Подкидыш для депутата. Выбор сердца (СИ) - Лесневская Вероника

Идиотский квест. Но из игры не выйти. Ни за что!

— Если бы вы были женаты, то другое дело, — тянет Алиев задумчиво, будто сочиняет причины на ходу. — Одинокого мужчину, претендующего на удочерение, мы обязаны проверить. Поработаете с психологами, педагогами. Проведем обследование жилищных условий, проверим эмоциональный фон в вашей семье…

Он монотонно говорит дальше, а я понимаю, что вот-вот сорвусь. Делать это в коридоре городской больницы, недалеко от кучкующихся журналистов, с интересом поглядывающих на меня, — не лучшая идея.

Осматриваюсь, быстро нахожу взглядом ординаторскую и, толкнув дверь плечом, нагло вваливаюсь внутрь.

С моей стороны подобное поведение, конечно, выглядит по-хамски, однако я так устал за последние недели, что мне плевать.

Недовольно зыркаю на ошеломленного главврача, заслуженного акушера-гинеколога района. Сегодня нам предстоит вместе на камеры «работать», а знакомство не заладилось с порога. Причем виноват в этом я.

— Извините, важный разговор. Не могли бы вы на пару минут… — взглядом указываю доктору на дверь.

Мое «извините» звучит скорее как «пошел вон». И тон соответствующий, однако раскланиваться не осталось ни сил, ни желания. Все соки вытянули!

«Заслуженный» хмурится, но все же перечить мне не решается. Вот что власть животворящая делает.

Представляю, как бы Катя отчитала меня сейчас, бросив при этом что-нибудь колкое. Но тут же отгоняю от себя ее образ: мужа своего теперь пусть воспитывает, стерва. Пытаюсь прогнать ее из своей головы. Не отпускает. Пришлось даже номер Катин в черный список телефона внести, чтобы не надоедала звонками. Жаль, что в мозгу так же сделать нельзя.

Злюсь сильнее. Зачем только вспомнил!

Обращаю весь накопившийся гнев на директора детского дома, который «висит» на линии. Его счастье, что мы разговариваем по телефону, а не лично.

— Что за чушь? — взрываюсь я. — Какие три месяца, какие психологи, какая, мать вашу, жена? Покажите мне статью закона, где это прописано?

— И мать, и жена, да, — с налетом ехидства произносит этот самоубийца. — Успокойтесь, Дмитрий Николаевич. И ответьте, вы действительно хотите поговорить о законности? — намеренно сделав паузу, с вызовом бросает он.

Вот тварь! Не понимает, с кем связался. Возможно, сейчас у меня не хватает власти и влияния, да и положение шаткое. Но я, бляха, упертый и злопамятный. И подобных выпадов не прощаю.

К сожалению, в данный момент я оказался заложником ситуации. По закону, Машенька вообще не может жить у меня дома. Вплоть до момента оформления всех необходимых документов ребенок должен находиться в детдоме. В противном случае, все смахивает на похищение. Если этот урод Алиев в органы заявит, то мне конец. Но самое страшное, что Машу заберут.

— Вы уверены, что никак нельзя ускорить процесс удочерения? — немного мягче говорю я, переступая через себя. — Кроме брака, конечно, — усмехаюсь, понимая, какой это бред.

— Посмотрим по ситуации, но вряд ли, — равнодушно отвечает директор детдома.

Сказал бы уже правду: «Посмотрим, как мне хозяин прикажет». Отключаю мобильный, даже не попрощавшись с Алиевым. Пусть к чертям катится. Чем быстрее, тем лучше.

Все круги ада пройду, но от Машеньки не откажусь. Не на того нарвались.

За минувшие недели мне с трудом, но все же удалось наладить наши с дочкой «деловые отношения». Чем-то большим это пока назвать сложно. Скорее, политика «ненападения». Маша стала тише, спокойнее. Устала, наверное, постоянно кричать на меня. Приняла как данность, что папашка ей достался так себе. Подружилась с молодой няней, которая оказалась намного внимательнее опытных и «с рекомендациями». Но свое первое слово «ма» малышка упорно тренировала исключительно на мне, разными интонациями, будто требовала вернуть ей Катю. Сговорились «женщины», когда только успели…

Я, в свою очередь, стал одержим гиперопекой. Машеньке оборудовал полноценную детскую в смежной комнате, заказал игрушек, установил радионяню. Я словно всеми способами пытался доказать самому себе, что справляюсь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Хотя ни хрена я не справляюсь! Даже армия нянек не поможет. Ни живых, ни радио. Стоит лишь Машеньке закричать, как я теряюсь и ничего не могу противопоставить ее настойчивому «ма».

