Разрозненные страницы - Рина Зеленая

Летим над горами, над перевалами. Хорошо хоть нет этой чертовой белой тундры внизу. Не отрываясь смотрю в окно. Снег внизу желтый на гребнях, лиловый на склонах, серый, розовый – целая симфония красок! Летим высоко, 2000 метров. И вдруг за перевалом – вот он, под нами, насколько хватает глаз – Ледовитый океан. Все спят. Из кабины выходит командир корабля.

– Кто хотел видеть айсберги?

Кто-то просыпается. Я начинаю судорожно расчищать замерзшее стекло своего окошка. Его очищают кусочком плексигласа. Толстый снег тает от нашего дыхания. У меня стекло сегодня не замерзает. Я смотрела все время в окно, искала айсберги. Оказывается, эти неинтересные пузыри на поверхности океана и есть вмерзшие айсберги в проекции (вид сверху).

Опять горы внизу. Хочу увидеть всю панораму, иду в кабину пилотов. Быстро возвращаюсь на свое место: нет, человеку вредно глядеть на такие космические безбрежности. Смотрю в окно. Пусть хоть что-нибудь! Пусть будет видно хоть что-нибудь живое, ведь не над луной же мы летим? И, словно в ответ на мою мольбу, я вижу на берегу океана черную точку. Здесь живет человек, колхозник, промышляет зверя. Здесь его яранга.

Здесь ему не тесно. До Крестов Колымских от него – 1000 километров, до мыса Шмидта – столько же в другую сторону. Сообщение – собаки.

Задремала немного. И вот внизу уже необычайно, феерично плывут под крылом гребни Чукотского хребта. Горы все выше и выше. Мы идем берегом. Вот опять летим над синей, как синька, водой в разводьях ледяных полей. Берег все ближе. И вдруг самолет делает крутой поворот и, как в ворота, входит в ущелье между двумя рядами огромных снежных гор, в бухту Провидения.

Садимся. Зрелище столь величественное, столь прекрасное, что нельзя вымолвить ни слова. Кажется, человек должен склониться перед этим в немом восхищении, упасть ниц, замолчать хотя бы. Куда там! Вот уже бежит приехавшая за нами колченогая машинка, пыхтя и воняя бензином.

Переезжаем с аэродрома на другую сторону бухты. Там мы будем жить. Дорога через залив тяжелая – снежные сугробы, ямы. Не знаем – как довезут арфу?

3 апреля

А мы ни на шаг не приблизились к цели! Получены неутешительные сведения: Северный полюс нас принять не сможет – метеорологические условия не позволяют. Все упали духом. Нам кажется, что сейчас мы от полюса дальше, чем были в Москве. Пролететь столько тысяч километров и не попасть на полюс только потому, что там разворотило ледовый аэродром! Старый треснул и сломался, а новый – еще не нашли.

Вчера были в бане при заводе. Вход в баню через механический цех. Здесь лежат в ожидании починки ковш экскаватора, руль корабля и четыре белые детские кроватки.

В кране крутой кипяток, а вместо холодной воды сторож выдал нам глыбу льда и топор.

5 апреля

Чтобы не забыть, пишу скорее. Сегодня ездили на МЗС (машино-зверобойная станция) «Пловер» и в звероводческий совхоз чукчей. Ехали на собаках. Восемь собачьих упряжек мчались по белоснежной бухте, лежащей, как в чаще, в этих снежных горах. Пейзаж полон дикой прелести, разворачивается перед нами величественной панорамой и будто замыкается позади, за нами.

Собаки бегут со скоростью 10–15 километров в час. Каюры – чукчи с лицами, потемневшими от полярного солнца и снега, как бронзовые скульптуры. Нарты сделаны так, как их делали, видно, первобытные люди, то есть удобно и красиво. Длинные, узкие, легкие, они сконструированы прочно, без единого гвоздя.

Собаки бегут цугом, по две. Одна постромка длинная – к головной собаке, остальные короткие – отходят от нее. Собак тут не кормят, от этого им как будто лучше: они делаются выносливее. У них широкие лапы, чтобы не проваливаться на снежной целине. Нарты управляются толстым коротким шестом вроде лома, которым каюр тормозит и направляет, как рулем, втыкая его в снег между полозьями нарт.

Прибыли в колхоз. Так как времени, как всегда, в обрез, потому что нужно вернуться на концерт в бухту Провидения, мы были только в новой части поселка, где клуб и избы. Яранги находятся в океане, дальше, на косе.

Здесь одна из немногих точек Севера, где куста ри-эскимосы что-то делают из меха и режут по кости. Они живут на этих берегах с незапамятных времен. Раньше выходили на охоту в океан на кожаных лодках, били моржей, иногда даже сражались с китами.

