаревский внимательно посмотрел на Николая… то ли улыбнулся, то ли нет. Затем отвел взгляд.

– Жарко, – заметил без всякой связи с предыдущим. – Смотрите-ка: начало мая, а такая теплынь…

Здесь он примолк – не просто, со значением. Николай тоже пустословить не стал: понял, что такова уж особенность писательского мышления – включать время от времени лирические переливы… И верно: Глухаревский помолчал, помолчал, да и заговорил всерьез:

– Знаете, Николай, вы сейчас и сами не догадываетесь, как точно попали в цель.

– То есть?

– То есть Роман Ягодкин – психически неуравновешенный человек, мягко говоря… А хотя, что я вам говорю! Ведь вы же психолог, профессионал… (тут Николай в душе засмущался, однако виду не подал)… Наверняка вы с Пинским раскладывали всех нас по косточкам. И что же, неужто Ягодкин у вас остался без диагноза?

– Ну, знаете, – Гордеев спародировал аналитика, – без диагноза у нас не уйдет никто.

– Тоже верно, – усмехнулся Глухаревский. – И все-таки…

Он пригладил рукой волосы, откашлялся.

– Безусловно, Ягодкин – человек талантливый. Правда, как это часто бывает, он сидит на золотой скамейке и не знает, что она из золота. Он отличный поэт, яркий публицист – а рвется в прозаики. Ну и в итоге пишет вот такие химеры… Впрочем, это и не удивительно. Вы можете быть откровенным, Николай. Я понимаю: этика и все такое… Но со мной – как со стеной, поверьте. Вы прекрасно знаете: Роман Ягодкин – классический случай шизофрении. Так?

Гордеев сделал крайне дипломатичную физиономию.

– Ну вот, – Глухаревский иронично поклонился. – А я вам скажу больше. Только… понимаете, надеюсь, что это сугубо конфиденциально. Сейчас Ягодкин находится в клинике. Психиатрической.

– Вот оно что, – Николай не удивился. – Весна?

– Совершенно так. У него едва ли не каждой весной и осенью этакий… привет из подсознания. Обострение.

Николай понимающе покивал.

– И… в чем это выражается? – чуть помедлив, поинтересовался он.

– Вы знаете, на сей счет у него почему-то фантазия небогатая, хотя и ходит он у нас в фантастах, как и я, грешный. Ему всякий раз мерещатся враги, подозрительные лица…

– Мания преследования, одним словом?

– Двумя словами, – литератор-профи был точен. – Но по сути, да.

– Хм?.. Так ведь он опасен.

– Еще бы! Потому и изолирован.

– А как давно он там… отдыхает?

– Да недавно совсем. Второго дня закрыли.

Николай сосредоточенно кивнул.

– И что же он… все с врагами сражался?

– Интеллектуально, так сказать. Причем на сей раз врагами оказались мы.

– Мы – это?..

– Это члены группы. Причем началось все с банальной ссоры. Видимо кризис назревал, и должен был произойти некий толчок… вот, собственно, он и случился. Ягодкин сцепился с Барковым – по пустяку, чуть ли не «зачем мое пиво выпил». Я утрирую, конечно, но суть та же… Так вот, извольте видеть: сцепились они, вернее, Ягодкин схлестнулся – Барков-то парень спокойный; и после этого Ягодкин в категорической форме потребовал чуть ли не товарищеского суда над Барковым: мол, давайте перестанем с ним общаться, руку подавать, предадим остракизму… Понятно, что все мы – я имею в виду себя, Леонтьева и Шарапова – отказались. Чем и провинились перед нашим громовержцем! От этого отказа у него, похоже, башню совсем повернуло, и гнев обрушился на нас. Представляете, он не поленился сочинить подметное письмо, в котором заклеймил всех нас, уж не помню, как оппортунистов или ревизионистов, чуть ли не троцкистов… Вообще, он опоздал родиться лет на семьдесят: тридцать седьмой год – вот была б его стихия! Но что тогда – трагедия, сегодня – фарс: Роман Максимович завершил свой декрет торжественной анафемой всем нам, так что ныне группа «Лики фантастики» состоит из одного господина Ягодкина. А самое потешное – он разослал эту буллу по всем инстанциям: в Союз писателей, редакции газет, журналов… Собственно, после этого и последовала госпитализация.