Затерянная земля - Артур Дойль

— О, ты прав! Все описано, все открыто! Бедные писатели-фантасты: не останется им, если они еще хотят сочинять, ничего больше, как открыть какую-нибудь новую «Лапуту» добряка Свифта, повешенную где-нибудь в воздухе!

Но не смею дальше отклоняться от рассказа.

— Самые смелые экспедиции, — сказал Снеедорф, поставив бокал и указывая на карту Гренландии, — самые смелые экспедиции для исследования внутренних частей этих датских владений произвели иностранцы. Неудачные, примитивные экспедиции Делягера и Иенсена едва ли заслуживают упоминания. В 1883 году был здесь швед Норденшельд; в 1886 году — англичанин Пири; в 1888 году — знаменитый норвежец Нансен; в 1893 году — опять Пири. Но где же тут датчане? Нужно этот недостаток заполнить; я хочу вписать сюда свое имя. Я остановился в Годгаабе, чтобы пополнить запасы угля и провизии.

Присутствующие датчане были тронуты. Мы поднялись с пожеланиями успеха. Фелисьен поднял бокал и немногословно предложил выпить здравицу. И мы выпили с глубоким чувством.

Вскоре беседа сделалась сердечной и веселой, но вдруг Снеедорф, задумавшись во время разговора с директором, неожиданно спросил:

— Вы, господа, конечно, слышали о русской в Упернавике? Мы все сразу замолкли от изумления. Фелисьен вылетел в полном смысле этого слова из своего кресла.

— О Надежде Головиной? — воскликнул он.

Снеедорф молча созерцал неожиданный эффект своего вопроса. Его обычно спокойные глаза загорелись, и он кивнул капитану. Нильс Киркегор, все так же молча улыбаясь, вынул из объемистого кармана своего сюртука старую банку из-под консервов. Он медленно открыл ее и, к нашему величайшему удивлению, вынул из нее листок, точь-в-точь похожий на полученный нами в сочельник.

Он предложил нам ознакомиться с содержанием записки. Содержала она опять два столбца мелкого письма на русском и французском языках:

Надежде Головиной.

43°6′5″ з. д.

Упернавик.

Р-тору. Р-тору.

И опять ни подписи, ни даты, ни слова пояснения.

Фелисьен Боанэ подбежал к шкафу и вскоре выложил на стол объемистый атлас.

Директор нашел нашу записку и в нескольких словах объяснил дело нашему гостю. Теперь у нас была и широта, и долгота. Оставалось только найти на карте пункт, где пересекаются на карте обе линии.

— Но это невероятно, это ужасно! — кричал Фелисьен, когда мы нашли это место. — Отвратительная мистификация. Видел ли кто-нибудь банку, брошенную в море среди покрытой льдом равнины? Гнусная мистификация!

Но все мы были взволнованы, в этом надо сознаться. Все, кроме Снеедорфа. А Нильс Киркегор загадочно улыбался.

— В Упернавике, — сказал старик, — узнаем больше. А потом, — продолжал он повышая голос, — если окажется, что это не чья-то злая шутка, потом мы увидим…

Какое-то намерение созрело в эту минуту в его голове.

III

«Звезда Севера» — великолепное судно, прочно построенное, с применением всего опыта последних полярных путешествий. Шхуна невелика, так как многочисленные экспедиции уже давно доказали, что судно малого размера в северных морях предпочтительнее.

Шхуна построена по шотландской модели: ширина и длина в соотношении 1: 5,26. На постройку шли лишь белый дуб, орегонская и желтая сосна. Стальные плиты должны защищать бока от ударов льдин. Паровая машина — «Компаунд» в тысячу лошадиных сил — вращала массивный тяжелый вал с гребным винтом в одиннадцать футов в диаметре. Грузоподъемность судна — тысяча пятьсот тонн.

Судовая команда превосходна: веселый, отважный народ, уже много раз побывавший в тяжелых полярных экспедициях. Ее подбор — полностью заслуга Нильса Киркегора. А цель данной экспедиции — добраться на судне до эскимосской станции Тессусак. Само собою понятно, что раньше мы сделаем остановку в Упернавике. Там мы расстанемся с нашим ласковым хозяином.

И вот мы плывем на всех парах к северу, и храбрая «Звезда Севера» час за часом сокращает и время до разрешения загадки. Собственно, путешествие немного рановато, так как весна только началась, и путь труден, но для успеха экспедиции прямо-таки необходимо достигнуть цели в апреле или первой половине мая, так как позже, в полный разгар полярного лета, путешественники по материковому льду встретили бы, пожалуй, непреодолимые препятствия.

