Смерть в Сонагачи - Рижула Дас

ее мать, странствующие кришнаиты все равно приходили раз в месяц, за пять дней до каждого полнолуния. Деревня всегда бурлила в предвкушении — почти наполовину мусульманская, наполовину индуистская. Беспорядков там не знали вот уже более трех десятилетий, но в воздухе витала напряженность разделенной деревни, ожидающей знака. А кришнаиты, с голыми торсами, в бело-шафрановых дхоти и длинных тилаках, все так же приходили, пели бхаджаны[59] и танцевали на краю будущего бунта, острого, как нож.

Безмолвные женщины помогли Лали подняться на ноги. Сари свободно болталось на ней, не прикрепленное булавками ни к блузке, ни к нижней юбке. Никогда еще Лали не чувствовала себя такой голой, без привычной полоски ткани между ног, служившей защитным барьером, и лямок бюстгальтера. Женщины встали в дверях и назвали свои имена — Рамбха и Менака, обе жены Махараджи. Больше они ничего не сказали, разве что напомнили Лали о правилах, которым она должна следовать во время церемонии очищения.

В лунном сиянии высокие кокосовые пальмы с зазубренными листьями жались друг к другу, как заговорщики, заслоняя ее кожу от света. В городе, среди переулков Сонагачи, сквозь суету и шум постоянных разговоров тоже пробивалась луна, но как будто чужая. Здесь же Лали чувствовала, как белизна ее сари купается в ярком омуте полной луны. Где-то поблизости благоухал куст хаснуханы. В неподвижной, гнетущей жаре белые луковичные цветы приобретали зловещий зеленоватый оттенок. Змеи выходят, когда хаснухана в полном цвету, вспомнились ей слова матери. На пороге муссона мир становился странным и опасным местом. Пыльный зной сгущался, дождевые тучи клубились где-то в далеком чреве будущего, змеи и другие коварные твари таились в складках земной кожи в ожидании потопа. Лали и вся ее деревня готовились встретить первые капли дождя в конце июня. Дождь вставал между жизнью и смертью, между засухой голода и набухающим липким суглинком, рождающим рис, джут, картофель. Лали посмотрела на полную луну. Как давно ей не доводилось переживать это состояние природы — то, что она, деревенская девчонка, находила само собой разумеющимся.

Женщины, сопровождавшие Лали, остановились перед зданием с тяжелой, богато украшенной дверью. Два стража с большими ружьями застыли у входа и смотрели прямо перед собой, отказываясь признавать их присутствие. Одна из женщин постучала в дверь. Другая держала Лали за предплечье. Мужской голос произнес:

— Войдите.

Женщина налегла на тяжелую дверь, и та распахнулась с громким скрипом петель. Другая втолкнула Лали внутрь.

Крупный волосатый мужчина, голый, если не считать темно-красных шелковых шорт, лежал на гигантской кровати с балдахином. Он поставил на паузу фильм, который смотрел на огромной плазменной панели, что висела на стене. Лали покосилась на тускло освещенный экран. Две обнаженные женщины заполоняли собой пространство — одна склонилась над темнокожим мужчиной, другая стояла на коленях со связанными за спиной руками и повязкой на глазах. На лице экранной женщины застыло выражение бесконечной боли. Лали не могла оторвать от нее взгляд, и знакомый страх уже скребся в горле.

Мужчина почесал длинную густую бороду одним концом пульта и улыбнулся Лали. Его пристальный взгляд прошелся по всему ее телу. В этой комнате он выглядел совершенно иначе, чем на молитвенных собраниях, где ему поклонялись как богу.

Он махнул рукой сопровождающим, которые спокойно стояли по обе стороны от Лали. Женщины беззвучно вышли, закрывая за собой дверь. Вооруженные стражники, должно быть, снова замерли на посту.

Махараджа подошел к Лали, и она невольно напряглась. Она делала это сто тысяч раз, и многие клиенты с самого начала обращались с ней намного хуже. Так что она заставила себя расслабить конечности, когда попала в сильные обволакивающие объятия. Когда он наконец отпустил ее, Лали только и смогла перевести долго сдерживаемое дыхание. Весь день она думала о церемонии и о том, что последует дальше. Она предполагала некий религиозный ритуал, бессмысленную метафору вознесения из статуса падшей женщины. Но нутром чуяла, чем это обернется на самом деле. В этой комнате, с порнографией на экране и недопитым стаканом золотисто-янтарной жидкости под рукой у Махараджи. Она знала, что интуиция ее не обманывает. Если это и ритуал, то хорошо ей знакомый.

Махараджа расхохотался без повода или причины, совершенно не к месту, как будто непостижимая шутка очень позабавила его. Обошел Лали сзади и запер дверь на засов. Этот единственный звук — скрежет железа по железу — заполнил мир Лали. Она закрыла глаза. Притворилась, будто перед ней очередной клиент и она дома, в своей комнате с заляпанными стенами. Просто еще один мужчина в гостях у шлюхи, и он хочет того же, чего хотят все мужчины, завладевая женским телом на короткое время. Но внутреннее чувство, живущее в бездонных глубинах самого ее существа, теперь подсказывало, что это не одно и то же.

Лали оглядела комнату. В пространстве, обшитом панелями из темного дерева, доминировала гигантская кровать с занавесями. В стенном шкафу, украшенном резными религиозными символами, теснились бутылки с алкоголем. Ни одна этикетка не показалась Лали знакомой. На стене висела фотография Махараджи в полный рост, на которой он стоял с воздетыми руками, благословляя толпу. На полу была большая медная тарелка, полная цветочных лепестков. Воздух в комнате был пропитан алкогольными парами, к которым примешивался пьянящий мускусный запах неведомого ей зверя. Лали почувствовала себя в логове хищного животного, где она станет недолгим развлечением перед неумолимым пожиранием.

— Оглянись вокруг, дитя мое, — донесся с кровати грубый голос Махараджи, испугавший ее. — Посмотри, как устроена сцена. — Он улыбнулся. — Здесь ты пройдешь обряд очищения и станешь женщиной.

Лали склонила голову, не зная, как следует реагировать на заявление.

— Принеси мне те цветы, — приказал он.

Лали подняла тяжелую тарелку и притащила ее к кровати.

— Разбросай их вокруг меня, дитя мое, а потом встань на колени рядом со мной. Это та часть, где ты поклоняешься мне, чтобы я мог даровать тебе очищение.

Лали сделала, как велено, изображая покорность. Ей стало интересно, придется ли Соне пережить подобный ритуал. Конечно же придется, уверяла она себя. Такой мужчина, как Махараджа, не позволил бы белой плоти ускользнуть из его лап. И эта мысль привела к другой — что такое чудовище сделает с крохами-близняшками?

Она опустилась на колени возле его кровати, но он жестом пригласил ее присоединиться к нему на ложе. Лали устроилась на краю, не легла, а села, стараясь держаться подальше. Сидела как мышка, опустив голову, видела, как безвольно свисают ее груди под тонкой тканью сари, и чувствовала себя маленькой испуганной девчонкой.

Махараджа нажал кнопку и