Няня для сурового папы (СИ) - Полина Довлатова

Снова ощущаю рывок и… тепло. Какое-то движение, будто меня несут. А я и пошевелиться не могу — мышцы словно атрофировались.

Понятия не имею, как мы оказываемся возле машины Бурого. Я до сих пор не уверена, что то, что со мной сейчас происходит реально. Может быть у меня вообще галлюцинации?

— Я у-у-ум…мерла?

— Пока нет! Но я на грани того, чтобы вернуться на озеро и утопить тебя! — рявкает Бурый и начинает дёргать мою одежду, распахнув дверцу машины.

— З…значит, я ж…жива?

— Ты не будешь так этому радоваться, когда придёшь в себя, и я высеку тебя прямо по твоей многострадальной заднице! О чём ты думала, бл*ть, Маша?! Я же сказал, не заезжать за флажки! Ты хуже детей!

— Ф…флажок зас…сыпало… Я не.. в…видела… — что-то пытаюсь ответить, но Бурый лишь качает головой, продолжая стягивать с меня вещи.

— В машину! Быстро, — рыкает, но я и пошевелиться не могу, поэтому он сам меня туда запихивает, стягивает с меня джинсы и носки. Коньки куда-то делись. Я не знаю, куда. Наверное, он их раньше снял?

Затем Бурый стягивает с себя куртку, напяливает на моё голое окоченевшее тело, приподнимает меня и садится сам.

— Ч…что ты делаешь? — спрашиваю, постукивая зубами, когда он обхватив запястья, суёт мои руки себе под футболку, и носом утыкает меня в свою шею.

— Грею тебя. Что ещё? Ты вообще в курсе, что если от холодных конечностей кровь слишком резко рванёт к сердцу, то оно может не выдержать?

Его ладони смыкаются на моих голых ногах и начинают не растирать, а скорее поглаживать.

Я вообще ни о чём не думаю. Не могу — мозг замёрз.

Но благодаря теплу, которое исходит от Мишиного тела, которое я вдыхаю, и оно занимает место холодного воздуха в лёгких, я постепенно расслабляюсь. Во всяком случае, меня перестаёт колотить так, будто мне лёд в вены вкололи.

— Ноги на сиденье поставь! Вот так, — Бурый сгибает мои ноги в коленях, затем тянется на заднее сиденье. — Вася, дай мне ваш плед!

Через мгновение на моих ногах оказывается одеяло.

— Чёрт бы тебя побрал, Маша! Ни на миг одну оставить нельзя! Как трёхлетку, мать твою!

Бурый щёлкает какую-то кнопку на передней панели. По тёплому воздуху я понимаю, что он включил печку.

— Капюшон надень! Волосы мокрые! Не хватало ещё менингит схватить! — Сам надевает капюшон куртки мне на голову, а через секунду перелезает на водительском сиденье и срывает машину с места.

Мой взгляд невольно падает в зеркало заднего вида и фиксирует перепуганные лица Васи и Таси. Девочки всё это время сидели молча. Не представляю, как они испугались.

Вот и поели шашлыки.

Господи, ну как же так? Я снова всё испортила! Такой хороший день снова превратился в спасение меня.

Обидно настолько, что хочется разреветься от бессилия. Потому что я не понимаю, по какой причине вдруг стала магнитом, постоянно притягивающим к себе неприятностей. Со мной за всю жизнь такого количества косяков не случалось, сколько я словила за неделю пребывания здесь!

А теперь Бурый наверняка считает меня ходячей катастрофой вселенского масштаба!

— Вот, попей. Он немного остыл, так что можно, — Миша достаёт термос и протягивает мне.

Кое-как беру термос дрожащими пальцами, которые ещё и скрючило, и наливаю в крышку-стакан немного горячего чая.

Мне кажется, я всего несколько глотков успеваю сделать, когда машина вдруг резко тормозит.

— Так. Вылезаем. Девочки, быстро.

Вылезаем?!

Я оглядываюсь и понимаю, что мы не возле дома, а стоим у какого-то здания.

— Г..де мы?

— В больнице. Где ещё?

— А з..зачем? Я в п…порядке.

— Я тебе сейчас твою ледяную задницу дополнительно снегом разотру. В порядке, она! Выходим и идём к врачу!

Бурый выскакивает из машины, обходит её спереди и затем открывает мою дверь.

— Давай-ка, обхвати руками мою шею.

— Я с…сама могу.

— Сама босиком по снегу и почти голышом? Чушь не неси, Маша, и молча делай то, что я тебе говорю. Вся твоя одежда сушиться теперь неделю будет. Прополоскала ты себя на ура. А сапоги у озера остались. Знаешь, как-то не до них было!

Бурый вытаскивает меня из машины и прижимает к своей груди. Тепло его тела мигом передаётся мне. Как и до этого. Я вдыхаю его тёплый запах и трусь носом о горячую кожу, прижимаюсь к ней щекой и греюсь пальцами.

Уверена, что к больнице мы не идём, а бежим. И вообще всё происходит очень быстро. Хотя возможно, что ощущение времени я просто потеряла.

— Пап, а что с Машей случилось? — спрашивает Тася, когда мы идём по коридорам приёмного покоя.

— Рыбу ловила, — отвечает Бурый.

— Маша плохой лыбак.

Да уж. Просто отвратительный…

— Что случилось? — раздаётся незнакомый голос, когда Бурый распахивает дверь какого-то кабинета и заносит меня туда.

Он наспех объясняет, что я провалилась под лёд, и что меня нужно обследовать на предмет переохлождения и обморожения. После чего меня укладывают на кушетку. В кабинете тут же становится очень много народу. Медсестры, санитары, врач. Мой взгляд хаотично скользит по ним, но цепляется за Мишу, которого пытаются вытолкать вместе с девочками.

К моим рукам крепят какие-то датчики, в вену вставляют катетер, что-то колят, измеряют мне температуру и давление. Под ноги кладут грелку и накрывают одеялом.

Они же не собираются оставить меня здесь?!

Глава 24

Взгляд непроизвольно проходится по пустым белым стенам, унылым потолкам и окнам без занавесок и штор. Запах медикаментов въедается в лёгкие, ещё больше погружая меня в состояние дежавю. Когда-то давно я уже так лежала абсолютно одна в больничной палате. Разница сейчас лишь в том, что на мне сейчас нет кучи датчиков и проводов. А ещё я могу ходить. И мне очень хочется встать и уйти отсюда!

С детства ненавижу больницы. С тех самых пор, как мне пришлось проторчать в них безвылозно два адских года. И если последние полтора это хотя бы была комфортабельная клиника, то первые полгода после аварии я провела вот точно в такой вот же обшарпанной больничке с драными стенами от которых меня нехило так триггерит и заставляет вспомнить о том периоде, который я особо вспоминать не люблю.

— Ну как она? — из-за приоткрытой двери раздаётся Мишин голос.

Я в порядке! Я хочу домой! — хочется крикнуть,