Путешественница. Книга 2. В плену стихий - Диана Гэблдон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подытожив, он пожал плечами:
– Ну ладно, скажи мне другое – как ты…
В дверь осторожно постучали:
– Мистер Фрэзер? Простите, капитан.
Мейтленд принес воду в лохани, разогретую до такой степени, что над ней подымался пар.
– Мистер Мерфи желает вам всего наилучшего, посылая эту воду.
– О, обращение «мистер Фрэзер» меня вполне удовлетворяет, – заверил Джейми. – Я не очень хороший моряк, хоть и в чине капитана.
Он взял лохань одной рукой, держа в другой бритву.
– Ну хорошо, коль уж я капитан, стало быть, я решаю, когда отчаливать кораблю?
– Конечно, сэр, это одна из обязанностей капитана. А еще капитан решает, стоит ли увеличивать порции еды и питья, – хитро добавил юнга.
– А-а, – уважительно протянул Джейми, обрадованный такой властью. Он не скрыл улыбки и уточнил: – Скажи-ка, Мейтленд, сколько нужно выпить матросу, чтобы не опьянеть вконец и держаться на ногах?
– О, приличное количество алкоголя, сэр. Если вы о том, насколько увеличить порции, то можно дать двойную порцию сверх нормы на нос.
Джейми уверенно сказал:
– Бренди.
– Нет, что вы, сэр! Только грог, потому как если дать столько бренди, все будут валяться в трюмах. Бренди крепок, его можно разве что полпорции.
– Тогда двойной грог, пожалуйста. – Совершенно голый Джейми наклонил голову в почтительном жесте. – И еще: пока мы не кончим ужинать, не отплывать.
– Хорошо, сэр. – Юнга тоже отвесил поклон. – Когда отправимся в путь, вам следует прислать китайца?
– Да, и я буду не против, если это произойдет немножко раньше.
Мейтленд с завистью оглядел шрамы Джейми и собирался было идти, но я попросила:
– Мистер Мейтленд, еще кое-что.
– Да, мэм?
– Попроси еще у мистера Мерфи уксусу, да самого крепкого. И если мои снадобья остались в саквояже, пришли и его.
Юнга наморщил лоб, запоминая распоряжения и слегка удивляясь им.
– Хорошо, мэм. Будет сделано.
Не успел юнга уйти, как Джейми уже вопрошал:
– Англичаночка, а к чему тебе уксус, хотел бы я знать?
– Как же, чтобы выкупать тебя в нем. Я ведь не желаю спать со вшивым шотландцем.
– М-м-м, – изрек Джейми, елозя по грязной шее. – Ты хочешь со мной спать и прямо сейчас?
Он с сомнением посмотрел на узкую койку.
– Да, я собираюсь с тобой спать. Условия, конечно, те еще, но меня это не остановит.
Наклонившись к лохани, я прибавила:
– И к тебе у меня тоже просьба – не брейся.
– Это еще зачем?
Он покосился на меня, и я покраснела, подбирая слова.
– Э-э… затем что… это по-другому.
– Да?
Зардевшись, я глядела, как он подступает ко мне. В это плохо верилось, но здесь, в каюте, Джейми показался мне еще более огромным и голым, чем когда-либо. Прищурившись, он стал расспрашивать:
– Что ты имеешь в виду?
– Это трудно объяснить… – Я смешалась. – Смотри, когда ты меня целуешь и я чувствую твои усы, это очень интересно… и приятно. Совсем другие ощущения.
Он взглянул на меня, приблизив себя еще, но не двигаясь.
– Англичаночка, у тебя замечательная кожа. Везде. Ты об этом сейчас думаешь, ты это хотела сказать?
Джейми провел по моему подбородку пальцем, очерчивая его, затем повел рукой по шее, прошелся по ключице и наконец принялся водить по верхней части моих грудей, ощущая их нежность под тканью сутаны.
– Жемчуг и опалы – вот такая у тебя кожа. Знаешь об этом?
Мне пришлось облизать губы, но взгляд Джейми я выдержала.
– Догадываюсь…
Убрав палец, он бросил взгляд на лохань, принесенную Мейтлендом.
– Не хочется зря растрачивать воду. Как думаешь, как лучше поступить: сказать сварить суп или просто выпить?
Смех разрядил обстановку.
– Я думаю, что все-таки стоит вымыться. А то запашок от тебя такой, словно ты жил последние несколько дней в борделе.
– Странно, если бы это было не так: над таверной как раз размещается бордель. А внизу солдаты выпивают и играют в кости.
Джейми потянулся за мылом.
– Ты хочешь сказать, что бордель находится на верхнем этаже?
– Ну да. Временами девушки сами спускаются вниз. А прогонять их тоже нехорошо – солдатам приятно, когда кто-то сидит у них на коленях.
– Хорошими манерами ты, наверное, обязан маме, – колко заметила я.
– Кстати говоря, я думал, что можно будет встать на якорь на ночь, прямо здесь.
Что-то неуловимое мелькнуло в его глазах, и я удивилась:
– Даже так?