Береговые чукчи и эскимосы некрасивы, особенно женщины, потому что лица их изуродованы цветной татуировкой на носу и на щеках. <…>

Со старыми вековыми обычаями бороться не так-то легко. Мытье раньше у чукчей считалось вообще преступлением. В старину им можно было мыться два раза в жизни: когда родился и когда умирал. Мыли снегом. И человек, попавший в воду и все-таки спасшийся, считался проклятым. Попав в воду, он обязан был тонуть, ибо он уже принадлежал богам.

Наш штурман рассказывал, что один знаменитый полярный летчик вдали от лагеря провалился в полынью. С ним был молоденький чукча, который, увидев его, не обращая внимания на крики о помощи, отошел и спокойно ждал, когда летчик утонет. И только угрозой, что он сейчас же вылезет и застрелит его, летчик добился того, что юноша подошел и, отвернувшись, протянул ему ногу.

Сейчас молодежь, конечно, выбивается в широкий мир. Берут в интернаты детей кочующих племен, они учатся, становятся токарями, механиками. В воскресенье кочующие папы приезжают на собаках навестить детей, а летом дети едут, отыскивают родных и кочуют вместе с ними. Им всегда нужен простор, сырая рыба и еще простор. Условия города для них невыносимы: они болеют и чахнут. Здесь очень много пьют спирта (выдают в сельпо). Женщины тоже. Они выливают спирт в чашку, крошат туда хлеб и хлебают ложками. Все вместе.

На концерт пришли все. Мы выступали в унтах, в брюках. Трудно себе представить, сколько было восторга и радости! Чукчи смеялись, хлопали в ладоши, веселились, как маленькие дети. Но самое удивительное было, когда они в ответ на наш концерт стали выступать для нас. На сцену поднялись несколько пожилых и старых людей. Одетые в шкуры, обутые в меха, в каких-то мохнатых капюшонах, эти люди вдруг преобразились. Они кричали что-то дикими голосами, ударяя в бубны. Один, самый старый из них, у которого половина лица была обезображена, видно, болезнью, раздувшей глаз, щеку и половину рта, стал танцевать. Он изображал охоту на моржа, танец полярного ворона-кайра, танец «собаки бегут вперед». Пот градом лился по его лицу, единственный глаз горел невообразимым огнем, движения были подчинены какому-то своеобразному, четкому ритму. Мы сидели как завороженные, не переводя дыхания, следя за тем, как неуклюжий, некрасивый человек вдруг чудом первобытного искусства преображался, становился пластичным, совершенным.

Нам подарили клык моржа, расписанный сценами из охотничьего быта, для передачи Дому работников искусства.

6 апреля

Бухта Провидения! Я никогда тебя не забуду, если мне когда-нибудь придется еще вернуться домой. Среди самых незабываемых событий моей жизни я буду помнить тебя. Я буду вспоминать с благодарностью, как на концерт явилась группа геологов.

Они шли 40 километров. Вышли в четыре часа утра, а после концерта пошли обратно.

Мы не забудем букет роз – его подали на сцену. Он состоял из нескольких слабеньких, бледных роз, выращенных, видно, с невероятным трудом. И человек срезал свой розовый сад для нас.

Мы улетаем, и вот сейчас снова проходим эти торжественные ворота, которые выпускают нас в океан.

Уже никто, кроме меня, не смотрит в окно. Действительно, сколько можно удивляться, даже если летишь над океаном!

В самолете. Я вообще ничего не пишу о нашем быте, о концертах. Ну что записывать? Каждый день, через день – перелет, более или менее огромный. Проклятые вещи выгружают из самолета. Временные пристанища на аэродроме или в поселке. Приготовления к концерту, который будет очень далеко от места, где мы остановились. Мы едем куда-то на грузовике, на «козле» (газик). Неудобно, холодно, а главное – при отчаянных толчках здорово ударяешься головой о верх. Зимние дороги здесь сделаны из одних ухабов.

Несмотря на это, концерты идут безукоризненно, без всякой скидки на усталость.

И наконец, как цыплята возле наседки, мы стоим под крылом самолета Н-559. Это наш дом. Единственный дом, где можно сесть на свое место, отдохнуть, почитать, подумать – кто ты есть и как сюда попал? Здесь шьют, раскладывают пасьянс, штопают доспехи, пишут.

7 апреля

Бухта Угольная. Вчера с аэродрома до шахтерского поселка нас волокли на тракторе. Долго-долго, по морозу. Конечно, такой транспорт, наверное, интересно будет вспоминать. Но это очень плохой способ езды: к трактору прицепляют огромное железное четырехугольное корыто, поставленное на толстые бревна – полозья. В этом сооружении возят самые тяжелые тяжести по ужасной дороге, когда уже ни одна, никакая машина пройти не может.