Большая нефть - Елена Толстая

Койва ждал, пока привезут зарплату нефтяникам. Зарплату плюс квартальные премии. Премии полагались сразу нескольким бригадам, сумма, соответственно, должна быть большая.

Мысль о деньгах, которые будут доставлены в Междуреченск, посещала и Бурова. Он понимал: если бандиты начнут действовать, без потерь не обойтись. С Харитоновым говорить бесполезно, бросать дружинников против объединенных сил продажной милиции и бандитов — самоубийство.

Буров решил наведаться к Харитонову в последний раз, чтобы окончательно оценить обстановку. Его величество старший лейтенант принял посетителя в отделении. Кивнул на табурет. Буров — огромный, широкоплечий, с круглой головой боксера — уселся и уставился на старшего лейтенанта. Харитонов улыбнулся чуть снисходительно.

— Чем обязан такому визиту? — осведомился он, поскольку Буров молчал.

— Вчера, насколько мне известно, ваши люди задержали нескольких нефтяников, — сказал Буров.

Харитонов поморщился.

— Что за выражение — «ваши люди»! Как будто у меня тут какая-то личная гвардия, в самом деле… Мы же с вами не бандиты, Григорий Александрович, мы — советские руководители. И уж кому, как не вам, понимать, что такое ответственность. А я отвечаю за порядок в Междуреченске! Отвечаю, понимаете? Перед комсомолом, перед партией и правительством! Какой же из меня будет защитник правопорядка, если я позволю себе кумовство? Если у меня будет один закон для местных жителей и другой — для нефтяников? Нет, закон един. И если нефтяники нарушали правопорядок, если они гуляли пьяные и приставали к девушкам, если они устраивали драки — к ним будут применены самые решительные меры пресечения.

— Вы хоть слышите себя? — спросил Буров. — Что за демагогию вы несете? Кто ходил пьяный и приставал к девушкам? Да это ваши архаровцы чуть не убили мальчика-геолога, и если бы не буровой мастер Векавищев, мы бы уже похоронили мальчишку! Он почти ребенок! А били его из-за девушки. И били именно местные жители.

— Вы говорите о деле Самарина? — поморщился Харитонов. — Самарин отказался возбуждать дело.

— А знаете почему? — наседал Буров.

— Потому что Самарин осознавал, что неправ, — ответил Харитонов невозмутимо. — Потому что Самарин прекрасно понимает: если начнутся разбирательства, то всплывут самые нелицеприятные для него факты. Вот почему он предпочел молчать. И другие ваши люди, — Харитонов подчеркнул слово «ваши», как бы показывая, что это не его термин, что ему навязали разделение на «ваших» и «наших», — они тоже не возбуждали дела. Никто, заметьте! Ни один. Почему? Ответ тот же самый: у них рыльце-то в пушку…

— Мне кажется, — проговорил Буров после паузы, — вы возомнили себя хозяином тайги. Пытаетесь подменить своей персоной советскую власть?

Харитонов подался вперед. Глаза его блеснули, как у волка:

— Я и есть советская власть!

— Ясно. — Буров встал. — Больше вопросов не имею.

— И куда ты пойдешь? — крикнул Харитонов ему в спину. — Кому пойдешь жаловаться? В ЦК партии? Ты и сам замешан… Тобой ох как недовольны наверху! Сиди лучше и помалкивай.

Буров с трудом сдерживал ярость. Ему пришлось пройтись вдоль реки, чтобы успокоиться. Он представлял себе, как вернется сейчас в пустой дом, где нет Галины… Не с кем даже поговорить. Никто не успокоит, не отвлечет от тяжелых мыслей. Читать не хочется — к концу дня глаза болят. Только будильник тикает в комнате.

Галина, Галина… Не захотела быть декабристкой. К родителям, в теплую и сытную Москву, подалась. Макар говорит — она Марте Авдеевой написала письмо. О чем — тайна. Марта ни за что не расскажет. Надежный человек. Да, повезло Ильичу. Не всем так везет с женами.

Утро вечера мудренее. За ночь ярость улеглась, превратилась в холодное взвешенное решение. Буров снял трубку телефона и связался с московским уголовным розыском.

Он попал удачно — майор МУРа Касатонов занимался этим делом уже давно.

— Рассказывайте, — бросил он.

Буров рассказал все: и о Харитонове, и о том, что Койва терроризирует город, и о том, что ожидается привоз большой суммы денег.