– Да. Будем ночевать на берегу. Только бы найти место…
– Какое место? Тебе что, каюты мало? Что ты опять затеваешь?
Познания Джейми в устройстве местного борделя начали меня злить.
– Я давно это затевал.
Джейми начал умываться.
– Что значит «давно»? – не унималась я, подозревая его во всех смертных грехах.
Он утерся ладонью, но на бороде все равно остались мелкие капельки.
– «Давно» – это значит несколько месяцев, столько, сколько мы плывем, англичаночка! – воскликнул он. – Я постоянно, каждую ночь, представлял себе, пытаясь не слышать храпа и пуканья Фергюса, думал о том, как это будет! Когда ты была у меня в руках, голая и готовая, и когда бы не эта бесконечная качка, не эта узкая койка, я бы… О, я бы много чего сделал!
Переведя дух, он взялся за мыло. Ожесточение, с каким Джейми мылил себе лицо, указывало на то, что он воодушевлен, возбужден и слегка зол.
– Считай, что я уже готова. Место, думаю, найдем, – включилась в игру я. – Насчет наготы…
– О, насчет этого, англичаночка, не беспокойся. Предоставь это дело мне. Это, к слову, часть моего плана. Положим, я расстелю одеяло и сяду рядом с тобой. Начнем с этого.
– Так, положим, что так. А что же будет дальше?
Я послушно села на одеяло. Джейми игриво куснул мочку моего уха.
– Дальше ты сядешь мне на колени, а я тебя поцелую.
Он проиллюстрировал это, так крепко взяв меня в объятия, что я не смогла пошевелиться, и оставил на моих губах вкус своих губ, мыла и эля.
– Неплохо. – Я утерла пену. – А дальше, что же дальше?
– А потом я воспользуюсь одеялом в полной степени – уложу тебя на него, возьму твои волосы в ладонь – соберу все! – и пройдусь губами по твоему лицу, по глазам, по горлу и груди. И так до тех пор, пока ты не начнешь повизгивать.
– Что за глупости, я никогда так не делаю!
– Поверь мне, англичаночка, что повизгиваешь. Дай мне полотенце. Потом… – мечтательно продолжил он, в то же время пытаясь не спугнуть мое желание, – потом я начну заниматься другими частями твоего тела, то есть влезу тебе под юбку и…
Продолжение речи прервалось полотенцем, которым Джейми принялся утирать лицо.
– И что сделаешь? – слабо произнесла я.
Видимо, он сам еще не знал, что бы ему хотелось сделать, но нашелся и предложил:
– И начну целовать тебя между бедрами. Там, где кожа самая нежная. Можно и бородкой пощекотать, если не против, а?
Я была не против, но отозвалась сдавленным от волнения голосом:
– Договорились. Ну а мне что делать все это время?
– Тебе что делать? Ну, ты можешь немножко постонать, тогда я буду более страстным, но вообще ты должна лежать и наслаждаться.
Что до страстности, то ее Джейми было не занимать: одна его рука уже лежала на моем бедре, лаская его, а второй он обтирал мокрую от воды грудь, правда, и она отправилась вслед за первой, когда он кончил утираться.
– «Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня. Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви»[19], – проговорила я фразу, пришедшую на ум и как нельзя лучше соответствовавшую ситуации.
Джейми блеснул зубами, казавшимися еще белее на фоне рыжей бороды.
– Нет, скорее грейпфрут, а не яблоко, – своеобразно переложил он слова Святого Писания, чтобы передать впечатление от моих ягодиц. – Хотя нет, все-таки не грейпфрут, он слишком мал, а тыква.
– Какая еще тыква? Спятил? – обиделась я.
– Натуральная тыква, здоровая, на солнышке долго лежала, – не растерялся Джейми и отмахнулся: – Давай дальше.
Стиснув на прощание мою ягодицу, его рука убралась ополаскивать подмышку.
– Так вот, о чем бишь я… Лягу-ка я на спину, а ты сверху, во всю длину, чтобы можно было потискать твои тыковки как полагается.
«Как полагается» означало такую сильную ласку, что я закряхтела. Но вредный шотландец не останавливался и расширил круг моих возможностей:
– Коль ты захочешь подрыгать на мне ногами, покачать бедрами, эдак похотливо, или даже попыхтеть мне в ухо – пожалуйста, позволяю, делай на здоровье.
– Что-о? Пыхтеть? Этого еще не хватало!
– Да, ты права, мне всегда этого не хватает, когда ты так делаешь. А ты так делаешь, – прибавил он, видя мою закушенную губу.
– Ну а с твоими грудями…
– Ого, я было подумала, что ты забыл о них!
– Ну что ты, англичаночка, когда со мной такое было? Так когда я стяну с тебя платье и на тебе останется только сорочка…
– А на мне ее нет, вот так.
– Это куда ни шло. Словом, я хотел сказать, что через хлопковую рубашку буду посасывать твои груди, ожидая, когда твои соски затвердеют у меня во рту, а затем сниму и хлопок, но коли его нет… Тем лучше, тогда они не только затвердеют, но и ты начнешь стонать, я так думаю.