Что касается Эльвиры, то она смирилась с нахождением внучки в доме. Не полюбила, нет. Подозреваю, что ей чужды любые привязанности. Мама предпочитает не пересекаться с Машенькой. Первое время намеревалась выжить из дома няньку, но, когда один из очередных скандалов оказался под прицелом скрытой камеры, я грубо пресек ее попытки. Пригрозил, что в случае ухода Лены маме самой придется с внучкой сидеть. Такое «наказание» перепугало ее не на шутку.

Мама оставила няньку в покое, а заодно прекратила свои разговоры по поводу вызова отца из-за границы. Тем не менее, последний сам изъявил желание приехать. Видимо, птичка на хвосте принесла ему новость о моих проблемах. Жирная такая птица по фамилии Емельяненко, которого я всячески игнорировал. Подсознательно отталкивал от себя. Но проверить "на вшивость" никак не мог: слишком влиятельный политик. И осторожный.

Как же все сложно оказалось в крысином логове. Мы уже жрать друг друга начали…

Подхожу к старому деревянному окну и упираюсь кулаками в обшарпанный подоконник, который трещит под давлением. Да уж, гинекологическому отделению ремонт явно не помешает. Если в ординаторской такой кошмар творится, то представляю, что там в палатах.

Насколько я знаю, средства из бюджета уже выделены. Вопрос решен. Моя же миссия сегодня — навести шумиху. Выразить "крайнюю озабоченность" состоянием отделения и пообещать отреагировать. В течение месяца как раз будут готовы сметы и переведены средства. Так что вторая волна пиара городской власти придется как раз на начало работ.

— Дмитрий Николаевич, — заглядывает доктор и не решается войти в свою же ординаторскую. — Там журналисты собрались. Спрашивают, когда интервью дадите.

— Еще пару минут, — выдыхаю обреченно, а потом скольжу взглядом по бейджу врача. — Илья Романович, — потираю лоб, — во-первых, извините за вторжение…

Доктор, кажется, удивлен моей резкой смене настроения. Признаться, я тоже. Однако действительно неловко получилось: человек на рабочем месте, жизни спасает, а я двери с ноги открываю.

— Во-вторых, — откашливаюсь неуверенно, — не могли бы вы пока журналистам информацию основную дать по вашему отделению? Смело говорите, как все плохо, что где отваливается или протекает. Можете даже ругаться, но не на власть, — усмехаюсь по-доброму.

— Понял, — кивает Илья Романович. — Поругаться — это по-нашему, — хрипло смеется. — Сейчас организуем. А вы, Дмитрий Николаевич, как будете готовы, по отделению пройдемся. Буквально пару общих палат охватим, покажем на камеры разруху нынешнюю. В целом, у нас всюду одинаково убого, в едином стиле.

— Да, идеально, — выпаливаю я, но осекаюсь, осознав, какую ерунду сморозил только что. — То есть… кхм… плохо. Но мы исправимся, — улыбаюсь тепло. — "Центр" средства выделил, так что скоро здесь все преобразится, — зачем-то посвящаю врача в наши внутренние дела.

— Спасибо, — кивает Илья Романович.

Мы оба выглядим так, будто акт о перемирии подписываем. Впрочем, ссориться с главврачом я и не собирался изначально. Всего лишь устал, а он под руку подвернулся.

Гинеколог покидает кабинет, оставляя меня наедине со своими мыслями. Даю себе ровно минуту, чтобы привести эмоции в порядок и сконцентрировать внимание на работе. Натягиваю на лицо привычную маску серьезного политика, глубоко обеспокоенного проблемами народа, и выхожу в коридор. Там уже Илья Романович вовсю отдувается за меня перед журналистами.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Бросив несчастного врача на полуслове, акулы пера и микрофона переключаются на меня.

— Комментарии после обхода отделения, — важно говорю им. — Сначала я должен увидеть реальное положение дел, а потом буду решать, что делать, — вру безбожно, потому что от моего «обхода» не зависит ровным счетом ничего.