Воспоминания Элизабет Франкенштейн - Теодор Рошак

Что до сопутствующего ей тома, «Лавандовой книги», названной так по цвету переплета, ее сокрытие может быть объяснено много проще. Причина становится ясной, стоит лишь взглянуть на первый из множества рисунков, украшающих ее. Книга откровенно непристойна. Как в «Книге Розы», они представляют собой раскрашенные от руки гравюры на дереве, происхождение их явно восточное, арабское или индусское, но характер несравненно более гедонистический. В «Лавандовой книге» действие происходит во дворцах, роскошных садах или сералях, где короли, королевы и куртизанки предаются наслаждениям. Хотя анонимный автор книги утверждает, что это трактат по алхимии, она настолько ярко и откровенно эротична, что в равной степени могла бы служить каталогом сексуальных перверсий.

С «Лавандовой книгой» я, как только она попала мне в руки, оказался перед дилеммой. Если «Книгу Розы» я с самого начала был готов представить читающей публике сразу по завершении подготовки текста к печати, то относительно второй меня одолевали сомнения. За годы, когда слух о книге распространился за пределы круга моих знакомых, ко мне несколько раз обращались коллекционеры, предлагая за нее весьма порядочную сумму. Но, откровенно говоря, у меня нет веры к тем, кто сулит большие деньги. Опасаясь, что сей труд может легко оказаться в руках порнографов полусвета, которые несомненно оценят ее по высшему разряду, я наконец сделал выбор: договорился, что отдам «Лавандовую книгу» на хранение в библиотеку Ватикана, чье обширное собрание эротической литературы вот уже несколько поколений тщательно оберегается от глаз неразборчивой публики. Тех, кто желал бы получить книгу в целях научных исследований, я просил снестись с куратором Коллекции Ламбрускини в Джардино делла Пинья в Риме.

Обращаю внимание читателя на одну новую особенность «Воспоминаний». Приступая к изучению алхимии, Элизабет Франкенштейн начала вести дневник; он представляет собой непосредственное описание ее и Виктора занятий.

В последний год жизни, работая над этими мемуарами, она включила в них отрывки из своего дневника наряду с частью стихотворений, связанных с различными стадиями Великого Делания. Эти стихи были, как множество других разрозненных страниц, вложены в тетрадь, в которой писались «Воспоминания»; многие из них разорваны и внизу не хватает слов. Уцелевшие отрывки, напечатанные здесь, отобраны мною собственноручно. Больше из подлинного дневника мне обнаружить ничего не удалось.

Серафина приступает к нашему обучению

Природа, ликуй! Близок Эдем!Река рядом с Древом пылает огнем.Злато яблоко наша Мать сорвала,Путь наш — тернии, цель же светла.

Солнце низко висит беспросветной порою,Черный ворон царствует над землею,Плененной силою ледяною,Весне не оттаять зимою глухою.

Начинается Работа в отчаянье жгучем,Когда нет певчих птиц по голым сучьям.Начинается Работа во мраке ночей,Когда Природы красота сокрыта от очей.

Отыщи цветение среди тленья,Отыщи огонь среди окамененья.Среди тьмы, где жизни нет,Отыщи воскресший Свет.

— Нам нужны кровь и семя, — объявила Серафина, — Прежде кровь, потому что ее раздобыть много проще, чем семя. А для этого необходимо набраться терпения. Ибо у крови есть свои сроки, точно так же, как у великой Природы.

С лета, каждый раз, как я встречалась с Серафиной, она интересовалась моими месячными. Внимательно трогала ладонью мои лоб, грудь, проверяя температуру. Прикладывалась ухом к моему животу; легко прикасалась пальцами к вене на шее и бедре. Перед сном матушка приносила отвар, приготовленный для меня Серафиной; потом мягко растирала мне спину и живот ароматными маслами. Она сказала, что Серафина пытается воздействовать на ритмы моего тела. Ибо за Делание можно приняться не раньше, чем месячные начнут совпадать с наступлением полнолуния. Этого нужно добиваться с осторожностью, на что может уйти несколько месяцев.

По приглашению матери Серафина поселилась в Бельриве. Ей предоставили один из домиков садовников поблизости от дендрария. Готовит она себе сама и ест в одиночестве. Дни проводит в размышлениях, редко показываясь обитателям Бельрива, которые смотрят на нее с опаской, ибо, когда она бредет по саду, вид у нее грозный. Скрюченная, она с трудом передвигается, опираясь на высокую раздвоенную палку. На ней пестрый цыганский наряд, а на шее, руках и ногах позвякивают цыганские монисто и браслеты. Если она когда и выходит днем из дому, то лишь на поиски целебных трав, которые складывает в холщовый мешочек. Алу всегда сопровождает ее, сидя у нее на плече или же иногда вышагивая впереди по тропинке. Нашим слугам, похоже, птица кажется даже более зловещей, чем ее хозяйка; и когда Алу, бывает, гуляет сама по себе и, каркая, ковыляет по саду, они разбегаются, словно завидев великана-людоеда. Мы с Виктором веселимся, наблюдая эту картину, ибо Алу — ласковая старая птица, ничуть не страшная. Однако, несмотря на возраст, она невероятно отважна; однажды утром, когда огромный мастиф управляющего имением бросился с лаем к Серафине, Алу, хрипло крича, принялась виться у самой морды пса, как бы норовя выклевать ему глаза. Бедный пес с визгом помчался прочь.

Матушка сказала слугам, что Серафина — ее личный аптекарь, потому и живет у нас. То же самое она сказала барону, когда тот недолгое время между своими путешествиями находился дома. И хотя он с явным неодобрением относился к присутствию Серафины, больше вопросов он не задавал, разве что выразил беспокойство по поводу здоровья матушки. «Надеюсь, ничего серьезного?» — только и спросил он. Знаю, он предпочел бы, чтобы она советовалась с просвещенным врачом.

Серафина действительно врачует матушку; она готовит ей отвары и снадобья, в которых матушка испытывает серьезную необходимость. Матушка, которая с девических лет страдала чахоткой, в последнее время бывает иногда слабой и бледной; она легко простужается и тогда по целым дням не выходит из комнаты. Я верю, что снадобья Серафины очень помогают ей; но главная причина, по которой Серафина живет у нас, в другом. Она находится в Бельриве, чтобы обучать нас, и свои уроки она дает большей частью по ночам, иногда в своем домике, иногда на поляне в лесу.

Серафина говорит нам, что наши занятия не случайно начались в ноябре, когда все в природе постепенно умирает. Первое время мы на занятиях будем предаваться темным, мрачным раздумьям. Мы должны пройти Долину Тени, проникнуться мыслями об умирании земли, чтобы лучше понять чудо плодородия Природы.