Снеедорф, узнав о нашем намерении посетить Упернавик, пригласил нас воспользоваться его судном. Искушение было велико, и мы не отказались и, простившись со старыми друзьями, оставили Годгааб. Судно наше устроено с величайшими удобствами. Нельзя, на самом деле, даже желать более приятного путешествия. Такой исключительный комфорт, и такое милое общество! На судне мы познакомились с морским инженером Петером Гальбергом, уроженцем Рённе на Борнгольме, молодым человеком с энергичным смуглым лицом.

Он также примет участие в экспедиции в центральные области Гренландии. Я часто разговариваю с ним на палубе. Временами он сентиментален и как-то рассказал мне, что в одном старом доме в Гаммерсгузе оставил он белокурую девушку, которая, по его возвращении, станет его женой. В Рённе оставлена им и старушка мать. И теперь обе эти женщины мысленно провожают молодого человека горячими воспоминаниями и добрыми пожеланиями. В своей каюте он показал мне две карточки в простых рамках, карточки, на которые он глядел с глубокой нежностью. Это славный человек.

Итак, в нашей компании — пять человек, и мы не можем пожаловаться на скуку. Короче говоря, только один человек на «Звезде Севера» возбуждает во мне инстинктивное отвращение. Это слуга Снеедорфа. Зовут его Сив. Человек с кудрявыми волосами и бородой, с темной кожей и с дикими глазами. Ходит он тихо и эластично, как кошка, с головой, постоянно втянутой в плечи, словно он все время кого-то подстерегает. И когда он коварно усмехается, то показывает ряд острых и белых зубов.

Сив принадлежит к тому загадочному племени, которое кочует по ютландским вересковым пустошам. По всей вероятности, это цыгане, смешавшиеся с местными бродягами. Датчане зовут их «Nadmaendstock» — «ночные люди».

Эти кьельтринги, как их еще называют, элемент весьма подозрительный. Они часто нищенствуют, но еще больше воруют. Прошлое нашего Сива было в таком же духе. Говорит он на странной смеси датского и немецкого языков со странными окончаниями слов.

Сив как будто отлично смыслит в котельном деле. Снеедорф нашел его в одной из поездок в степи полумертвого от голода, избитого, в плачевном виде, и из милосердия взял его с собой.

К своему господину Сив относится с преданностью бульдога, и я убежден, что, помимо своей верности, Сив, подобно этой собачьей породе, является сосредоточием всевозможных дурных качеств, — человеком, с которым нужен глаз да глаз.

Погода, сверх ожидания, благоприятна. В полдень большей частью светит солнце. Море блестит тысячами искр, а кругом величественно плывут полчища фантастических ледяных гор и льдин, несомых течением к югу вдоль западного побережья.

Это целый ледяной флот очень красивых, удивительно причудливых льдин. Громаднейшие горы с голубыми и зелеными пещерами, куда с шумом вливается и с пеной выливается море; льдины всевозможного вида и оттенков серого, голубого, зеленого; все те чудеса, столько раз подробно и вдохновенно описанные известными полярными путешественниками.

И все это является новым и новым в сумерки и при рассеянном свете, при вечерних облаках и при сером затянутом небе или под небом, меняющим свою окраску от оттенков яшмы до легкого налета нефрита.

Нильс Киркегор проделал артистическую работу, когда без всяких столкновений провел судно через этот ледяной лабиринт. А это было делом не безопасным, так как избегнув прямого столкновения, судно могло пострадать и иначе.

Так, однажды в полдень случилось, что одна из ледяных гор внезапно перевернулась безо всякой видимой причины, и могучая волна захлестнула заколебавшуюся корму шхуны. Но мы отделались только испугом. Могло пострадать судно и от обломков проплывающих мимо ледяных гор весом в тысячи тонн, когда эти горы «телились», как выражаются моряки.

Иные из этих обломков вскоре разлетались, как от взрыва, на тысячи кусков. Величественные белые горы застревали в фиордах на мелях. Иногда прилив освобождал их, и они, слегка колыхаясь, выплывали в море, — мощные великаны, спокойно плывущие затем, чтобы раздавить маленькое судно, которое, дымя шло около родных им берегов.

Там и сям на невысоких льдинах грелись тюлени. Стадо касаток стройной шеренгой пронеслось мимо, и их большие блестящие тела виднелись сквозь брызги разбитых ими волн. Чайки и другие морские птицы, белого или же голубовато-серого цвета, как и лед под ними, наполняли воздух оглушительным криком.