— Опишите Койва, — попросил Касатонов. После словесного портрета, полученного от Бурова, он задумался. — Койва, говорите? — переспросил он. — Александр? Сдается мне, Григорий Александрович, орудует у вас известный уголовник Анатолий Колотовкин, он же Толя Владимирский… Койва — это был один водитель из Эстонии, которого Толя убил, когда в последний раз бежал с зоны. Толя действительно хорошо водит машину, поэтому и предпочитает всегда раздобыть этот вид транспорта. Вашу милицию он, очевидно, быстро подмял под себя. Ну, с этим фактом мы будем разбираться позднее, а пока что ждите оперативную группу. Вылетаем завтра.

Идея строительства теплицы была воспринята с энтузиазмом. Клевицкий обладал поразительной способностью создавать строительные материалы из ничего: там сокращал, здесь выкраивал, тут обнаруживал какой-то неиспользованный резерв… Буров начинал понимать, что «головная боль» от Клевицкого будет не только у него, начальника управления, — свою мигрень Клевицкий возит в мятом, потрепанном портфеле по всем приемным в московских министерствах…

С каждым днем Дмитрий Дмитриевич все лучше вписывался в коллектив. Сейчас, глядя, как он помогает неунывающему комсомольцу Ване Листову из бывшей векавищевской бригады растягивать транспарант «Все на коммунистический субботник!», Буров уже не мог представить себе, что Клевицкого недавно здесь не было. Долговязый, молчаливый, он, казалось, интересовался в жизни только одним: строительством. Каждый клочок земли прощупывал цепким взглядом, прикидывая: что полезного для человечества можно здесь возвести. Так же «утилитарно» взирал он и на природу. Однажды, например, Клевицкий простодушно признался в том, что совершенно не понимает всенародной любви к «белой березке».

«Абсолютно бесполезное дерево, как, впрочем, и все лиственные… В строительстве бесполезное», — сказал он. Возразить на это было нечего…

Для теплицы Клевицкий достал хороший материал: просушенную древесину, стекла. Ольга Дорошина выписала спецификации на почвы и удобрения, необходимые для выращивания в тепличных условиях помидоров и других культур. Буров знал, что эти бумаги уже лежат у него на столе. Предстояло добавить к ним еще кое-какие, составить приказ и отправить в Москву.

На субботник вышли все руководители управления, в полном составе: необходимо показывать пример. Даже товарищ Михеев снизошел и распилил пару досок. Впрочем, в основном Михеев занимался тем, что высматривал среди работающих Веру Цареву. Но Вера после исчезновения Вари не желала ни с кем из посторонних разговаривать. Только Дмитрий Дмитриевич возбуждал ее любопытство. Он настолько не был похож ни на кого из всех, с кем зналась прежде Вера, что она даже не понимала, в сущности, как к нему относится.

— Какой-то он… не от мира сего, как ты говоришь, Маша, — признавалась Вера подруге, бросая в сторону Клевицкого потаенные взгляды. — Вот спроси меня: влюблена ты в него, Верка? Я тебе что отвечу?

— Что? — мягко улыбнулась Маша.

— Да понятия не имею! — в сердцах воскликнула Вера. — С Виталькой Казанцом, тьфу на него, все не так было… Как, бывало, увижу его, ирода, так сердце тает… До чего он красивый, Виталька! Я все глядела и налюбоваться не могла, правда. Прямо всей душой понимала, какой он красивый.

— Но ведь он грязный, Вера, — поморщилась Маша. — Как ты могла этого не замечать? У него красота — с чревоточинкой. Это он порченый, а не ты и не я! Глаза — они же зеркало души, Верочка, это не просто так говорится, это чистая правда. А ты в глаза ему глядела? Что ты там видела?

— Наверное, только мою любовь и видела, — вздохнула Вера. — Ну как это так устроено, Маша?! Почему мы в красивых влюбляемся? Как так выходит?

— Это, наверное, биология, — подумав, отозвалась Маша. — Вот у птиц, например… Павлин, скажем. Видела, как он раскрывает свой хвост? И все для того, чтобы привлечь самку своего вида. Но здесь вот какая загвоздка, — продолжала рассуждать Маша, — ведь от павлина пава не ждет никакого подвоха. И не может быть подвоха! Даже от самого красивого. Он не морочит ей голову, он ее по-настоящему любит, хочет с ней вывести птенцов. И показывает так, как умеет… Его завлекательный хвост — это дань уважения подруге. А у людей все как-то перепутано. Показывает тебе какой-нибудь Казанец свой древнеримский профиль, а в душе у него сплошные пауки с тараканами.

Вера восхищенно глядела на подругу.

— Как у тебя все складно выходит, Маша! Ты столько книг прочитала — наверное, от этого стала такая умная…

Маша вдруг рассмеялась.

— Ну какая же я умная!.. А Дмитрий Дмитриевич просто действительно не от мира сего. Для него на самом первом месте — не собственное благополучие, а благо других людей и украшение земли. Поэтому у него все получается.