Глубокая выемка - Всеволод Шахов

Река сначала имела берега, но постепенно они удалялись, пока не ушли куда-то в бесконечность. Теперь совсем не видны. Не видно их, ни справа, ни слева. Ну и не важно, главное, что впереди… Да, что впереди? Две тёмные точки приближались. Хорошо, что есть подзорная труба. Приставил. Ба, да это два тигра. Точно, тигры! Какая красивая раскраска – оранжево-белые полосы. Конечно, полосы не могут быть одинаковые, но у этих, так аккуратно уложены. Кажется, гармония невозможна при другом расположении. Подзорная труба. Увеличение позволяет видеть отчётливо. Да, приближаются. Надо же, так легко стелятся по глади воды. Неожиданно! Неужели они умеют плавать? Ха, вообще-то, кошки боятся воды. Вот, попробуй на нашего Барсика плесни воды – вмиг шмыгнёт под лавку. А эти… достойно скользят… приближаются. Резкость размываться начала. Покрутить… эх, потерял. Судорожные движения руки: то попадаешь, то промахиваешься. Что же такое? Да просто тигры, наверное, настолько близко, а увеличение гигантское – вот и не поймаешь. Ну-ка, без трубы… А без трубы их и нет. Снова увеличительную трубочку к глазу. Да вот же они! Только удаляются… удаляются. Эх, так я их и не поглажу. Чего-то испугались, неужели меня? Ведь я так хотел их погладить. Скорее всего, не укусили бы, – они ведь добрые. Ох! Что? Труба вылетела из рук, и около ног ластятся маленькие полосатые зверьки. Суетливые… ой, такие мягкие, тёплые, щекотные…

Послышался приглушённый женский голос: "…знакомые шрамы…"

12

Обвал… обвал…

Ещё вчера ты без оглядки стремился удрать, ускакать, умчаться. Огромные глыбы земли срывались и мчались за нами. Мы убегали.

Обвал… обвал…

Ты кричал, проклинал, матерился. Вчера ты был напуган, вчера ты был подавлен. Ты видел, как в один миг, разрушилось то, что создавалось не один год, то, на что потрачены время, силы, жизни. Ты видел… Ты видел этого парня, как он бежал по шпалам, спотыкался, как развевалась его белая рубаха, как отчаянно он пытался остановить паровоз. Ты видел, как он цеплялся… как он предотвратил беду.

Но это было вчера, а сегодня… сегодня мы возьмём своё, сегодня нас много, сегодня выбор оружия за нами. Мы всё восстановим. Мы первыми идём на штурм. Мы вооружены. Мы взяли самые катучие тачки, самые острые лопаты и кирки, мы взяли лучших людей. Нас много, нас очень много. Мы мстим тебе, стихия! Тебе, а не какому-то наглому урке и не вертухаю с надменной улыбочкой. Берегись, природа, попробуй устоять перед нами! Мы теперь – единое целое, мы, которые оставили здесь частичку себя. Наша частичка в этом канале… канале, где кусочки разных жизней сплелись в монолит.

Да, вчера на последних зачистках склона мы радовались – вот он результат, вот он – наш труд. Мы стояли и смотрели на этот плавный поворот канала – частичку огромного пути, по которому пойдут пароходы. Мы рассуждали, что не просто так жили, не просто так существовали на земле, что мы не какие-то никчемные людишки. И наши дети будут видеть и чувствовать нас, когда через десятилетия пройдут по этим берегам, по берегам, созданным нашим трудом, по берегам, где нас полегло сотни, тысячи, по берегам, где остались наши силы, наша молодость… где осталась незримая часть нас самих.

А сейчас… сейчас, ты сжал оглобли тачки и толкаешь. Ты толкаешь и, в пылу борьбы, видишь, что у бригадира нагружено больше, чем у тебя, и ты кричишь: "Грузи мне больше… И тебе сыпят, сыпят… Ты видишь – ещё не восстановлены сходни. Плотники не успевают сбивать и ставить трапы. Ты знаешь – будет тяжело, но ты жмёшь, ты в бою, ты выдюжишь. Нам сегодня нужно справиться. Ты знаешь, через несколько дней будет праздник. Ты хочешь этого, потому что ты, как и он… и он… герои, герои этого праздника, потому что победим, победим этот последний оскал природы, этот её подлый удар.

Ты успел заметить, что у порушенного бечевника другая бригада соорудила огромный деревянный кузов, снабдила его четырьмя колёсами – этакий автомобиль на ручной тяге. Слышится: "Наш форд уделает вас!" Да, ребята там смекалистые, но они перегрузили свою штуковину – увязла, толкают уже восьмером. Ах… ах ты ж, удалось, вытянули, набирают скорость. Ты кричишь своим: "Васька, Петька, Витька, смотри, они нас уделают, нас – лучших тачечников!" И мы жмём, наша гордость не позволит. Мы, мы – самые стойкие тачечники! Мы ещё молоды, мы соревнуемся между собой.

С другого конца, к завалу, уже прокладывают рельсы – теперь будет проще. Будасси машет руками, указывает, где бросить ветку на дне выемки. Паровоз на взводе, – пар из всех форсунок, – спешит, тащит порожние платформы. И нам всё ближе и ближе откатывать.

Мы даже не заметили, как к нам подтащили большой котёл. Из под его крышки вырывается ароматный пар. Повар, обычно суровый и недружелюбный, сегодня улыбается и зовёт. Мы стекаемся к котлу со всех сторон: кто-то не выпускает из рук лопат, кто-то подтаскивает и тачки. Повар выдал большие железные миски на троих и мы, сгрудившись над ними, счастливо хлебаем. А там: и перловка, и картошка, и морковь и… мясо. Большие куски хорошо проваренного мяса. Наши порции сегодня огромны. Наш аппетит ещё больше. Мы намерены к вечеру восстановить бечевник, разрушенный вчера. И залихватски сдвинув кепку, ты кричишь: "Смогём мы или не смогём?" И, в ответ, слышатся сотни голосов: "Смогём, конечно смогём!"

Мы смеёмся, мы шутим, мы ставим новые цели… мы живём!

13

Ковалёв несколько удивился, когда, проходя по тропинке в учётно-распределительную часть, заметил около сараев костёр и двух человек – один заслонял руками голову, другой – сверху накрывал его ударами, как по наковальне. "Чёрт, драки обычно в тёмных углах происходят, а здесь, на открытом месте, напротив спецчасти. Вольняшки, что ли, чего не поделили?" Сломленный ударами, один повалился, другой стоял над ним, что-то крича. Ковалёв свернул к костру и увидел, спешащего к тем двоим, Ващенко. Немного отлегло. "Ну, наверное, дела спецотдела". Уже не опасался, тем более, что в победителе драки Ковалёв узнал Макарова.

– Эй, Ковалёв, помоги Ващенко зека к безрукой оттащить, – Макаров говорил с одышкой, отрывисто. Взвизгивающие нотки голоса неприятно резали слух.

– …к однорукой, – Ковалёв вполголоса поправил Макарова, – только она уже в усадьбу ушла. Наклонился к скорчившемуся человеку, покачал за плечо и перевернул на спину.

– Ну, тащите тогда в усадьбу, – Макаров выровнял голос, – вероятно, я чего-то переборщил.

– Ух, да это ж,